– Он на все сто процентов застрахован от всяких жизненных случайностей, – говорил Холъярд. – Его жизненный уровень постоянно возрастает, и он сам, а вместе с ним и вся страна целиком не стоят перед угрозой столь опасных в прежние времена подъемов и падений экономики благодаря введению счетно-платежных машин, которые регулируют спрос и предложение. Раньше бывало так, что он мог купить что-то, повинуясь просто импульсу, купить, не сообразуясь с логикой и расчетом, и вся промышленность вынуждена была ломать голову над тем, что ему взбредет на ум купить в следующий раз. Да что там, помню, когда я был еще маленьким мальчиком, у нас был сумасшедший сосед, который все свои деньги ухлопал на покупку электрического органа, несмотря на то, что у него на кухне стояли по-прежнему старомодный ледник и керосинка!
Эдгар закрыл за ними дверь и прислонился к ней – к двери его дома, его крепости – модель М-17.
Ванда опустилась на диван.
– Мне кажется, все было очень мило, – сказала она. Она говорила это всегда, когда гость – Эми Глок, Глэдис Пелрайн, шах Братпура и вообще кто бы то ни было – оставлял их дом.
– Да, – сказал Эдгар.
И когда он посмотрел на Ванду, Ванду с ее доброй, добрейшей душой, которая никогда не сделала ничего такого, что могло бы его хоть чуточку обидеть и чья любовь к нему была огромной, как весь окружающий мир, он почувствовал себя гадко и подло. Он нащупал пальцами в кармане три десятидолларовые бумажки – деньги, которые выдавались ему на руки – на сигареты, развлечения, маленькую роскошь, которую машины разрешали ему позволить себе. Этот крохотный атом экономики, который находился в полном его распоряжении, он намерен был израсходовать не на себя, не на Ванду и не на детей, а на Марион. Измученное сердце Эдгара было целиком на стороне этого сумасшедшего человека из рассказа Холъярда, человека, который купил себе электрический орган. Дорогую, непрактичную, чисто индивидуальную вещь, но вне и помимо всех этих проклятых посылок, оплачиваемых машинами.
– А вот обман – это совсем иное дело.
– Ванда, – сказал Эдгар, – я очень плохой человек.
Она прекрасно знала, о чем он говорит. Ее это совсем не удивило.
– Нет, Эдгар, ты хороший, – печально сказала она. – Ты очень хороший человек. Я понимаю.
– Ты о Марион?
– Да. Она очень красивая и привлекательная. А я уже совсем не та, и, наверное, со мной очень скучно. – Она было заплакала, но ее добрая, добрейшая душа попыталась упрятать от него эти слезы. Ванда заторопилась на кухню, вытащила четыре полуфабрикатных обеда из холодильника и бросила их на плиту с радаром.
– Позови, пожалуйста, детей, Эдгар! – крикнула она высоким тоненьким голосом. – Обед будет готов через двадцать восемь секунд.
Прокричав в сгущающиеся сумерки имена детей, Эдгар вернулся к Ванде.
– Послушай, Ван, здесь не в тебе дело. Как перед богом говорю тебе – ты в этом не виновата. – Он попытался обнять ее сзади, но она выскользнула из его объятий и принялась переставлять что-то на плите, хотя переставлять там ничего не требовалось. Все делалось при помощи часового механизма.
Звякнул колокольчик, щелкнул часовой механизм, и гудение плиты прекратилось.
– Позови детей, пока не остыло, – сказала она.
– Они уже идут. – Эдгар опять попытался обнять ее, и на этот раз она позволила ему это. – Послушай, – нежно сказал он, – так уж устроен этот мир, Ван, – я и этот мир. В этом мире я ни на что не гожусь. Ни на что, кроме кррахов, так же будет и с моими детьми. А человеку необходимо иногда взбрыкнуть, иначе и жить-то не захочется. А для такого тупицы, как я, единственное, что остается, – это дурные вещи. Нет, Ван, нехороший я человек, совсем нехороший!
– Да нет, это я ни на что не гожусь, – устало сказала Ванда. – Никому я не нужна. Ты или даже маленькая Долорес могли бы поддерживать в доме порядок и все остальное, это так легко теперь. А тут я еще так растолстела, что, кроме детей, меня никто и любить не станет. Мать у меня была толстой и бабка тоже, я думаю, это: просто у нас в крови; но они-то были нужны кому-то, они на что-то годились. Но тебе-то, Эд, я не нужна, и ничего ты поделать не можешь, раз ты разлюбил меня. И раз уж таким сотворил тебя господь, как он сотворил всех мужчин, то сам-то ты здесь ничего не поделаешь, – она посмотрела на него с любовью и жалостью. – Бедняга ты.
Долорес и Эдгар-младший влетели в комнату, а Эдгар и Ванда, немного успокоившись, рассказали ребятишкам про шаха.
Скоро и эта тема была исчерпана. За обедом только ребята болтали и только они прикоснулись к еде.
– Кто-то из вас заболел? – спросил Эдгар-младший.
– Мама неважно себя чувствует. У нее болит голова, – сказал Эдгар.
– Да? Очень болит, мама?
– Нет, совсем немножко, – сказала Ванда. – Это пройдет.
– А как ты, папа? – сказал Эдгар-младший. – Ты сможешь играть сегодня в баскетбол в павильоне?
Эдгар не отводил взгляда от тарелки.
– Да я бы не прочь, – пробормотал он. – Но пообещал Джою сыграть с ним в шары сегодня вечером.
– Джою Принсу?
– Да, Джою Принсу.
– Почему, папа, – сказала Долорес, – мы ведь видели сегодня мистера Принса у Глоков, и он сказал, что собирается на баскетбол.
– Ничего подобного! – сердито сказал Эдгар-младший. – И ты помалкивай. Нечего соваться в разговор, если не понимаешь. Он ничего этого не говорил.
– Нет, говорил! – упрямо твердила Долорес. – Он сказал…
– Долорес, милая, – вмешалась Ванда, – я уверена, что ты не так поняла мистера Принса.
– Да, – сказал Эдгар-младший, – я точно помню, он сказал, что собирается идти играть в шары с папой. Сестренка все перепутала, мама. – Руки его дрожали, и он, неловко потянувшись, перевернул стакан с молоком. Они оба с отцом вскочили, пытаясь поймать стакан, пока он не скатился со стола. Младший Эдгар поймал стакан, и, когда его глаза встретились с глазами старшего Эдгара, тот увидел, что они полны ненависти.
– Мне кажется, я сегодня чересчур устал для игры в шары, – сказал Эдгар. – Думаю, что сегодня я лучше останусь и погляжу с мамой телевизор.
– Нечего из-за меня отказываться от развлечений, – сказала Ванда. – Я прекрасно посижу дома и одна.
Раздался резкий стук в оконное стекло, и Хэгстромы, выглянув, увидели шаха Братпура, который своими унизанными перстнями пальцами стучал по стеклу. Он только что вернулся из павильона к своему лимузину перед домом Хэгстромов модели М-17.
– Брахоуна! – весело выкрикнул шах. Он помахал рукой. – Брахоуна, такару.
– Живите! – перевел Хашдрахр.
XVIII
Наступила среда. Пол рано утром подъехал к своей ферме и подробно проинструктировал мистера Хэйкокса. Мистер же Хэйкокс в ответ заявил, что он отнюдь не служанка.
Однако Пол в ответ на это дал понять мистеру Хэйкоксу, что он будет делать то, что ему велено, или уберется отсюда, и еще раз потребовал, чтобы работа была сделана должным образом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97