Три человека наносили линии, двенадцать занимались регулировкой движения, а еще двенадцать отдыхали. Они медленно расступились, оставляя им проезд.
– Эй, Мак, у тебя разбита фара.
– Спасибо, – сказал Пол.
Анита передвинулась на сиденье, поближе к нему, и он заметил, что она застыла от испуга.
– Пол, это ужасно. Отвези меня домой.
Пол терпеливо улыбнулся и въехал в Усадьбу. Пожарный насос у въезда на мост перед салуном работал на полный ход, и Полу снова пришлось отъехать почти на квартал, чтобы поставить машину. Тот же самый перемазанный мальчишка развлекал толпу своими бумажными лодочками. Прислонившись к дому и нервно покуривая сигарету, стоял оборванный старик, который показался Полу знакомым. И тут только Пол понял, что этот человек Люк Люббок, неутомимый глава процессий, пребывающий сейчас в забвении, в ожидании начала новой процессии или митинга. Со смутной надеждой Пол огляделся в поисках Лэшера и Финнерти, но никого из них не увидел. Очень возможно, что они сидят сейчас в полумраке кабинки салуна, соглашаясь во всем друг с другом.
– Пол, это и есть твое представление о шутках?
Прошу тебя, отвези меня домой.
– Никто не обидит тебя, Анита. Все эти люди только твои американские сограждане.
– Я не намерена спускаться сюда и валяться с ними в грязи только потому, что они родились в той же части света, что и я.
Пол ожидал, что она именно так будет реагировать, и поэтому терпеливо отнесся к ее словам. Из всех людей, живущих на северной стороне реки, Анита была единственная, чье презрение к обитателям Усадьбы было насыщено активной ненавистью. И она была единственной женщиной на северном берегу, которая никогда не посещала колледжа. Обычным отношением в Кантри-Клубе к жителям Усадьбы было пренебрежение, это, конечно, правда, но пренебрежение с примесью любви и некоторого интереса, похожее на то чувство, которое испытываешь по отношению к зверькам в лесу и в поле. Анита же жителей Усадьбы ненавидела.
Если бы Полу захотелось когда-нибудь проявить по отношению к ней исключительную жестокость, он знал – самое жестокое, что он бы мог сделать, это объяснить ей, почему она ненавидит их такой лютой ненавистью: если бы он на ней не женился, она жила бы именно здесь и она была бы одной из них.
– Мы не станем выходить из машины, – сказал Пол. – Мы просто посидим и понаблюдаем несколько минут. А потом опять поедем.
– Что мы понаблюдаем?
– Все то, что здесь можно увидеть. Людей, вырисовывающих эти линии, человека с брандспойтом, людей, которые на него смотрят, маленького мальчишку, который пускает лодки, старика у салуна. Просто смотри, что творится вокруг. Здесь можно увидеть очень много.
Она не стала наблюдать за тем, что творилось вокруг, только съежилась на сиденье и уставилась на свои руки.
Пол догадался, о чем она думает, – она думает, что по каким-то непонятным ей причинам он решил унизить ее, напомнив ей о ее происхождении. Если бы действительно таковы были его намерения, ему бы это полностью удалось: ее ядовитая злоба улетучилась. Анита умолкла и старалась казаться как можно меньше.
– Знаешь, зачем я привез тебя сюда?
– Нет. – Теперь она говорила шепотом. – Но я хочу домой, Пол. Пожалуйста, а?
– Анита, я привез тебя сюда потому, что уже давно пора нам совершенно по-новому смотреть на все происходящее, и это касается не только нас самих, но и наших связей с обществом в целом.
Ему не понравилось, как звучали эти слова – они были сентиментальные и напыщенные. И они не произвели никакого впечатления на Аниту.
Он снова попытался пояснить свою мысль:
– Ради того, чтобы получить то, чем мы, Анита, владеем, мы фактически выманили у этих людей все, что для них было самым дорогим на земле, – сознание, что они кому-то нужны и полезны, а это и есть основа самоуважения.
Это тоже было ненамного лучше. Все это никак не доходило до Аниты. Она, по-видимому, все еще была уверена, что он за что-то ее наказывает.
Он попытался еще раз:
– Дорогая, когда я смотрю на то, чем владеем мы, и на то, чем обладают эти люди, я чувствую себя как лошадиная задница.
Проблеск понимания появился в глазах Аниты. Хотя и нерешительно, – но она все же несколько приободрилась.
– Значит, ты на меня не злишься?
– Господи, конечно, нет. С чего бы это мне на тебя злиться?
– Не знаю. Я подумала, что, может, я была слишком назойливой или, может, ты подумал, что между мной и Шефердом что-то есть.
