Более того, дата на письме была пятилетней давности.
«Дорогой доктор Харперс, – говорилось в письме, – мне представилась возможность поглядеть на людей, носящих форму Красных и Белых, после их игры с Пенсильванским университетом в Филадельфии на Празднике Благодарения, и я вынужден заявить: мне стыдно было бы сказать кому-либо, что я бывал ближе чем в пятидесяти милях от Итаки.
После игры я зашел пообедать в Кибернетический клуб, когда команда нашего университета во главе с вашим новым приобретением, пресловутым доктором Роузберри, прибыла туда в полном составе…»
Далее в письме шло описание последовавшей за этим вакханалии и особо подчеркивалось явно неприличное поведение Роузберри.
«…Позволю себе еще раз напомнить вам, что поскольку все они носили те цвета, которые, уж вы простите меня за некоторую старомодность, я всегда считал для себя чем-то святым, – цвета спортивной формы Биг-Ред…
…Исходя из всего вышесказанного, доктор Харперс, я считаю себя обязанным в качестве лояльного питомца Корнелля заявить, что уже первый год работы доктора Роузберри в качестве тренера Биг-Ред приводит к выводам, что команда эта стоит на дурном пути и что в случае дальнейшего пребывания Роузберри на этом посту глубокое моральное разложение команды нанесет большой ущерб тому учреждению, которое я всегда с гордостью называл своей альма матер, и целый ряд спортивных побед на стадионах не будет в состоянии его исправить…
Я продолжаю питать самые горячие надежды на то, что либо Роузберри прикажут оставить этот пост, либо под давлением возмущенных питомцев Корнелля он будет переведен в какое-нибудь третьестепенное учебное заведение.
Именно с этой целью я направляю копии этого письма Секретарю Союза Питомцев, в каждое из местных отделений Питомцев Корнелля, попечительскому совету и Секретарю Управления по делам спорта в Вашингтоне.
Искренне преданный вам
Доктор Юинг Дж. Холъярд ».
– О, – сказал доктор Холъярд, вся напыщенность которого моментально куда-то улетучилась и который вдруг стал очень странно выглядеть в своем наряде, всего какую-то минуту назад казавшемся верхом элегантности. – Вы видели это письмо, не правда ли?
– Доктор Харперс полагал, что оно может заинтересовать меня.
Вымученная улыбка приоткрыла былые зубы Холъярда.
– Да, давненько это было. Не правда ли, доктор? Чуть ли не целую сотню лет назад.
– А по мне – словно это было вчера.
– Ха, ха. Много воды прошло с тех пор. Правда ведь?
Шах вопросительно посмотрел на Хашдрахра, как бы спрашивая у него, что же это заставило так неожиданно потускнеть мистера Холъярда. Хашдрахр в ответ только пожал плечами.
– Много лет прошло, – поправил Бак Юнг, почувствовав, что разговор принял какой-то мрачноватый оттенок. – А воды утекло .
– Да, да. Именно так, – глухо согласился с ним Холъярд. – Ну, нам, пожалуй, лучше всего трогаться. Увидимся завтра утром.
– Такого зрелища я не пропущу ни за что на свете.
Доктор Роузберри снова повернулся к Баку Юнгу. Тем временем Холъярд с мрачным видом повел шаха и Хашдрахра в темную ночь над Итакой. Шах ожесточенно чихал по пути.
– Итак, мой мальчик, – сказал Роузберри, – что же ты скажешь относительно тридцати пяти тысяч? Да или нет?
– Я…
– Тридцать шесть…
– Да, – прошептал Бак. – Да, и пусть все катится к чертям.
Когда эта пара вернулась в Датский ресторанчик обмыть сделку, Пэди и Мак-Клауд все еще продолжали свой невеселый разговор в темном углу.
– Конечно, – сказал Пэди, – с Роузберри работать трудно, но тут еще приходится благодарить бога за то, что ты не работаешь на Гарвард.
Мак-Клауд кивнул.
– Да, если работаешь там, они не разрешают тебе ничего надевать, кроме темного фланелевого тренировочного костюма зимой и простого трикотажного летом.
Обоих передернуло от отвращения, и они тут же наполнили свои стаканы из спрятанного под столом запаса.
– И к тому же без рукавов, – добавил Пэди.
XXIX
Доктор Пол Протеус, а практически просто мистер Пол Протеус, находясь под действием безвредного наркотика, не видел ничего, кроме очень приятных снов, и одновременно с этим говорил не особенно связно, но зато вполне искренне, на любые предложенные ему темы. Весь этот разговор, все эти ответы на вопросы велись в таком тоне, будто задавали их человеку, нанятому представлять Пола перед его собеседниками в то время, как сам Пол все свое внимание сосредоточил на очень милой и увлекательной фантасмагории, упрятанной от посторонних глаз его закрытыми веками.
