— Кэтрин, — спросил он, — каковы твои планы?
— Планы? — недоумевающе повторила я, потому что не думала о будущем. Я потеряла тех единственных, кто любил меня, обоих сразу, ведь с каждым днем оставалось все меньше надежды найти Пятницу. И думать я могла только о своей потере.
Отец, по-видимому, пришел в некоторое раздражение:
— Ну да, планы. Тебе необходимо решить, что ты теперь собираешься делать: останешься здесь или вернешься…
Никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой. Мне тут же вспомнилось, как заботился обо мне Габриэль, как старался не расставаться со мной ни днем ни ночью. Мне казалось, что если бы вдруг вернулся Пятница и, прыгая вокруг меня, стал проситься на руки, тогда я еще, может, и могла подумать о будущем. И я сухо ответила:
— Пока у меня нет никаких планов.
— Может быть, сейчас еще рано говорить, — устало произнес отец, — но, если захочешь вернуться, разумеется, приезжай…
Я отвернулась. Я боялась заговорить.
Как тяжко было видеть похоронную процессию: катафалк, кареты, лошадей в плюмажах и бархатных покрывалах и сопровождающих, с ног до головы облаченных в черное. Габриэля похоронили в фамильном склепе, где уже покоилось множество его предков. Мне подумалось, что и те двое, погибшие так же, как и он, вероятно, похоронены здесь.
Вместе со всеми я вернулась в дом, где нас ждала поминальная трапеза, и мы в торжественном молчании выпили вина и съели специально приготовленные блюда. Я не узнавала себя в своих траурных вдовьих одеждах. Мертвенно-бледная, я походила на выходца с того света. На бескровном лице живыми казались только зеленые глаза. Поистине, судьба у меня сложилась весьма необычно: меньше чем за две недели я — новобрачная — стала вдовой.
Отец уехал сразу после похорон, объяснив, что ему предстоит долгий путь, и добавил, что будет ждать от меня сообщений о моих планах на будущее. Выкажи он хотя бы малейший намек на то, что ему будет приятно, если я вернусь домой, я, не раздумывая, уехала бы с ним.
Немного легче мне становилось только с сэром Мэтью, который после случившейся трагедии совершенно сник. Он был очень добр ко мне, усадил возле себя, когда все, кто присутствовал на похоронах, ушли.
— Как вы себя чувствуете, дорогая? — спросил он. — Наверное, вам тяжело в этом доме, среди чужих людей?
— Сейчас я не чувствую ничего, кроме опустошенности. Я как-то окаменела, — призналась я. Он кивнул.
— Если захотите остаться здесь, с нами, — продолжал он, — мы все будем рады. Это дом Габриэля, а вы его жена. Но если решите уехать, я вас пойму. Хотя мне будет очень грустно.
— Вы так добры ко мне. — Из-за его участливых слов на мои глаза, до тех пор остававшиеся сухими, впервые навернулись слезы.
Ко мне подошел Саймон.
— Вы, конечно, уедете отсюда, — сказал он. — Что вас может тут удержать? В деревне ведь скучно, правда?
— Я всегда жила в деревне, — ответила я.
— Но после стольких лет во Франции…
— Удивительно, как вы хорошо помните события моей жизни.
— А у меня прекрасная память. Это единственное, что есть во мне хорошего. Да, конечно, вы уедете. И будете чувствовать себя свободной… гораздо более свободной, чем когда-либо. — И вдруг резко переменил тему: — А траур вам к лицу.
Я чувствовала: за его словами что-то кроется, но слишком устала, слишком была поглощена мыслями о Габриэле и не обратила на это внимания. Тут, к моей радости, к нам подошел Люк и заговорил о другом:
— Не годится сосредоточиваться на горе. Надо стараться забыть. Жизнь продолжается.
Мне показалось, я заметила блеск в его глазах. Что ж, ведь теперь наследником становится он! Неужели его печаль о смерти Габриэля была напускной?
Я старалась гнать от себя пугающие подозрения, но не верила, что с Габриэлем на балконе произошел несчастный случай. Не верила, что он покончил с собой. Но тогда… что же тогда случилось?
Когда зачитали завещание Габриэля, я узнала, что он оставил меня вполне обеспеченной, хотя и не богатой. Мне полагался годовой доход, который делал меня независимой. Для меня это явилось сюрпризом, ибо, хотя я и знала, что «Кирклендские услады» перейдут к Габриэлю после смерти его отца вместе с деньгами, необходимыми для содержания поместья, я даже не подозревала, что он располагал такими солидными собственными средствами. Эта новость несколько меня приободрила. Ведь таким образом я приобретала свободу.
Прошла неделя, а я все еще оставалась в «Усладах», каждый день надеясь на возвращение Пятницы. Хотя время шло, а его все не было.
Я знала: семья ждет, когда я извещу их, как поступлю дальше. А я все не могла ни на что решиться. Меня по-прежнему занимал этот дом. Я чувствовала, что многого о нем не знаю и смогу узнать, только если останусь. Я имела право здесь жить, ведь я — вдова Габриэля. Его отец явно хотел, чтобы я осталась, и, по-моему, его желание разделяла тетя Сара. А вот Руфь, наверное, вздохнет с облегчением, если я уеду.
Интересно, почему? Потому ли, что ей мешает присутствие другой женщины, или по каким-то другим причинам? Если же говорить о Люке, то он держался по-дружески небрежно, но мне казалось, мои планы его не волновали. Он был поглощен собственными делами и, как ни старался, не мог скрыть, что сознает всю важность своего нового положения. Он стал наследником «Кирклендских услад», а учитывая возраст и слабое здоровье сэра Мэтью, ему недолго придется ждать, когда он станет здесь полновластным хозяином.
В эту пору доктор с дочерью бывали у нас почти ежедневно. И каждый раз, навещая сэра Мэтью, доктор неизменно заглядывал ко мне. Он был участлив и внимателен, я чувствовала себя его пациенткой, и встречи с ним в то печальное время приносили мне некоторое утешение, в чем я так нуждалась! Казалось, доктора беспокоило состояние моего здоровья.
— Вы пережили большое потрясение, — говорил он. — Возможно, даже более сильное, чем сами думаете. Мы должны проследить, чтобы вы себя поберегли.
Он обращался со мной с той чуткостью, которую я тщетно пыталась найти у отца, и я начала думать, что, может быть, одной из причин, почему я не уезжаю из «Услад», является доктор Смит. Ведь он, по-видимому, понимает мое горе и мое одиночество, как никто другой.
Часто с доктором приезжала Дамарис, неизменно холодная, невозмутимая и прекрасная. Я не сомневалась, что Люк влюблен в нее, но догадаться о ее чувствах к нему было невозможно. Она поражала своей непроницаемостью. Если бы решение зависело от Люка, он бы женился на ней хоть сейчас. Но оба были слишком молоды, и я сомневалась, согласятся ли сэр Мэтью и Руфь на такой ранний брак. А дальше — кто знает?
Я чувствовала, что просто тяну время. Я еще не избавилась от странного оцепенения, охватившего меня, когда я услышала, что стала вдовой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81