Мы не шли, нас несло, мы реяли над миром, отправляясь в поход во имя свободы всего мира. Это был хмель, как в любви, перед объятием… Какое объятие! Ужасный обман!..
Все обман. И любовь тоже. Она приносит нас в жертву. Тем, которые придут: будущему. Что же означает эта опьяняющая вера в войну? Где ее цель?
Кому, чему она приносит нас в жертву? Когда хмель рассеялся и мы задаем себе этот вопрос, жертвоприношение уже совершилось. Тело уже втянуто в машину. Остается только душа. Измученная душа. А что можно сделать с душой без тела, с душой, идущей против тела? Терзать ее? Довольно и так палачей! Остается только смотреть, знать, подчиняться. Ты сделал прыжок.
Ты свалял дурака. Раз, два… Иди же! До конца! Жизнь не дает обратных билетов. Раз ты уезжаешь, то возврата нет… Но я не захотел вернуться один, если бы даже и мог! Мы шли вместе, вместе и умирали… Я знаю, что это нелепо, что это смерть – ради ничего. Но спасаться одному – нет! Так нельзя! Я – из стада. Я – стадо.
– И за вами – стадо.
– Панурговы бараны.
– Когда же найдется среди вас хоть один, который откажется прыгать?
– Он будет не с наших лугов.
– Кто знает?
– Может быть, с вашего, Аннета? Ваш барашек?
– Мой сын!.. О боже!.. Не напоминайте мне о нем!
– Видите? Вы не смели бы дать ему такой совет.
– Да минет его – и меня – война!
– Аминь! Но обедню служим не мы. Наше дело маленькое. Кровавый обряд совершается. И мы оказываемся пойманными.
– Пусть пойманной буду я, но не он!
– Вы научитесь смиренномудрию добрых матерей Франции, Германии, вечного человечества. Они покоряются, склонившись к ногам другой матери, Скорбящей…
– Никогда! У меня – мое дитя. Я не отпущу его.
– Вопреки всем?
– Вопреки всем.
– И вопреки ему? Аннета опустила голову, у нее перехватило дыхание.
Жермен задел ее за живое. Разбередил ее тревоги, страхи, тайные сомнения, в которых она не решалась сознаться себе, которых никому ничем не выдавала. Жермену Аннета никогда не рассказывала о сыне; он знал только, что этот сын существует. Но ее молчание было красноречиво. Жермен прикинулся, что не понимает его.
– Знаю я нашу молодежь! Набор восемнадцатого года… А что еще будет в двадцатом?.. Они не связывают себя иллюзиями, как связывали себя старшие, эти комнатные растения! От разочарований они застрахованы. Война для них – дело. На что им такая чепуха, как право, справедливость, свобода и прочий вздор! Цель – выиграть. Каждый за себя. За свое «я» – целиком, как оно есть. Плотоядное «я». Life for struggle, struggle for life. Запах женщины, запах славы, запах крови. И презрение ко всему.
Мечта пробужденного тигра.
– Вы – дьявол! – сказала Аннета.
– Несчастный дьявол, – сказал Жермен. – Я ухожу из-за стола голодный.
– Вы сожалеете об этом?
– Нет. Я принадлежу к поколению, которое отжило свой век. Я не ропщу.
Надо понимать. Понимать все.
– Это тяжело! Все понять – значит отказаться от действия. Мое сердце просит действия. Я женщина. Что же мне остается?
– Снисхождение.
– Этого мне мало! Я хочу оказывать помощь, спасать.
– Кого же? Если они не хотят, чтобы их спасали?
– Пусть не хотят! Зато я хочу. Мне хорошо известно, что я ничто, что я ничего не достигну. Но я хочу всего. Надо хотеть. Если даже все боги, и все черти, и наихудшие из всех чертей – люди, если целый мир скажет:
«Нет!» – я скажу: «Да!»
– Вы – Мартина, которой нравится быть побитой!..
