А может быть, это мой отец?
Это был Джордж Метцгер, овдовевший в тридцать пять лет, муж той женщины, которую я застрелил. Тогда ему было на пятнадцать лет меньше, чем мне теперь, когда я пишу эту книгу, он был еще совсем молодым, но мне, в моем тогдашнем возрасте, он казался стариком. У него уже была лысина на макушке. Он был худой, очень горбился, и одет он был странно, у нас в Мидлэнде никто так не одевался: на нем были серые фланелевые брюки и твидовый спортивный пиджак — позже, уже в университете Огайо, я видел, что так одевались профессора-англичане. Он целыми днями сидел в редакции «Горниста-обозревателя» и что-то строчил.
Я не знал, кто он такой. У нас дома он никогда не бывал. Да и в нашем городе он прожил всего год. Он был бродячим газетчиком. Его к нам переманили из редакции «Индианапо-лис тайме». Впоследствии, на судебном процессе, выяснилось, что он — сын бедных родителей, родился в Кеноше, штат Висконсин, учился в Гарварде и дважды плавал в Европу на пароходах-скотовозах, отрабатывая проезд. А наш адвокат пытался сыграть на том, что он когда-то был членом коммунистической партии и пытался вступить в бригаду имени Авраама Линкольна во время гражданской войны в Испании.
Метцгер носил очки в толстой роговой оправе, глаза у него покраснели от слез, а может, и от табачного дыма. Спускаясь ко мне в подвал, он тоже курил, а сзади шел сыщик, которого за ним посылали. И он вел себя так, будто он сам преступник, докуривал свою сигарету с таким видом, будто это его последняя сигарета перед расстрелом и сейчас его поставят к стенке.
Я бы ничуть не удивился, если бы полицейские тут же пристрелили этого беднягу у меня на глазах. Я уже ничему не удивлялся. Я до сих пор ничему не удивляюсь. Я застрелил беременную женщину и вызвал этим лавину совершенно немыслимых последствий.
Как я могу вообще спокойно вспоминать мою первую встречу с Джорджем Метцгером? Вот какой фокус я придумал, чтобы спокойно вспоминать самое жуткое в моей жизни. Я твержу себе, что это просто пьеса. И все настоящие люди — просто актеры. Они и ведут себя как положено на сцене. Передо мной не жизнь, а произведение искусства.
Итак:
Подвал. Полночь. Шестеро полицейских выстроились у стены. Руди, мальчик, измазанный чернилами, сидит в клетке посреди подвала. По лестнице с сигаретой во рту спускается Джордж Метцгер, чью жену недавно застрелил Руди. За ним с видом церемониймейстера идет сыщик. Полицейские затаили дух в предвкушении событий. То-то будет забава.
М е т ц г е р (увидев Руди, в ужасе). Господи боже! Что это такое?
С ы щ и к. Это малый, что застрелил вашу супругу, мистер Метцгер.
М е т ц г е р. Что вы с ним сделали?
С ы щ и к. Да не волнуйтесь вы за него. Он в порядке. Хотите, он вам споет-спляшет? Мы его заставим спеть и сплясать. Метцгер. С вас станется.
Пауза.
Ладно. Я посмотрел, какой он. Отпустите меня домой, к детям.
С ы щ и к. А мы-то думали, что вы ему скажете пару слов…
М е т ц г е р. Разве это обязательно?
С ы щ и к. Нет, сэр. Но мы с ребятами подумали и решили: надо вам предоставить эту драгоценную возможность.
М е т ц г е р. Я думал, это официальное приглашение! Вы приказали, чтобы я следовал за вами. (Вдруг сообразив, что происходит.) Но это же неофициально! Это… Это не по правилам!
С ы щ и к. Да нас тут и нет, никого нет. Я дома, сплю. И вы спите. И ребята спят у себя дома. Верно, ребята?
Полицейские притворно храпят.
