Я взглянул на часы при свете спички: да, семейство уже было в курсе событий.
— Наверное, Нанси замучили вопросами, — заметила тетушка Хулия, стараясь говорить непринужденно, будто речь шла о ком-то другом. — Все знают, что она соучастница. Бедняжке достанется.
Древнее такси скрипело и тарахтело на проселочных дорогах, грозя вот-вот застрять, все его болты и железяки звякали. Мягкое сияние луны заливало песчаные дюны, иногда можно было различить темные пятна пальм, фиговых деревьев и акаций. Мерцали мириады звезд.
— Короче, твоему папаше уже сообщили новость, — произнес Хавьер. — Как только он сошел с самолета. Ничего себе встреча!
— Клянусь Богом, найдем мы алькальда, — сказал Паскуаль. — Не будь я уроженцем Чинчи, если завтра мы вас не поженим на этой земле. Слово мужчины.
— Вам нужен алькальд, чтобы зарегистрировать брак? — вдруг заинтересовался водитель. — Вы похитили сеньориту? Что же вы мне раньше не сказали? Напрасно не доверились мне! Я бы отвез вас а Гросио-Прадо, там алькальд — мой кум, и он обженил бы вас на месте.
Я предложил немедленно ехать в Гросио-Прадо, но шофер охладил мой пыл. В это время, по его словам, алькальд не бывает в деревне, а отправляется к себе на земельный участок, куда добирается целый час верхом на осле. Лучше подождать до завтра. Мы договорились, что таксист приедет за нами в восемь утра, и я пообещал щедро отблагодарить его, если он поможет уговорить своего кума.
— Ну какие могут быть разговоры! — воодушевил нас шофер. — И просить не надо — поженитесь в деревушке Беата-Мельчорита.
В «Южноамериканском отеле» уже закрывали столовую, но Хавьер уговорил официанта что-нибудь приготовить.
Подали кока-колу и яичницу с подогретым рисом, однако все едва притронулись к еде. Мы вдруг обнаружили, что разговариваем шепотом, как заговорщики, и это было очень смешно. Уже выходя из столовой и направляясь в номера (Паскуаль и Хавьер собирались вернуться в Лиму в тот же день, но, поскольку обстоятельства изменились, остались ночевать в отеле и в целях экономии сняли одну комнату на двоих), мы столкнулись с полудюжиной каких-то типов, часть была в сапогах и брюках для верховой езды, которые громко требовали пива. Из своего номера мы слышали их пьяные крики, хохот, звон стаканов, глупые шутки и вульгарные тосты, а позднее — как давились рвотой и справляли нужду. Таков был музыкальный фон нашей брачной ночи. Несмотря на неудачи с муниципалитетами, ночь была прекрасна. Старая кровать, это обиталище блох, мяукала и стонала, как кошка, от наших поцелуев; с возрождающейся каждый раз страстью мы вновь и вновь смыкали объятия; наши руки и губы учились познавать друг друга, наслаждаться друг другом, и мы все повторяли, что любим, что никогда не будем лгать друг другу и никогда не расстанемся. Когда раздался стук в дверь — мы просили, чтобы нас разбудили в семь утра, — выпивохи только-только угомонились, а мы еще не смыкали глаз и лежали, обнявшись, на одеяле в зеленую клетку, погруженные в дремотное блаженство и с благодарностью глядя друг на друга.
Умывание в общем туалете «Южноамериканского отеля» было настоящим подвигом. Похоже, душем здесь никогда не пользовались, струйки воды из проржавленной трубы текли в любых направлениях, кроме необходимого, и сначала пришлось облиться какой-то ржавой жижей, прежде чем потекла чистая вода. Полотенец не нашлось, висела только грязная тряпка для рук, так что мы вытирались простынями. Но нас, возбужденных от счастья, все недоразумения лишь веселили. В столовой нас ожидали Хавьер и Паскуаль. Бледные после тяжелой ночи, они с отвращением глядели, во что превратилась столовая после ночного кутежа: разбитые стаканы, окурки, следы рвоты, плевки и ужасающая вонь. Служащий отеля посыпал все это мокрыми опилками. Мы отправились на улицу выпить кофе с молоком и зашли в маленькое кафе, откуда виднелись развесистые, высокие деревья на площади. После вечной дымки над Лимой щедрое солнце и ясное небо зарождающегося дня казались нам странными. Вернувшись в отель, мы застали там нашего шофера.
По пути в Гросио-Прадо, пробираясь среди виноградников и хлопковых полей по пыльной дороге, с которой за пустыней открывалась на горизонте панорама бурых Кордильер, шофер без умолку болтал о благочестивой Мельчорите (в ответ на его болтовню мы упорно молчали). Выяснилось, что Мельчорита, в честь которой называлось селение, отдавала все, что у нее было, беднякам, заботилась о больных и стариках, утешала страждущих и при жизни стала столь знаменитой, что из всех деревушек департамента к ней стекались богомольцы. Шофер рассказал нам о нескольких сотворенных ею чудесах. Мельчорита спасала безнадежных, умирающих больных, беседовала со святыми, которые являлись ей, видела самого Господа Бога и заставила на камне расцвести розу.