– Не очень доверяйтесь своему впечатлению! Я даю сдачи.
– Как бы вы ни тужились, вы не сдвинете пылинки с твердой скалы рока.
– Может быть, и не сдвину… Но мне так легче.
– Я уже сказал вам: вы – Беллона. Ваше имя Анна – вымышленное.
– Так звали бабку того, кто победил смерть.
– И умер.
– Но восстал из мертвых на третий день.
– Вы в это верите? Аннета оторопела и замялась.
– Я не верила – раньше…
– А теперь?
– Не знаю… Эта мысль вдруг пронзила меня.
Жермен всматривался в странную женщину, которую посещали нежданные и таинственные гости. Сидя возле кровати, на низком стуле, она приникла склоненной головой к одеялу, как бы простершись на нем. Он тихо положил руку на золотистую каску ее волос. Она подняла голову. Во взгляде ее было удивление, но и спокойствие. Жермен вполголоса спросил:
– Значит, верите?
– Во что? Ее недоумение было искренним. Она не знала, что ответить.
– Я верю, что должна действовать, оказывать помощь, любить.
– Хорошо, – сказал Жермен. – Для того я вас и позвал. Я не хотел до времени об этом с вами говорить. Хотел видеть вас, заглянуть в вас. И заглянул. Довольно говорить о том, что не я! За иронию прошу прощения – это мой защитный покров! Я отворяю дверь. Сестра Анна, войдите!
– Если пламя бушует, угрожая целому кварталу, и люди бессильны спасти все, огню уступают часть добычи, оставляют то, что обречено, рубят мосты и укрываются в каменной башне, где спрятано все самое ценное. Спасают свою жизнь, именно жизнь, и ждут, пока огонь уничтожит дом, оставив одно пепелище… Я отстоял свой дом, но огонь подбирается и к нему. Анна, на помощь!
Он не мог сразу отбросить насмешливый тон, но в голосе его слышалось волнение. Аннета сжала его руку.
– Вот мои руки! Что нужно спасать? Они не побоятся огня.
– Мою радость, мою веру, мое «я». Того, кого я люблю.
– Ту?
– Того… Моего друга.
– Где он? Почему его здесь нет?
– Он – пленный.
– В Германии?
– Во Франции.
– Он – враг?
– Так выходит. Мой брат, мой друг, мой лучший друг. Они взяли его у меня и сказали: «Забудь, убей! Это враг».
– И вы дрались?
– Никогда не дрался против него. Когда я шел к границе, я знал, что по ту сторону его нет. Прежде чем уйти на фронт, я обнял его – здесь, во Франции. Он остался здесь.
– Его арестовали?
– Он на западе, в лагере для военнопленных. Целых три года! Так близко и так далеко! Я не получаю вестей, не знаю о нем ничего. Жив ли он? А я, я умираю…
– Как? Разве нельзя навести справки?
– Могу ли я спрашивать о нем здесь!
– Ваши любят вас. Разве они решились бы в чем-нибудь отказать вам?
– Нет, с ними я не могу говорить об этом.
– Не понимаю.
– После поймете… Теперь я нашел вас. Мне дарована радость говорить с вами о нем. Говорить о нем с человеком, который может его полюбить, – это почти все равное что говорить с ним. Вы полюбите его?
– Я люблю его в вас. Покажите мне его! Расскажите о нем!..
– Его зовут Франц, а меня Жермен… Жермен – француз, а Франц-немец!.. Познакомились мы года за два до войны. Франц уже несколько лет как поселился в Париже. Занимался живописью. Мы жили близко друг от друга: наши комнаты выходили окнами в один и тот же сад. Много месяцев мы прожили почти рядом, ни разу не заговорив друг с другом. Как-то вечером, задумавшись, мы столкнулись на перекрестке. Но вспомнилось это позднее… В вихре парижской жизни, который кружит мужчин и женщин, как листья, можно встречаться, соприкасаться задолго до того, как по-настоящему приметишь друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308
Все обман. И любовь тоже. Она приносит нас в жертву. Тем, которые придут: будущему. Что же означает эта опьяняющая вера в войну? Где ее цель?
