Его тетушка лишилась во время шторма всех иммиграционных документов, так что объяснения миссис Торрес звучали правдоподобно. Для открытия счета дама вручила клерку стодолларовую купюру и сказала, что днями положит крупную сумму, полученную по страховке.
– Вам повезло, что все так быстро уладилось, – заметил служащий. – Моей тете страховая компания все нервы вымотала.
Дама сказала, что у нее договор со «Среднезападным Ущербом».
– У меня чудный оценщик, – добавила она.
Когда Эди Марш пересказала все Фреду, он в ответ лишь иронично дернул губой. В нынешних скорбных обстоятельствах комплименты ему были нужны, как таксам пятая нога.
Эди, Щелкунчик и две шумные сардельки поселились в номере Фреда. Никакого другого жилья в радиусе шестидесяти миль достать не представлялось возможным, поскольку гостиницы были забиты под завязку семьями без крова, спасателями, строителями, журналистами и страховщиками. Фред Дав попал в ловушку. К страху ареста за подлог прибавилась боязнь, что позвонит жена, а к телефону подойдет Эди или Щелкунчик, или завоют дурацкие собаки и он, Фред, изобретет объяснение, которому не поверит ни одна разумная женщина в Омахе, штат Небраска.
– Гляди веселей! – сказала Эди. – С банком все устроилось.
– Хорошо, – вякнул оценщик.
От напряжения последних дней он стал комком оголенных нервов. По тесному номеру мотался взвинченный Щелкунчик, накачиваясь водкой и грозя пристрелить тявок из громадного черного пистолета, который он якобы стянул у полицейского.
Не удивительно, что я на пределе, думал Фред.
Паршивое настроение усугублялось тем, что соседство Щелкунчика и собак в крохотном номере не оставляло никаких шансов на близость с Эди Марш. Хотя неизвестно, откликнулся бы Фред на сексуальное приглашение: губительное вмешательство Щелкунчика в последнее соитие давало себя знать, и негодяй не переставал насмехаться над красным презервативом.
Еще серьезно тревожила склонность Эди к насилию – обескураживающая сцена с монтировкой выжглась в памяти Фреда, как тавро. Он боялся, что эта пара может в любой момент прикончить друг друга.
Эди легла к Фреду на кровать.
– Ты переживаешь, – сказала она.
– Да, и сильно, – ответил оценщик.
Задрав ногу, Щелкунчик расположился в кресле вплотную к телевизору. То и дело он тщетно отгонял Доналда с Марлой и орал, чтоб они, мать их за ногу, заткнулись.
– Салли Джесси, – шепнула Эди.
Фред вздохнул.
На экране баба в чудовищном желтом парике устроила сцену щербатому ханыге мужу – мол, он отодрал ее младшую сестру. Муженек и не думал отпираться, а заявил, что это был лучший бабец в его жизни. Сестра (тоже в ужасном парике и с неполным набором зубов) тотчас проверещала, что не насытилась. Салли Джесси вздохнула в бессильном негодовании, зрители в студии заулюлюкали, а Щелкунчик испустил воинственный клич, от которого собаки снова зашлись лаем.
– Если будут звонить, не подходи к телефону, пожалуйста, – сказал Фред.
Разъяснений Эди не потребовалось.
– У тебя дети есть? – спросила она.
– Двое, – ответил страховщик, – мальчик и девочка. Он ждал, что Эди продолжит расспросы – сколько лет, в каком классе и тому подобное. Но подруга интереса не проявила.
– Выше нос, ну! – сказала она. – Думай о поездке на Бимини.
– Послушай, я хотел…
Щелкунчик рявкнул через плечо:
– Эй вы? Я, между прочим, тут, на хрен, телик смотрю!
Эди кивнула на ванную. Фред оживился, предвкушая тихий минет или что-нибудь в этом роде.
Но Эди всего лишь хотела спокойно поговорить. Оба умостились на краю ванны, Эди погладила Фреда по руке и сказала:
– Выкладывай, милый. Что тебя мучит?
– Значит, компания высылает мне чек…
– Так.
– Я отдаю чек тебе, и ты кладешь его в банк.
– Все верно.
– А потом?
Эди заговорила, нарочито разделяя слова, словно учитель, вдалбливающий предмет исключительно тупому ученику:
– Потом, Фред, я через пару дней снова прихожу в банк и разношу деньги на три разных чека по сорок семь тысяч каждый. Все как договорились.
Фред не поддался ее снисходительному тону:
– Не забудь про сто долларов, которые я дал, чтобы открыть счет.
Эди смахнула его руку со своего колена, словно таракана. Господи, что за мелочный говнюк!
– Да, Фредди, я особо пригляжу, чтобы в твоем чеке значилось сорок семь тысяч сто долларов. Все в порядке? Тебе полегчало?
Оценщик печально хрюкнул:
– Полегчает, когда все закончится.