— Ей больше поклоняются, чем святой из Умая и святому из Лурена. Вы бы видели, сколько народу ходит к ней в часовню и сопровождает в процессиях ее образ, — болтал шофер. — Поэтому ее обязательно должны объявить святой. Вот вы живете в Лиме, похлопотали бы и ускорили ее приобщение к лику святых. Поверьте, это было бы только справедливо.
Пропыленные с головы до ног, мы наконец въехали на обширную квадратную, лишенную зелени площадь Гросио-Прадо. И здесь убедились в популярности благочестивой Мельчориты. Сотни ребятишек и женщин, крича и жестикулируя, окружили нашу машину, настойчиво предлагая показать часовню, дом, где родилась блаженная, где она занималась самоистязанием, где сотворяла чудеса и была похоронена. Нам предлагали образа, листки с молитвами, четки и медальоны с ее изображением. Шофер вынужден был объяснить, что мы не пилигримы и не туристы, чтобы нас оставили в покое.
Здание муниципалитета, под цинковой крышей, маленькое и обшарпанное, притулилось с краю площади. Оно было заперто.
Мы устроились в тени возле алькальдии. Отсюда мы видели, как в конце прямых улиц, метрах в пятидесяти от нас, где кончались хилые домишки и тростниковые хижины, начинались поля и пустыня. Тетушка Хулия сидела рядом со мной, положив мне голову на плечо и прикрыв глаза. Так мы просидели с полчаса, наблюдая за погонщиками ослов — верховыми или пешими, за женщинами, которые шли по воду к ручью, протекавшему рядом за углом. Наконец появился верхом на лошади старик.
— Вы ждете дона Хасинто? — спросил он, снимая огромную соломенную шляпу. — Он уехал в Ику поговорить с префектом, чтобы вызволить сына из казармы. Парня забрали в солдаты. Дон Хасинто до вечера не вернется.
Шофер убеждал нас подождать и осмотреть достопримечательности в Гросио-Прадо, связанные с именем Мельчориты, но я решил попытать счастья в других деревушках. После долгих пререканий шофер согласился возить нас до полудня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Наверное, Нанси замучили вопросами, — заметила тетушка Хулия, стараясь говорить непринужденно, будто речь шла о ком-то другом. — Все знают, что она соучастница. Бедняжке достанется.
Древнее такси скрипело и тарахтело на проселочных дорогах, грозя вот-вот застрять, все его болты и железяки звякали. Мягкое сияние луны заливало песчаные дюны, иногда можно было различить темные пятна пальм, фиговых деревьев и акаций. Мерцали мириады звезд.
— Короче, твоему папаше уже сообщили новость, — произнес Хавьер. — Как только он сошел с самолета. Ничего себе встреча!
— Клянусь Богом, найдем мы алькальда, — сказал Паскуаль. — Не будь я уроженцем Чинчи, если завтра мы вас не поженим на этой земле. Слово мужчины.
— Вам нужен алькальд, чтобы зарегистрировать брак? — вдруг заинтересовался водитель. — Вы похитили сеньориту? Что же вы мне раньше не сказали? Напрасно не доверились мне! Я бы отвез вас а Гросио-Прадо, там алькальд — мой кум, и он обженил бы вас на месте.
Я предложил немедленно ехать в Гросио-Прадо, но шофер охладил мой пыл. В это время, по его словам, алькальд не бывает в деревне, а отправляется к себе на земельный участок, куда добирается целый час верхом на осле. Лучше подождать до завтра. Мы договорились, что таксист приедет за нами в восемь утра, и я пообещал щедро отблагодарить его, если он поможет уговорить своего кума.
— Ну какие могут быть разговоры! — воодушевил нас шофер. — И просить не надо — поженитесь в деревушке Беата-Мельчорита.
В «Южноамериканском отеле» уже закрывали столовую, но Хавьер уговорил официанта что-нибудь приготовить.