М е т ц г е р (с гадливым любопытством) . Но чего вы от меня ждете, джентльмены? Чего бы вам хотелось?
С ы щ и к. Вот если бы вы сейчас вырвали у кого-нибудь из нас револьвер да пульнули в этого богача, в сволочь нацистскую, в этого засранца, мы бы вам и слова не сказали. Правда, нам было бы не так просто выпутаться. Тут такое бы началось — хлопот не оберешься.
М е т ц г е р. Значит, по-вашему, мне лучше ограничиться словесными оскорблениями?
С ы щ и к. Кое-кто вместо слов пускает в ход каблуки да кулаки.
М е т ц г е р. Значит, я должен его избить? Сыщик. Боже упаси! Как вам могла прийти в голову такая чушь!
Полицейские, кривляясь, изображают возмущение и ужас — как можно такое подумать!
М е т ц г е р. Я только спросил.
С ы щ и к. А ну-ка, ребята, давайте его сюда!
Полицейские бросаются отпирать клетку, выволакивают Руди. Он в ужасе рвется у них из рук.
Р у д и. Я не виноват! Простите! Я нечаянно! Я не знал! (И так далее.)
Двое полицейских держат Руди перед Метцгером — пусть он ему задаст как следует, измордует в свое удовольствие.
С ы щ и к (к Метцгеру и Руди). Мало ли что бывает. Люди частенько с лестницы падают. Мы их сами и в больницу отвозим. Сплошь да рядом такое случается — с пьяницами, с неграми, которые забывают, где их место. Но вот такой пижон, малолетний убийца, нам еще никогда не попадался.
М е т ц г е р (ему хочется поскорее уйти, он чувствует, что жизнь его доконала). Что же это за день такой!..
С ы щ и к. Не желаете отхлестать его как следует по мягкому месту? А ну, ребята, спускай с него штанишки, пусть дядя его отшлепает.
Полицейские спускают с Руди штаны, заставляют его повернуться спиной и нагнуться.
Эй, кто-нибудь, дайте человеку чем сподручнее отхлестать этого малого по заднице!
Остальные полицейские ищут какое-нибудь подобие хлыста. Первый полицейский поднимает с пола кусок Злектрокабеля фута в два длиной и с довольной миной подает его Метцгеру. Тот берет машинально, не глядя.
М е т ц г е р. Большое спасибо.
Первый полицейский. Пожалуйста!
Р у д и. Простите! Я же нечаянно!
Все молча ждут первого удара. Метцгер, не двигаясь, вдруг взывает к высшим силам.
М е т ц г е р. Боже! Зачем ты сотворил такое зверье, как мы? Мы не имеем права жить! (Роняет кабель, поворачивается, идет к лестнице, тяжело поднимается вверх по ступенькам.)
Все застыли на месте. Дверь наверху отворяется и захлопывается. Руди все еще стоит согнувшись. Проходит двадцать секунд.
Первый полицейский (будто во сне). Господи, как же он до дому доберется?
С ы щ и к (будто во сне). Пешочком. Погода хорошая. Первый полицейский. А далеко он живет? Сыщик. В шести кварталах отсюда.
Занавес
Конечно, это было не совсем так. Я в точности все не запомнил. Но в общем примерно так оно и было.
Мне позволили выпрямиться, натянуть штаны. Умыться мне так и не дали. Но мистер Метцгер все же сумел привести в чувство этих не злых от природы деревенских парней, служивших в полиции, показать им, до какого озверения они дошли.
Больше надо мной не издевались и немного погодя отвезли домой к маме.