Эди не стала рассказывать Фреду о звонке настоящей Нерии Торрес, чтобы не спугнуть.
– Что хорошо во всей этой затее, – сказала она, – никто не может кинуть других. Я замазана перед тобой, ты – передо мной, и мы оба можем вылить кучу дерьма на Щелкунчика. Потому-то все гладко и проходит.
– Я ужасно боюсь его пистолета, – пожаловался Фред.
– Ничего не поделаешь. Придурок балдеет от оружия.
В дверь ванной в безумной манере ополоумевших барсуков заскреблись Доналд и Марла.
– Пошли отсюда, – сказала Эди. – А то Щелкунчика переклинит.
– Сумасшедший дом!
Эди машинально притянула голову Фреда к своей груди.
– Не тревожься, – сказала она, и оценщик мгновенно перенесся в теплую благоухающую долину, где не может произойти ничего дурного.
Вдруг за дверью грохнул выстрел, залаяли собаки и благим матом взвыл Щелкунчик.
– Господи! – воскликнула Эди.
Фред зарылся лицом в расщелину ее грудей.
– Что нам делать? – обреченно спросил он.
Я умер или вижу сон, решил Авила.
Потому как пригвожденный к кресту должен испытывать боль сильнее. Даже если прибита лишь одна рука, заболит так, что мать твою в душу. Наяву я бы орал во все горло, а сейчас обвис, как промокший флаг, и, чувствуя тупую боль, гляжу на…
Конечно, это сон.
Потому что во Флориде львы не водятся. А это чудище – вполне взрослый африканский лев. Царь долбаных джунглей. На пасти отчетливо видны красно-бурые пятна. Явственно несет звериной мочой. И отчетливо слышно, как хрустит на клыках, господи ты боже мой, человеческий хребет.
Лев жрал любителя пончиков.
Авила застыл в позе огородного пугала, боясь даже мигнуть. Прерывая временами трапезу, здоровенная кошка взглядывала по сторонам, зевала, облизывала лапы и встряхивала гривой, отгоняя мошкару. На ухе зверя виднелась синяя бирка, но это не важно.
А важно вот что: Авила определенно не спал. Лев настоящий. И явно послан на спасение жизни Авилы.
Но не католическим богом – католики не обладают умением вызывать из джунглей дьявольских тварей. Нет, это сделало более добротное и таинственное божество, которое ответило на вознесенные с креста мольбы.
Gracias, Чанго! Muchas gracias.
Вернусь домой, пообещал Авила своему божественному опекуну, и сделаю тебе подношение, достойное королей. Будут куры и кролики. А может, раскошелюсь и на козла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Вам повезло, что все так быстро уладилось, – заметил служащий. – Моей тете страховая компания все нервы вымотала.
Дама сказала, что у нее договор со «Среднезападным Ущербом».
– У меня чудный оценщик, – добавила она.
Когда Эди Марш пересказала все Фреду, он в ответ лишь иронично дернул губой. В нынешних скорбных обстоятельствах комплименты ему были нужны, как таксам пятая нога.
Эди, Щелкунчик и две шумные сардельки поселились в номере Фреда. Никакого другого жилья в радиусе шестидесяти миль достать не представлялось возможным, поскольку гостиницы были забиты под завязку семьями без крова, спасателями, строителями, журналистами и страховщиками. Фред Дав попал в ловушку. К страху ареста за подлог прибавилась боязнь, что позвонит жена, а к телефону подойдет Эди или Щелкунчик, или завоют дурацкие собаки и он, Фред, изобретет объяснение, которому не поверит ни одна разумная женщина в Омахе, штат Небраска.
– Гляди веселей! – сказала Эди. – С банком все устроилось.
– Хорошо, – вякнул оценщик.
От напряжения последних дней он стал комком оголенных нервов. По тесному номеру мотался взвинченный Щелкунчик, накачиваясь водкой и грозя пристрелить тявок из громадного черного пистолета, который он якобы стянул у полицейского.
Не удивительно, что я на пределе, думал Фред.
Паршивое настроение усугублялось тем, что соседство Щелкунчика и собак в крохотном номере не оставляло никаких шансов на близость с Эди Марш. Хотя неизвестно, откликнулся бы Фред на сексуальное приглашение: губительное вмешательство Щелкунчика в последнее соитие давало себя знать, и негодяй не переставал насмехаться над красным презервативом.
Еще серьезно тревожила склонность Эди к насилию – обескураживающая сцена с монтировкой выжглась в памяти Фреда, как тавро. Он боялся, что эта пара может в любой момент прикончить друг друга.
Эди легла к Фреду на кровать.
– Ты переживаешь, – сказала она.
– Да, и сильно, – ответил оценщик.
Задрав ногу, Щелкунчик расположился в кресле вплотную к телевизору. То и дело он тщетно отгонял Доналда с Марлой и орал, чтоб они, мать их за ногу, заткнулись.
– Салли Джесси, – шепнула Эди.
