ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Но Фред Т. Бэрри, неисправимый оптимист и весельчак, сказал мне:
— Ничего особенного, просто большая драка подушками.
— Как? — переспросил я.
— Люди всегда во время снежной бури ведут себя так, будто настал конец света, — сказал он. — Как птицы после захода солнца. Птицам кажется, что солнце больше никогда не взойдет. Прислушайтесь к птичьим голосам на закате.
— Простите, сэр? — сказал я.
— Через несколько дней или недель снег растает, — сказал он, — и выяснится, что все в порядке, никто особенно не пострадал. Правда, вам сообщат по радио, что столько-то человек погибло во время бурана, но ведь их все равно ждала неизбежная смерть. Кто-то умер от рака, проболев одиннадцать лет, а по радио и его объявят жертвой этого бурана.
Мне стало легче. Я выпрямился, уселся поудобнее.
— Этот буран — просто вселенская драка подушками, — сказал он.
Его мать рассмеялась. Оба они — и мать и сын — были так бесхитростны, так бесстрашны. Им так весело жилось!
Но Фред Т. Бэрри, наверное, хоть на минуту пожалел о своих словах, когда мы увидели сверху наш каретный сарай. Мы сделали круг над городом и заходили с севера к нашей крыше. Большое северное окно до половины занесло снегом. Сугробы завалили доверху заднюю, кухонную дверь. Глядя на это из вертолета, я даже подумал, что в доме стало уютнее, что сугробы укроют его от ветра.
Но мы пришли в ужас, увидев, что делалось у южной стены. Ворота, распахнутые для Селии Гилдрет в 1943 год, снова были открыты настежь. Потом мы обнаружили, что задняя дверь не выдержала напора ветра, буран ворвался в дом и распахнул огромные южные ворота. Казалось, разверстая пасть пытается изрыгнуть сугробы, наваленные внутри. На какую же высоту намело снегу в доме? Футов на шесть, а то и больше.
21
Фреда Т. Бэрри и его матушку высадили из вертолета на крышу «Бэрритрона». Мистер Бэрри продолжал делать вид, что мы с Феликсом — его служащие, и строго наказывал летчику, чтобы он нас доставил, куда нам надо, и чтоб он не бросал нас и делал все, что мы скажем. Мы так подружились, столько вместе пережили, что всем хотелось видеться почаще, и казалось, что в Мидлэнд-Сити нет других таких славных, таких интересных людей, как мы. И так далее.
Однако потом мистер Бэрри пет десять не давал о себе знать, а его матушку я вообще больше никогда не видел. С глаз долой — из сердца вон. Так уж у них повелось, у этих Бэрри.
И мы с Феликсом гоняли на военном вертолете, как на такси. Мы вернулись к нашему каретному сараю. Никаких следов на снегу не было. На нас были куртки, шляпы и перчатки, а вот сапог не было. Мы были в обычных городских полуботинках, и, когда мы беспомощно барахтались, пробираясь внутрь, в них набился снег. Может, наши родители лежат под этой снежной горой? Тогда они, наверное, уже погибли.
Мы подошли к лестнице, до половины занесенной снегом. Зная наших родителей, мы предполагали, что, как только начался буран, они, наверное, сразу же легли спать. И они ни за какие блага не вылезли бы из-под одеял, даже когда внизу закрутилась вся эта адская свистопляска. Мы с Феликсом зашли в их спальню. Постель была пуста. Вдобавок с нее исчезли все простыни и одеяла. Очевидно, мама и отец закутались в эти одеяла и простыни и в конце концов решили спуститься вниз.
Я поднялся еще выше, туда, где раньше была наша оружейная комната, а Феликс осмотрел все спальни на галерее.
Мы боялись найти замерзшие тела, окоченевшие, негнущиеся, как железные, — такой холод стоял в доме. У меня в голове мелькнули слова: «замороженные фонды».
Феликс крикнул с галереи:
— Есть тут кто-нибудь?
А потом, когда я спустился из оружейной, он взглянул на меня и сказал измученным голосом:
— Приятно вернуться в родной дом.
Мы нашли маму и отца в городской больнице. Отец был при смерти — двустороннее воспаление легких и вдобавок почечная недостаточность. У мамы были отморожены пальцы на руках и на ногах. Отец захворал еще до бурана и как раз собирался лечь в больницу.
Прежде чем снег окончательно завалил все улицы, мама вышла в пургу в халате, ночных туфлях и ночной рубашке, накинув на плечи парадный мундир венгерской лейб-гвардии и нахлобучив на лоб соболью шапку. Она обморозила руки и ноги, но ей удалось знаками подозвать бульдозер-снегоочиститель. И рабочие завернули ее с отцом в одеяла и отвезли в больницу, где, к счастью, имелся аварийный дизельный движок.
Когда мы с Феликсом вошли в вестибюль больницы, не зная, найдем ли мы там своих родителей, мы пришли в ужас от того, что там творилось. Сотни совершенно здоровых людей кинулись туда искать убежища, хотя там еле хватало места для тяжелобольных. Все уборные были загажены, и пострадавшие уже разбрелись по всей больнице, ища, чего бы поесть и где бы примоститься.
Это были мои земляки. Они снова становились пионерами, первопоселенцами. Они закладывали новый поселок.
Они толпились у справочного стола, а мы с Феликсом пытались пробиться сквозь эту толпу. Можно было подумать, что мы — на Клондайке и толпа золотоискателей штурмует бар. Я сказал Феликсу, что попытаюсь прорваться к справочному столу, а он пусть смотрит — нет ли тут знакомых, может быть, они что-нибудь знают про наших родителей.
И когда я протискивался сквозь толпу, мне слышалось непрерывное жужжание, словно тысячи невидимых насекомых кружили над моей головой. В больничном вестибюле было жарко и сыро, тут могли бы развестись тучи настоящих насекомых, но это были не насекомые, а мое внутреннее состояние. Эти гудящие рои не осаждали меня в Нью-Йорке, но здесь, в родном городе, они снова вернулись. Это были обрывки информации: то, что я знал о других людях, и то, что они знали обо мне.
Конечно, я был знаменитостью в Мидлэнд-Сити, и до моего слуха долетел — или мне так показалось — чей-то громкий шепот: «Малый Не Промах».
Я не подавал виду, что слышу этот шепот. Стоило ли встречаться глазами с кем-то из них и укорять вот того мужчину или вон ту женщину за то, что они меня обозвали Малый Не Промах? Эту кличку я заслужил.
Пробившись к справочному столу, я понял, что большинство толпившихся вокруг людей искали не информации, а сочувствия. Измотанным до предела женщинам за столом не задавали ни одного серьезного вопроса.
Вот типичные образчики вопросов:
— Скажите, мисс, что нового?
— Где нам достать одеяла?
— Вы знаете, что в дамской комнате нет туалетной бумаги?
— Скажите, у вас только тяжелобольным дают отдельную палату?
— Вы не можете разменять мне монетку, а то у меня нет мелочи, а надо позвонить, как только автомат заработает.
— У вас правильные часы?
— Можно нам занять конфорку в кухне, всего минут на пятнадцать?
— Тут мой доктор, мистер Митчелл? Правда, я пока здорова, но сообщите ему, пожалуйста, что я здесь, на всякий случай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51