Кому, чему она приносит нас в жертву? Когда хмель рассеялся и мы задаем себе этот вопрос, жертвоприношение уже совершилось. Тело уже втянуто в машину. Остается только душа. Измученная душа. А что можно сделать с душой без тела, с душой, идущей против тела? Терзать ее? Довольно и так палачей! Остается только смотреть, знать, подчиняться. Ты сделал прыжок.
Ты свалял дурака. Раз, два… Иди же! До конца! Жизнь не дает обратных билетов. Раз ты уезжаешь, то возврата нет… Но я не захотел вернуться один, если бы даже и мог! Мы шли вместе, вместе и умирали… Я знаю, что это нелепо, что это смерть – ради ничего. Но спасаться одному – нет! Так нельзя! Я – из стада. Я – стадо.
– И за вами – стадо.
– Панурговы бараны.
– Когда же найдется среди вас хоть один, который откажется прыгать?
– Он будет не с наших лугов.
– Кто знает?
– Может быть, с вашего, Аннета? Ваш барашек?
– Мой сын!.. О боже!.. Не напоминайте мне о нем!
– Видите? Вы не смели бы дать ему такой совет.
– Да минет его – и меня – война!
– Аминь! Но обедню служим не мы. Наше дело маленькое. Кровавый обряд совершается. И мы оказываемся пойманными.
– Пусть пойманной буду я, но не он!
– Вы научитесь смиренномудрию добрых матерей Франции, Германии, вечного человечества. Они покоряются, склонившись к ногам другой матери, Скорбящей…
– Никогда! У меня – мое дитя. Я не отпущу его.
– Вопреки всем?
– Вопреки всем.
– И вопреки ему? Аннета опустила голову, у нее перехватило дыхание.
Жермен задел ее за живое. Разбередил ее тревоги, страхи, тайные сомнения, в которых она не решалась сознаться себе, которых никому ничем не выдавала. Жермену Аннета никогда не рассказывала о сыне; он знал только, что этот сын существует. Но ее молчание было красноречиво. Жермен прикинулся, что не понимает его.
– Знаю я нашу молодежь! Набор восемнадцатого года… А что еще будет в двадцатом?.. Они не связывают себя иллюзиями, как связывали себя старшие, эти комнатные растения! От разочарований они застрахованы. Война для них – дело. На что им такая чепуха, как право, справедливость, свобода и прочий вздор! Цель – выиграть. Каждый за себя. За свое «я» – целиком, как оно есть. Плотоядное «я». Life for struggle, struggle for life. Запах женщины, запах славы, запах крови. И презрение ко всему.
Мечта пробужденного тигра.
– Вы – дьявол! – сказала Аннета.
– Несчастный дьявол, – сказал Жермен. – Я ухожу из-за стола голодный.
– Вы сожалеете об этом?
– Нет. Я принадлежу к поколению, которое отжило свой век. Я не ропщу.
Надо понимать. Понимать все.
– Это тяжело! Все понять – значит отказаться от действия. Мое сердце просит действия. Я женщина. Что же мне остается?
– Снисхождение.
– Этого мне мало! Я хочу оказывать помощь, спасать.
– Кого же? Если они не хотят, чтобы их спасали?
– Пусть не хотят! Зато я хочу. Мне хорошо известно, что я ничто, что я ничего не достигну. Но я хочу всего. Надо хотеть. Если даже все боги, и все черти, и наихудшие из всех чертей – люди, если целый мир скажет:
«Нет!» – я скажу: «Да!»
– Вы – Мартина, которой нравится быть побитой!..
– Не очень доверяйтесь своему впечатлению! Я даю сдачи.