Фред вздохнул.
На экране баба в чудовищном желтом парике устроила сцену щербатому ханыге мужу – мол, он отодрал ее младшую сестру. Муженек и не думал отпираться, а заявил, что это был лучший бабец в его жизни. Сестра (тоже в ужасном парике и с неполным набором зубов) тотчас проверещала, что не насытилась. Салли Джесси вздохнула в бессильном негодовании, зрители в студии заулюлюкали, а Щелкунчик испустил воинственный клич, от которого собаки снова зашлись лаем.
– Если будут звонить, не подходи к телефону, пожалуйста, – сказал Фред.
Разъяснений Эди не потребовалось.
– У тебя дети есть? – спросила она.
– Двое, – ответил страховщик, – мальчик и девочка. Он ждал, что Эди продолжит расспросы – сколько лет, в каком классе и тому подобное. Но подруга интереса не проявила.
– Выше нос, ну! – сказала она. – Думай о поездке на Бимини.
– Послушай, я хотел…
Щелкунчик рявкнул через плечо:
– Эй вы? Я, между прочим, тут, на хрен, телик смотрю!
Эди кивнула на ванную. Фред оживился, предвкушая тихий минет или что-нибудь в этом роде.
Но Эди всего лишь хотела спокойно поговорить. Оба умостились на краю ванны, Эди погладила Фреда по руке и сказала:
– Выкладывай, милый. Что тебя мучит?
– Значит, компания высылает мне чек…
– Так.
– Я отдаю чек тебе, и ты кладешь его в банк.
– Все верно.
– А потом?
Эди заговорила, нарочито разделяя слова, словно учитель, вдалбливающий предмет исключительно тупому ученику:
– Потом, Фред, я через пару дней снова прихожу в банк и разношу деньги на три разных чека по сорок семь тысяч каждый. Все как договорились.
Фред не поддался ее снисходительному тону:
– Не забудь про сто долларов, которые я дал, чтобы открыть счет.
Эди смахнула его руку со своего колена, словно таракана. Господи, что за мелочный говнюк!
– Да, Фредди, я особо пригляжу, чтобы в твоем чеке значилось сорок семь тысяч сто долларов. Все в порядке? Тебе полегчало?
Оценщик печально хрюкнул:
– Полегчает, когда все закончится.
Эди не стала рассказывать Фреду о звонке настоящей Нерии Торрес, чтобы не спугнуть.
– Что хорошо во всей этой затее, – сказала она, – никто не может кинуть других. Я замазана перед тобой, ты – передо мной, и мы оба можем вылить кучу дерьма на Щелкунчика. Потому-то все гладко и проходит.
– Я ужасно боюсь его пистолета, – пожаловался Фред.
– Ничего не поделаешь. Придурок балдеет от оружия.
В дверь ванной в безумной манере ополоумевших барсуков заскреблись Доналд и Марла.
– Пошли отсюда, – сказала Эди. – А то Щелкунчика переклинит.
– Сумасшедший дом!
Эди машинально притянула голову Фреда к своей груди.
– Не тревожься, – сказала она, и оценщик мгновенно перенесся в теплую благоухающую долину, где не может произойти ничего дурного.
Вдруг за дверью грохнул выстрел, залаяли собаки и благим матом взвыл Щелкунчик.
– Господи! – воскликнула Эди.
Фред зарылся лицом в расщелину ее грудей.
– Что нам делать? – обреченно спросил он.
Я умер или вижу сон, решил Авила.
Потому как пригвожденный к кресту должен испытывать боль сильнее. Даже если прибита лишь одна рука, заболит так, что мать твою в душу. Наяву я бы орал во все горло, а сейчас обвис, как промокший флаг, и, чувствуя тупую боль, гляжу на…
Конечно, это сон.
Потому что во Флориде львы не водятся. А это чудище – вполне взрослый африканский лев. Царь долбаных джунглей. На пасти отчетливо видны красно-бурые пятна. Явственно несет звериной мочой. И отчетливо слышно, как хрустит на клыках, господи ты боже мой, человеческий хребет.
Лев жрал любителя пончиков.
Авила застыл в позе огородного пугала, боясь даже мигнуть. Прерывая временами трапезу, здоровенная кошка взглядывала по сторонам, зевала, облизывала лапы и встряхивала гривой, отгоняя мошкару. На ухе зверя виднелась синяя бирка, но это не важно.
А важно вот что: Авила определенно не спал. Лев настоящий. И явно послан на спасение жизни Авилы.
Но не католическим богом – католики не обладают умением вызывать из джунглей дьявольских тварей. Нет, это сделало более добротное и таинственное божество, которое ответило на вознесенные с креста мольбы.
Gracias, Чанго! Muchas gracias.
Вернусь домой, пообещал Авила своему божественному опекуну, и сделаю тебе подношение, достойное королей. Будут куры и кролики. А может, раскошелюсь и на козла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93