Это последнее предположение – предположение о том, что он может испытывать беспокойство из-за Шеферда, – окончательно сбило Пола с выбранного им ранее пути перевоспитания Аниты. Упоминание о том, что он может ревновать к капитану Зеленых, было настолько несуразным, выказывало, как мало понимает его Анита, что только это привлекло его внимание.
– Я начну ревновать тебя к Шеферду тогда, когда ты примешься ревновать меня к Катарине Финч, – рассмеялся он.
К его крайнему изумлению, Анита всерьез отнеслась к этим словам.
– Не может быть!
– Чего это не может быть?
– Что я должна ревновать тебя к Катарине Финч. К этой коротышке…
– Погоди минутку! – Разговор становился все более ожесточенным. – Я просто хочу сказать, что предположение относительно тебя и Шеферда столь же абсурдно, как и то, что между мною и Катариной может что-то происходить.
Она все еще продолжала обороняться и, по-видимому, не уловила смысла приведенной им параллели. И тут же перешла в наступление.
– Что ж, Шеферд наверняка представляет собой более привлекательного мужчину, чем Катарина – женщину.
– Я не спорю относительно этого, – в отчаянии сказал Пол. – И вовсе не собираюсь спорить на эту тему. Между мною и Катариной ничего нет, точно так же, как между тобой и Шефердом. Я просто хотел сказать, насколько бессмысленно было бы для каждого из нас подозревать в чем-либо другого.
– Ты считаешь меня неинтересной?
– Я считаю, что ты страшно интересна. И ты это знаешь. – Говорил он теперь громко и, выглянув на улицу, увидел, что за ними – за людьми, которые собирались быть наблюдателями, – наблюдают посторонние. Бумажный кораблик мчался по быстринам, не привлекая ничьего внимания. – Мы приехали сюда не затем, чтобы обвинять друг друга в неверности, – понизил он голос до хриплого шепота.
– А зачем мы сюда приехали?
– Я уже сказал тебе: чтобы нам обоим легче было увидеть мир таким, каков он есть, а не таким, каким он выглядит с нашего берега реки. Чтобы увидеть, что наш образ жизни принес остальным.
Теперь, после того как Анита успешно атаковала и смутила Пола, а также, удостоверившись наконец, что ее не ругают и не подвергают наказанию, она почувствовала себя хозяйкой положения.
– В моем представлении все они тут выглядят довольно сытыми.
– Но ведь люди, подобные моему отцу, подобные Кронеру, Бэйеру или Шеферду, подобные нам с тобой, лишили их духовных ценностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
– Эй, Мак, у тебя разбита фара.
– Спасибо, – сказал Пол.
Анита передвинулась на сиденье, поближе к нему, и он заметил, что она застыла от испуга.
– Пол, это ужасно. Отвези меня домой.
Пол терпеливо улыбнулся и въехал в Усадьбу. Пожарный насос у въезда на мост перед салуном работал на полный ход, и Полу снова пришлось отъехать почти на квартал, чтобы поставить машину. Тот же самый перемазанный мальчишка развлекал толпу своими бумажными лодочками. Прислонившись к дому и нервно покуривая сигарету, стоял оборванный старик, который показался Полу знакомым. И тут только Пол понял, что этот человек Люк Люббок, неутомимый глава процессий, пребывающий сейчас в забвении, в ожидании начала новой процессии или митинга. Со смутной надеждой Пол огляделся в поисках Лэшера и Финнерти, но никого из них не увидел. Очень возможно, что они сидят сейчас в полумраке кабинки салуна, соглашаясь во всем друг с другом.
– Пол, это и есть твое представление о шутках?
Прошу тебя, отвези меня домой.
– Никто не обидит тебя, Анита. Все эти люди только твои американские сограждане.
– Я не намерена спускаться сюда и валяться с ними в грязи только потому, что они родились в той же части света, что и я.
Пол ожидал, что она именно так будет реагировать, и поэтому терпеливо отнесся к ее словам. Из всех людей, живущих на северной стороне реки, Анита была единственная, чье презрение к обитателям Усадьбы было насыщено активной ненавистью. И она была единственной женщиной на северном берегу, которая никогда не посещала колледжа. Обычным отношением в Кантри-Клубе к жителям Усадьбы было пренебрежение, это, конечно, правда, но пренебрежение с примесью любви и некоторого интереса, похожее на то чувство, которое испытываешь по отношению к зверькам в лесу и в поле. Анита же жителей Усадьбы ненавидела.
Если бы Полу захотелось когда-нибудь проявить по отношению к ней исключительную жестокость, он знал – самое жестокое, что он бы мог сделать, это объяснить ей, почему она ненавидит их такой лютой ненавистью: если бы он на ней не женился, она жила бы именно здесь и она была бы одной из них.
– Мы не станем выходить из машины, – сказал Пол. – Мы просто посидим и понаблюдаем несколько минут. А потом опять поедем.