– Как бы вы ни тужились, вы не сдвинете пылинки с твердой скалы рока.
– Может быть, и не сдвину… Но мне так легче.
– Я уже сказал вам: вы – Беллона. Ваше имя Анна – вымышленное.
– Так звали бабку того, кто победил смерть.
– И умер.
– Но восстал из мертвых на третий день.
– Вы в это верите? Аннета оторопела и замялась.
– Я не верила – раньше…
– А теперь?
– Не знаю… Эта мысль вдруг пронзила меня.
Жермен всматривался в странную женщину, которую посещали нежданные и таинственные гости. Сидя возле кровати, на низком стуле, она приникла склоненной головой к одеялу, как бы простершись на нем. Он тихо положил руку на золотистую каску ее волос. Она подняла голову. Во взгляде ее было удивление, но и спокойствие. Жермен вполголоса спросил:
– Значит, верите?
– Во что? Ее недоумение было искренним. Она не знала, что ответить.
– Я верю, что должна действовать, оказывать помощь, любить.
– Хорошо, – сказал Жермен. – Для того я вас и позвал. Я не хотел до времени об этом с вами говорить. Хотел видеть вас, заглянуть в вас. И заглянул. Довольно говорить о том, что не я! За иронию прошу прощения – это мой защитный покров! Я отворяю дверь. Сестра Анна, войдите!
– Если пламя бушует, угрожая целому кварталу, и люди бессильны спасти все, огню уступают часть добычи, оставляют то, что обречено, рубят мосты и укрываются в каменной башне, где спрятано все самое ценное. Спасают свою жизнь, именно жизнь, и ждут, пока огонь уничтожит дом, оставив одно пепелище… Я отстоял свой дом, но огонь подбирается и к нему. Анна, на помощь!
Он не мог сразу отбросить насмешливый тон, но в голосе его слышалось волнение. Аннета сжала его руку.
– Вот мои руки! Что нужно спасать? Они не побоятся огня.
– Мою радость, мою веру, мое «я». Того, кого я люблю.
– Ту?
– Того… Моего друга.
– Где он? Почему его здесь нет?
– Он – пленный.
– В Германии?
– Во Франции.
– Он – враг?
– Так выходит. Мой брат, мой друг, мой лучший друг. Они взяли его у меня и сказали: «Забудь, убей! Это враг».
– И вы дрались?
– Никогда не дрался против него. Когда я шел к границе, я знал, что по ту сторону его нет. Прежде чем уйти на фронт, я обнял его – здесь, во Франции. Он остался здесь.
– Его арестовали?
– Он на западе, в лагере для военнопленных. Целых три года! Так близко и так далеко! Я не получаю вестей, не знаю о нем ничего. Жив ли он? А я, я умираю…
– Как? Разве нельзя навести справки?
– Могу ли я спрашивать о нем здесь!
– Ваши любят вас. Разве они решились бы в чем-нибудь отказать вам?
– Нет, с ними я не могу говорить об этом.
– Не понимаю.
– После поймете… Теперь я нашел вас. Мне дарована радость говорить с вами о нем. Говорить о нем с человеком, который может его полюбить, – это почти все равное что говорить с ним. Вы полюбите его?
– Я люблю его в вас. Покажите мне его! Расскажите о нем!..
– Его зовут Франц, а меня Жермен… Жермен – француз, а Франц-немец!.. Познакомились мы года за два до войны. Франц уже несколько лет как поселился в Париже. Занимался живописью. Мы жили близко друг от друга: наши комнаты выходили окнами в один и тот же сад. Много месяцев мы прожили почти рядом, ни разу не заговорив друг с другом. Как-то вечером, задумавшись, мы столкнулись на перекрестке. Но вспомнилось это позднее… В вихре парижской жизни, который кружит мужчин и женщин, как листья, можно встречаться, соприкасаться задолго до того, как по-настоящему приметишь друг друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308