– Вас действительно выгнали или это было сделано для вида? – спросил голос.
– Для вида. Считалось, что это нужно для того, чтоб я вступил в Общество Заколдованных Рубашек и выведал их планы. Да только я на самом деле ушел от них, а они все еще об этом не догадываются. – Пол рассмеялся.
А в своем сне Пол с удивительной энергией и легкостью танцевал под чарующие ритмы «Сюиты здания 58».
«Фуррразов-ов-ов-ов-ов-ов! Ау! Тинг!» – вела мелодию третья группа токарных станков, и Пол выделывал пируэты среди машин в центре здания. Анита соблазнительно прилегла в гнезде из изоляционной обмотки всех цветов радуги. Ее роль в танце как раз и сводилась к неподвижному лежанию, в то время как Пол то приближался к ней, то удалялся от нее в бешеном ритме танца.
– А почему вы бросаете работу?
– Меня от нее мутит.
– Это происходит потому, что то, что вы делаете, плохо в моральном отношении? – высказал предположение голос.
– Потому что это никого никуда не ведет. Потому что это все заводит в тупик.
– Потому что это дурно? – настаивал голос.
– Потому что это бессмысленно, – сказал представитель Пола как раз в тот момент, когда к танцу присоединился Кронер. Он выглядел очень важным и приземистым, его балетная партия заключалась в размеренном вышагивании под аккомпанемент прессов, расположенных в подвальном помещении: «Оу-грумф! Тонка-тонка! Оу-грумф! Тонка-тонка…»
Кронер с любовью поглядел на Пола и, когда тот проплывал мимо, ухватил его и в медвежьих своих объятиях потащил к Аните. В какую-то долю секунды Пол выскользнул из его объятий и снова закружился в танце, оставив Кронера плакать рядом с Анитой.
– Значит, вы теперь против организации?
– Теперь я уже не с ними.
На подъемной площадке, ползущей вверх из подвала, появился неуклюжий, но энергичный Шеферд, который выбрал темой своего танца пронзительные голоса сварочных машин: «Вааааа-зуиип! Вааааа-зуиип!» Шеферд отбивал такт одной ногой, следя за вращениями Пола, снова удалявшегося от Кронера, и за еще одной его попыткой выманить Аниту из ее гнезда среди машин. Шеферд глядел на все это с удивлением и явным неодобрением, а потом пожал плечами и решительно направился к Кронеру с Анитой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
«Дорогой доктор Харперс, – говорилось в письме, – мне представилась возможность поглядеть на людей, носящих форму Красных и Белых, после их игры с Пенсильванским университетом в Филадельфии на Празднике Благодарения, и я вынужден заявить: мне стыдно было бы сказать кому-либо, что я бывал ближе чем в пятидесяти милях от Итаки.
После игры я зашел пообедать в Кибернетический клуб, когда команда нашего университета во главе с вашим новым приобретением, пресловутым доктором Роузберри, прибыла туда в полном составе…»
Далее в письме шло описание последовавшей за этим вакханалии и особо подчеркивалось явно неприличное поведение Роузберри.
«…Позволю себе еще раз напомнить вам, что поскольку все они носили те цвета, которые, уж вы простите меня за некоторую старомодность, я всегда считал для себя чем-то святым, – цвета спортивной формы Биг-Ред…
…Исходя из всего вышесказанного, доктор Харперс, я считаю себя обязанным в качестве лояльного питомца Корнелля заявить, что уже первый год работы доктора Роузберри в качестве тренера Биг-Ред приводит к выводам, что команда эта стоит на дурном пути и что в случае дальнейшего пребывания Роузберри на этом посту глубокое моральное разложение команды нанесет большой ущерб тому учреждению, которое я всегда с гордостью называл своей альма матер, и целый ряд спортивных побед на стадионах не будет в состоянии его исправить…
Я продолжаю питать самые горячие надежды на то, что либо Роузберри прикажут оставить этот пост, либо под давлением возмущенных питомцев Корнелля он будет переведен в какое-нибудь третьестепенное учебное заведение.
Именно с этой целью я направляю копии этого письма Секретарю Союза Питомцев, в каждое из местных отделений Питомцев Корнелля, попечительскому совету и Секретарю Управления по делам спорта в Вашингтоне.
Искренне преданный вам
Доктор Юинг Дж. Холъярд ».
– О, – сказал доктор Холъярд, вся напыщенность которого моментально куда-то улетучилась и который вдруг стал очень странно выглядеть в своем наряде, всего какую-то минуту назад казавшемся верхом элегантности. – Вы видели это письмо, не правда ли?
– Доктор Харперс полагал, что оно может заинтересовать меня.
Вымученная улыбка приоткрыла былые зубы Холъярда.
– Да, давненько это было. Не правда ли, доктор? Чуть ли не целую сотню лет назад.