– Что мы понаблюдаем?
– Все то, что здесь можно увидеть. Людей, вырисовывающих эти линии, человека с брандспойтом, людей, которые на него смотрят, маленького мальчишку, который пускает лодки, старика у салуна. Просто смотри, что творится вокруг. Здесь можно увидеть очень много.
Она не стала наблюдать за тем, что творилось вокруг, только съежилась на сиденье и уставилась на свои руки.
Пол догадался, о чем она думает, – она думает, что по каким-то непонятным ей причинам он решил унизить ее, напомнив ей о ее происхождении. Если бы действительно таковы были его намерения, ему бы это полностью удалось: ее ядовитая злоба улетучилась. Анита умолкла и старалась казаться как можно меньше.
– Знаешь, зачем я привез тебя сюда?
– Нет. – Теперь она говорила шепотом. – Но я хочу домой, Пол. Пожалуйста, а?
– Анита, я привез тебя сюда потому, что уже давно пора нам совершенно по-новому смотреть на все происходящее, и это касается не только нас самих, но и наших связей с обществом в целом.
Ему не понравилось, как звучали эти слова – они были сентиментальные и напыщенные. И они не произвели никакого впечатления на Аниту.
Он снова попытался пояснить свою мысль:
– Ради того, чтобы получить то, чем мы, Анита, владеем, мы фактически выманили у этих людей все, что для них было самым дорогим на земле, – сознание, что они кому-то нужны и полезны, а это и есть основа самоуважения.
Это тоже было ненамного лучше. Все это никак не доходило до Аниты. Она, по-видимому, все еще была уверена, что он за что-то ее наказывает.
Он попытался еще раз:
– Дорогая, когда я смотрю на то, чем владеем мы, и на то, чем обладают эти люди, я чувствую себя как лошадиная задница.
Проблеск понимания появился в глазах Аниты. Хотя и нерешительно, – но она все же несколько приободрилась.
– Значит, ты на меня не злишься?
– Господи, конечно, нет. С чего бы это мне на тебя злиться?
– Не знаю. Я подумала, что, может, я была слишком назойливой или, может, ты подумал, что между мной и Шефердом что-то есть.
Это последнее предположение – предположение о том, что он может испытывать беспокойство из-за Шеферда, – окончательно сбило Пола с выбранного им ранее пути перевоспитания Аниты. Упоминание о том, что он может ревновать к капитану Зеленых, было настолько несуразным, выказывало, как мало понимает его Анита, что только это привлекло его внимание.
– Я начну ревновать тебя к Шеферду тогда, когда ты примешься ревновать меня к Катарине Финч, – рассмеялся он.
К его крайнему изумлению, Анита всерьез отнеслась к этим словам.
– Не может быть!
– Чего это не может быть?
– Что я должна ревновать тебя к Катарине Финч. К этой коротышке…
– Погоди минутку! – Разговор становился все более ожесточенным. – Я просто хочу сказать, что предположение относительно тебя и Шеферда столь же абсурдно, как и то, что между мною и Катариной может что-то происходить.
Она все еще продолжала обороняться и, по-видимому, не уловила смысла приведенной им параллели. И тут же перешла в наступление.
– Что ж, Шеферд наверняка представляет собой более привлекательного мужчину, чем Катарина – женщину.
– Я не спорю относительно этого, – в отчаянии сказал Пол. – И вовсе не собираюсь спорить на эту тему. Между мною и Катариной ничего нет, точно так же, как между тобой и Шефердом. Я просто хотел сказать, насколько бессмысленно было бы для каждого из нас подозревать в чем-либо другого.
– Ты считаешь меня неинтересной?
– Я считаю, что ты страшно интересна. И ты это знаешь. – Говорил он теперь громко и, выглянув на улицу, увидел, что за ними – за людьми, которые собирались быть наблюдателями, – наблюдают посторонние. Бумажный кораблик мчался по быстринам, не привлекая ничьего внимания. – Мы приехали сюда не затем, чтобы обвинять друг друга в неверности, – понизил он голос до хриплого шепота.
– А зачем мы сюда приехали?
– Я уже сказал тебе: чтобы нам обоим легче было увидеть мир таким, каков он есть, а не таким, каким он выглядит с нашего берега реки. Чтобы увидеть, что наш образ жизни принес остальным.
Теперь, после того как Анита успешно атаковала и смутила Пола, а также, удостоверившись наконец, что ее не ругают и не подвергают наказанию, она почувствовала себя хозяйкой положения.
– В моем представлении все они тут выглядят довольно сытыми.
– Но ведь люди, подобные моему отцу, подобные Кронеру, Бэйеру или Шеферду, подобные нам с тобой, лишили их духовных ценностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97