Так как мистер Метцгер был мужем той женщины, которую я застрелил, он мог не только уговорить полицию больше меня не трогать, но и повлиять на общественное мнение всего города, чтобы меня все же простили. Что он и сделал — на другой день после моей несчастной оплошности поместил в нашей газете «Горнист-обозреватель» короткое заявление в траурной рамке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Это был Джордж Метцгер, овдовевший в тридцать пять лет, муж той женщины, которую я застрелил. Тогда ему было на пятнадцать лет меньше, чем мне теперь, когда я пишу эту книгу, он был еще совсем молодым, но мне, в моем тогдашнем возрасте, он казался стариком. У него уже была лысина на макушке. Он был худой, очень горбился, и одет он был странно, у нас в Мидлэнде никто так не одевался: на нем были серые фланелевые брюки и твидовый спортивный пиджак — позже, уже в университете Огайо, я видел, что так одевались профессора-англичане. Он целыми днями сидел в редакции «Горниста-обозревателя» и что-то строчил.
Я не знал, кто он такой. У нас дома он никогда не бывал. Да и в нашем городе он прожил всего год. Он был бродячим газетчиком. Его к нам переманили из редакции «Индианапо-лис тайме». Впоследствии, на судебном процессе, выяснилось, что он — сын бедных родителей, родился в Кеноше, штат Висконсин, учился в Гарварде и дважды плавал в Европу на пароходах-скотовозах, отрабатывая проезд. А наш адвокат пытался сыграть на том, что он когда-то был членом коммунистической партии и пытался вступить в бригаду имени Авраама Линкольна во время гражданской войны в Испании.
Метцгер носил очки в толстой роговой оправе, глаза у него покраснели от слез, а может, и от табачного дыма. Спускаясь ко мне в подвал, он тоже курил, а сзади шел сыщик, которого за ним посылали. И он вел себя так, будто он сам преступник, докуривал свою сигарету с таким видом, будто это его последняя сигарета перед расстрелом и сейчас его поставят к стенке.
Я бы ничуть не удивился, если бы полицейские тут же пристрелили этого беднягу у меня на глазах. Я уже ничему не удивлялся. Я до сих пор ничему не удивляюсь. Я застрелил беременную женщину и вызвал этим лавину совершенно немыслимых последствий.
Как я могу вообще спокойно вспоминать мою первую встречу с Джорджем Метцгером? Вот какой фокус я придумал, чтобы спокойно вспоминать самое жуткое в моей жизни. Я твержу себе, что это просто пьеса. И все настоящие люди — просто актеры. Они и ведут себя как положено на сцене. Передо мной не жизнь, а произведение искусства.
Итак:
Подвал. Полночь. Шестеро полицейских выстроились у стены. Руди, мальчик, измазанный чернилами, сидит в клетке посреди подвала. По лестнице с сигаретой во рту спускается Джордж Метцгер, чью жену недавно застрелил Руди. За ним с видом церемониймейстера идет сыщик. Полицейские затаили дух в предвкушении событий. То-то будет забава.
М е т ц г е р (увидев Руди, в ужасе). Господи боже! Что это такое?
С ы щ и к. Это малый, что застрелил вашу супругу, мистер Метцгер.
М е т ц г е р. Что вы с ним сделали?
С ы щ и к. Да не волнуйтесь вы за него. Он в порядке. Хотите, он вам споет-спляшет? Мы его заставим спеть и сплясать. Метцгер. С вас станется.
Пауза.
Ладно. Я посмотрел, какой он. Отпустите меня домой, к детям.
С ы щ и к. А мы-то думали, что вы ему скажете пару слов…
М е т ц г е р. Разве это обязательно?
С ы щ и к. Нет, сэр. Но мы с ребятами подумали и решили: надо вам предоставить эту драгоценную возможность.
М е т ц г е р. Я думал, это официальное приглашение! Вы приказали, чтобы я следовал за вами. (Вдруг сообразив, что происходит.) Но это же неофициально! Это… Это не по правилам!
С ы щ и к. Да нас тут и нет, никого нет. Я дома, сплю. И вы спите. И ребята спят у себя дома. Верно, ребята?
Полицейские притворно храпят.