Подали кока-колу и яичницу с подогретым рисом, однако все едва притронулись к еде. Мы вдруг обнаружили, что разговариваем шепотом, как заговорщики, и это было очень смешно. Уже выходя из столовой и направляясь в номера (Паскуаль и Хавьер собирались вернуться в Лиму в тот же день, но, поскольку обстоятельства изменились, остались ночевать в отеле и в целях экономии сняли одну комнату на двоих), мы столкнулись с полудюжиной каких-то типов, часть была в сапогах и брюках для верховой езды, которые громко требовали пива. Из своего номера мы слышали их пьяные крики, хохот, звон стаканов, глупые шутки и вульгарные тосты, а позднее — как давились рвотой и справляли нужду. Таков был музыкальный фон нашей брачной ночи. Несмотря на неудачи с муниципалитетами, ночь была прекрасна. Старая кровать, это обиталище блох, мяукала и стонала, как кошка, от наших поцелуев; с возрождающейся каждый раз страстью мы вновь и вновь смыкали объятия; наши руки и губы учились познавать друг друга, наслаждаться друг другом, и мы все повторяли, что любим, что никогда не будем лгать друг другу и никогда не расстанемся. Когда раздался стук в дверь — мы просили, чтобы нас разбудили в семь утра, — выпивохи только-только угомонились, а мы еще не смыкали глаз и лежали, обнявшись, на одеяле в зеленую клетку, погруженные в дремотное блаженство и с благодарностью глядя друг на друга.
Умывание в общем туалете «Южноамериканского отеля» было настоящим подвигом. Похоже, душем здесь никогда не пользовались, струйки воды из проржавленной трубы текли в любых направлениях, кроме необходимого, и сначала пришлось облиться какой-то ржавой жижей, прежде чем потекла чистая вода. Полотенец не нашлось, висела только грязная тряпка для рук, так что мы вытирались простынями. Но нас, возбужденных от счастья, все недоразумения лишь веселили. В столовой нас ожидали Хавьер и Паскуаль. Бледные после тяжелой ночи, они с отвращением глядели, во что превратилась столовая после ночного кутежа: разбитые стаканы, окурки, следы рвоты, плевки и ужасающая вонь. Служащий отеля посыпал все это мокрыми опилками. Мы отправились на улицу выпить кофе с молоком и зашли в маленькое кафе, откуда виднелись развесистые, высокие деревья на площади. После вечной дымки над Лимой щедрое солнце и ясное небо зарождающегося дня казались нам странными. Вернувшись в отель, мы застали там нашего шофера.
По пути в Гросио-Прадо, пробираясь среди виноградников и хлопковых полей по пыльной дороге, с которой за пустыней открывалась на горизонте панорама бурых Кордильер, шофер без умолку болтал о благочестивой Мельчорите (в ответ на его болтовню мы упорно молчали). Выяснилось, что Мельчорита, в честь которой называлось селение, отдавала все, что у нее было, беднякам, заботилась о больных и стариках, утешала страждущих и при жизни стала столь знаменитой, что из всех деревушек департамента к ней стекались богомольцы. Шофер рассказал нам о нескольких сотворенных ею чудесах. Мельчорита спасала безнадежных, умирающих больных, беседовала со святыми, которые являлись ей, видела самого Господа Бога и заставила на камне расцвести розу.
— Ей больше поклоняются, чем святой из Умая и святому из Лурена. Вы бы видели, сколько народу ходит к ней в часовню и сопровождает в процессиях ее образ, — болтал шофер. — Поэтому ее обязательно должны объявить святой. Вот вы живете в Лиме, похлопотали бы и ускорили ее приобщение к лику святых. Поверьте, это было бы только справедливо.
Пропыленные с головы до ног, мы наконец въехали на обширную квадратную, лишенную зелени площадь Гросио-Прадо. И здесь убедились в популярности благочестивой Мельчориты. Сотни ребятишек и женщин, крича и жестикулируя, окружили нашу машину, настойчиво предлагая показать часовню, дом, где родилась блаженная, где она занималась самоистязанием, где сотворяла чудеса и была похоронена. Нам предлагали образа, листки с молитвами, четки и медальоны с ее изображением. Шофер вынужден был объяснить, что мы не пилигримы и не туристы, чтобы нас оставили в покое.
Здание муниципалитета, под цинковой крышей, маленькое и обшарпанное, притулилось с краю площади. Оно было заперто.
Мы устроились в тени возле алькальдии. Отсюда мы видели, как в конце прямых улиц, метрах в пятидесяти от нас, где кончались хилые домишки и тростниковые хижины, начинались поля и пустыня. Тетушка Хулия сидела рядом со мной, положив мне голову на плечо и прикрыв глаза. Так мы просидели с полчаса, наблюдая за погонщиками ослов — верховыми или пешими, за женщинами, которые шли по воду к ручью, протекавшему рядом за углом. Наконец появился верхом на лошади старик.
— Вы ждете дона Хасинто? — спросил он, снимая огромную соломенную шляпу. — Он уехал в Ику поговорить с префектом, чтобы вызволить сына из казармы. Парня забрали в солдаты. Дон Хасинто до вечера не вернется.
Шофер убеждал нас подождать и осмотреть достопримечательности в Гросио-Прадо, связанные с именем Мельчориты, но я решил попытать счастья в других деревушках. После долгих пререканий шофер согласился возить нас до полудня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113