– А по мне – словно это было вчера.
– Ха, ха. Много воды прошло с тех пор. Правда ведь?
Шах вопросительно посмотрел на Хашдрахра, как бы спрашивая у него, что же это заставило так неожиданно потускнеть мистера Холъярда. Хашдрахр в ответ только пожал плечами.
– Много лет прошло, – поправил Бак Юнг, почувствовав, что разговор принял какой-то мрачноватый оттенок. – А воды утекло .
– Да, да. Именно так, – глухо согласился с ним Холъярд. – Ну, нам, пожалуй, лучше всего трогаться. Увидимся завтра утром.
– Такого зрелища я не пропущу ни за что на свете.
Доктор Роузберри снова повернулся к Баку Юнгу. Тем временем Холъярд с мрачным видом повел шаха и Хашдрахра в темную ночь над Итакой. Шах ожесточенно чихал по пути.
– Итак, мой мальчик, – сказал Роузберри, – что же ты скажешь относительно тридцати пяти тысяч? Да или нет?
– Я…
– Тридцать шесть…
– Да, – прошептал Бак. – Да, и пусть все катится к чертям.
Когда эта пара вернулась в Датский ресторанчик обмыть сделку, Пэди и Мак-Клауд все еще продолжали свой невеселый разговор в темном углу.
– Конечно, – сказал Пэди, – с Роузберри работать трудно, но тут еще приходится благодарить бога за то, что ты не работаешь на Гарвард.
Мак-Клауд кивнул.
– Да, если работаешь там, они не разрешают тебе ничего надевать, кроме темного фланелевого тренировочного костюма зимой и простого трикотажного летом.
Обоих передернуло от отвращения, и они тут же наполнили свои стаканы из спрятанного под столом запаса.
– И к тому же без рукавов, – добавил Пэди.
XXIX
Доктор Пол Протеус, а практически просто мистер Пол Протеус, находясь под действием безвредного наркотика, не видел ничего, кроме очень приятных снов, и одновременно с этим говорил не особенно связно, но зато вполне искренне, на любые предложенные ему темы. Весь этот разговор, все эти ответы на вопросы велись в таком тоне, будто задавали их человеку, нанятому представлять Пола перед его собеседниками в то время, как сам Пол все свое внимание сосредоточил на очень милой и увлекательной фантасмагории, упрятанной от посторонних глаз его закрытыми веками.
– Вас действительно выгнали или это было сделано для вида? – спросил голос.
– Для вида. Считалось, что это нужно для того, чтоб я вступил в Общество Заколдованных Рубашек и выведал их планы. Да только я на самом деле ушел от них, а они все еще об этом не догадываются. – Пол рассмеялся.
А в своем сне Пол с удивительной энергией и легкостью танцевал под чарующие ритмы «Сюиты здания 58».
«Фуррразов-ов-ов-ов-ов-ов! Ау! Тинг!» – вела мелодию третья группа токарных станков, и Пол выделывал пируэты среди машин в центре здания. Анита соблазнительно прилегла в гнезде из изоляционной обмотки всех цветов радуги. Ее роль в танце как раз и сводилась к неподвижному лежанию, в то время как Пол то приближался к ней, то удалялся от нее в бешеном ритме танца.
– А почему вы бросаете работу?
– Меня от нее мутит.
– Это происходит потому, что то, что вы делаете, плохо в моральном отношении? – высказал предположение голос.
– Потому что это никого никуда не ведет. Потому что это все заводит в тупик.
– Потому что это дурно? – настаивал голос.
– Потому что это бессмысленно, – сказал представитель Пола как раз в тот момент, когда к танцу присоединился Кронер. Он выглядел очень важным и приземистым, его балетная партия заключалась в размеренном вышагивании под аккомпанемент прессов, расположенных в подвальном помещении: «Оу-грумф! Тонка-тонка! Оу-грумф! Тонка-тонка…»
Кронер с любовью поглядел на Пола и, когда тот проплывал мимо, ухватил его и в медвежьих своих объятиях потащил к Аните. В какую-то долю секунды Пол выскользнул из его объятий и снова закружился в танце, оставив Кронера плакать рядом с Анитой.
– Значит, вы теперь против организации?
– Теперь я уже не с ними.
На подъемной площадке, ползущей вверх из подвала, появился неуклюжий, но энергичный Шеферд, который выбрал темой своего танца пронзительные голоса сварочных машин: «Вааааа-зуиип! Вааааа-зуиип!» Шеферд отбивал такт одной ногой, следя за вращениями Пола, снова удалявшегося от Кронера, и за еще одной его попыткой выманить Аниту из ее гнезда среди машин. Шеферд глядел на все это с удивлением и явным неодобрением, а потом пожал плечами и решительно направился к Кронеру с Анитой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97