М е т ц г е р (с гадливым любопытством) . Но чего вы от меня ждете, джентльмены? Чего бы вам хотелось?
С ы щ и к. Вот если бы вы сейчас вырвали у кого-нибудь из нас револьвер да пульнули в этого богача, в сволочь нацистскую, в этого засранца, мы бы вам и слова не сказали. Правда, нам было бы не так просто выпутаться. Тут такое бы началось — хлопот не оберешься.
М е т ц г е р. Значит, по-вашему, мне лучше ограничиться словесными оскорблениями?
С ы щ и к. Кое-кто вместо слов пускает в ход каблуки да кулаки.
М е т ц г е р. Значит, я должен его избить? Сыщик. Боже упаси! Как вам могла прийти в голову такая чушь!
Полицейские, кривляясь, изображают возмущение и ужас — как можно такое подумать!
М е т ц г е р. Я только спросил.
С ы щ и к. А ну-ка, ребята, давайте его сюда!
Полицейские бросаются отпирать клетку, выволакивают Руди. Он в ужасе рвется у них из рук.
Р у д и. Я не виноват! Простите! Я нечаянно! Я не знал! (И так далее.)
Двое полицейских держат Руди перед Метцгером — пусть он ему задаст как следует, измордует в свое удовольствие.
С ы щ и к (к Метцгеру и Руди). Мало ли что бывает. Люди частенько с лестницы падают. Мы их сами и в больницу отвозим. Сплошь да рядом такое случается — с пьяницами, с неграми, которые забывают, где их место. Но вот такой пижон, малолетний убийца, нам еще никогда не попадался.
М е т ц г е р (ему хочется поскорее уйти, он чувствует, что жизнь его доконала). Что же это за день такой!..
С ы щ и к. Не желаете отхлестать его как следует по мягкому месту? А ну, ребята, спускай с него штанишки, пусть дядя его отшлепает.
Полицейские спускают с Руди штаны, заставляют его повернуться спиной и нагнуться.
Эй, кто-нибудь, дайте человеку чем сподручнее отхлестать этого малого по заднице!
Остальные полицейские ищут какое-нибудь подобие хлыста. Первый полицейский поднимает с пола кусок Злектрокабеля фута в два длиной и с довольной миной подает его Метцгеру. Тот берет машинально, не глядя.
М е т ц г е р. Большое спасибо.
Первый полицейский. Пожалуйста!
Р у д и. Простите! Я же нечаянно!
Все молча ждут первого удара. Метцгер, не двигаясь, вдруг взывает к высшим силам.
М е т ц г е р. Боже! Зачем ты сотворил такое зверье, как мы? Мы не имеем права жить! (Роняет кабель, поворачивается, идет к лестнице, тяжело поднимается вверх по ступенькам.)
Все застыли на месте. Дверь наверху отворяется и захлопывается. Руди все еще стоит согнувшись. Проходит двадцать секунд.
Первый полицейский (будто во сне). Господи, как же он до дому доберется?
С ы щ и к (будто во сне). Пешочком. Погода хорошая. Первый полицейский. А далеко он живет? Сыщик. В шести кварталах отсюда.
Занавес
Конечно, это было не совсем так. Я в точности все не запомнил. Но в общем примерно так оно и было.
Мне позволили выпрямиться, натянуть штаны. Умыться мне так и не дали. Но мистер Метцгер все же сумел привести в чувство этих не злых от природы деревенских парней, служивших в полиции, показать им, до какого озверения они дошли.
Больше надо мной не издевались и немного погодя отвезли домой к маме.
Так как мистер Метцгер был мужем той женщины, которую я застрелил, он мог не только уговорить полицию больше меня не трогать, но и повлиять на общественное мнение всего города, чтобы меня все же простили. Что он и сделал — на другой день после моей несчастной оплошности поместил в нашей газете «Горнист-обозреватель» короткое заявление в траурной рамке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51