Они так стесняются. Пришлось нарядить монахами даже кое-кого из женщин. Можете себе представить?
— Но костюм монаха, наверное, соорудить просто?
— Проще простого! Черпая ряса и капюшон. А как эффектно выглядели эти костюмы на фоне серых руин! По-моему, эти сцены были самыми впечатляющими.
— Наверное. Ведь само аббатство тоже сыграло большую роль.
— Как приятно, что вас это так интересует! Я непременно устрою живые картины и в этот раз, но только в июне! Запомните, в июне. Июль все же всегда дождливый.
Руфь давно уже ловила мой взгляд, и я поднялась. Я чувствовала, что сделала важное открытие, и радовалась, что согласилась пойти к жене викария.
— Если мы не хотим опоздать к ленчу, — сказала Руфь, — пора идти.
Мы попрощались с миссис Картрайт и отправились домой.
Я никак не могла начать разговор. В голове у меня стучала одна мысль: «Тот, кто пять лет назад изображал монаха в живых картинках, сохранил костюм до сих пор и воспользовался им, явившись ко мне среди ночи».
Но как узнать, кто был монахом в тех живых картинах? Вернее, кто из живущих в нашем доме? Наверное, только Руфь. Люк пять лет назад был слишком мал. Впрочем, почему?
Пять лет назад ему была двенадцать. И он высокий. Вполне мог сыграть роль монаха. Сэр Мэтью и тетушка Сара уже тогда были слишком стары. Значит, остаются Руфь и Люк.
— Миссис Картрайт рассказывала мне про живые картины, разыгранные в руинах. Вы в них участвовали?
— Плохо же вы знаете миссис Картрайт, если думаете, будто она позволит кому-то уклониться!
— А кого же вы играли?
— Жену короля — королеву Генриетту-Марию.
— Только ее и больше никого?
— Ну, это была одна из главных ролей.
— Я спросила потому, что, по словам миссис Картрайт, участников было немного и кое-кому пришлось играть по нескольку ролей.
— Это тем, кто исполнял маленькие роли.
— А Люк?
— О, Люк все время был на переднем плане. Без него ни одна сцена не обошлась.
Люк, подумала я. И ведь в ту ночь он появился на мой зов позже всех. У него было время снять рясу и надеть халат. Конечно, чтобы взлететь на третий этаж, ему пришлось очень спешить, но ведь он молодой и быстрый!
А занавески у моей кровати и грелка? И это — дело его рук. А почему бы и нет? Во всяком случае, и время, и возможности у него для этого были. Мои сомнения превратились почти в уверенность. Напугать меня хотел Люк. Он старается погубить мое неродившееся дитя. Нечего и говорить — в случае смерти моего ребенка больше всех выиграет Люк.
— С вами все в порядке? — забеспокоилась идущая рядом Руфь.
— Да, спасибо, а что?
— Мне показалось, вы сами с собой разговариваете.
— Нет, что вы! Я просто думаю о миссис Картрайт. Она весьма словоохотлива, правда?
— Да уж.
Показался наш дом, и мы обе устремили взгляды на него. Как всегда, я отыскала глазами южный балкон, с которого упал Габриэль, и что-то меня насторожило. Я вгляделась внимательнее. Руфь тоже прищурилась.
— Что это? — воскликнула она и ускорила шаги.
На балконе что-то темнело, издали казалось, будто кто-то перегнулся через парапет.
«Габриэль!» — подумала я и, вероятно, невольно произнесла это вслух, так как Руфь тут же одернула меня:
— Глупости! Этого не может быть! Но что… кто это?
Я пустилась бежать. Дыхание со свистом вырывалось у меня из груди, и Руфь старалась меня удержать.
— Там кто-то есть! — задыхаясь, выкрикивала я. — Но кто? Что это? Кто-то повис…
Теперь уже можно было различить, что тот, кто находился на балконе, одет в плащ с капюшоном и капюшон свесился вниз. Больше ничего разобрать было невозможно.
— Она упадет! Кто это? Что это значит? — кричала Руфь и, опередив меня, бросилась в дом. Она двигалась куда быстрей, чем я. А я уже едва могла дышать, но со всех ног спешила за ней. В коридор вышел Люк. Он удивленно уставился на бегущую мать, потом перевел глаза на меня, с трудом поспевающую за ней.
— Ради всего святого! Что случилось? — воскликнул он.
— Кто-то свесился с балкона! — выкрикнула я. — С балкона Габриэля.
— Кто?
Люк поспешил вверх по лестнице впереди меня, а я, выбиваясь из сил, старалась не отстать.
На площадке появилась Руфь. На ее губах играла горькая усмешка. В руках она держала плащ. И я сразу узнала его — мой зимний плащ, предназначенный защищать меня от стужи и ветра. Длинный синий плащ с капюшоном.
— Мой плащ! — ахнула я.
— С какой стати вы повесили его на балконе? — резко, почти грубо спросила Руфь.
— Повесила? Я? Да что вы такое говорите?
Руфь и Люк понимающе переглянулись. Потом Руфь пробормотала:
— Кому-то хотелось, чтобы плащ приняли за человека, падающего с балкона. Я чуть не лишилась сознания, когда это увидела. Какая глупая шутка!
— Но кто это сделал? — воскликнула я. — Кто придумывает все эти гнусности?
Мать с сыном смотрели на меня так, будто я несу какую-то дикость и тем подтверждаю зародившиеся у них сомнения на мой счет.
Необходимо было выяснить, что означают все эти зловещие происшествия. Нервы у меня были взвинчены, я все время ждала — что еще случится. Все можно было рассматривать как нелепые шутки, не считая появления монаха у меня в спальне. Если хотели поселить в моей душе тревогу, способ был выбран безошибочно. Ну а все эти мелкие происшествия… какую цель преследовали они?
По-видимому, Руфь и Люк утвердились во мнении, что мне свойственны чудачества. Впрочем, пожалуй, это слишком мягкое определение для того, что они думали обо мне. Я чувствовала, что они наблюдают за каждым моим шагом. Это тоже действовало на нервы.
Я собралась было навестить Редверзов и рассказать все им, но меня так одолела подозрительность, что я опасалась даже Хейгар. А Саймон хоть и принял мою версию о монахе, но кто знает, как он отнесется к рассказу о занавесках и грелке. Во всем этом я видела чей-то злой умысел, и мне не терпелось как можно скорее доискаться до истины. Но разбираться мне предстояло в одиночку. Я не доверяла больше никому, кто был хоть как-то связан с «Усладами».
На следующий день я снова отправилась к миссис Картрайт. Все, что она рассказывала о живых картинах, представлялось мне крайне важным, и я надеялась выпытать у нее что-нибудь еще. Кроме бирюзовой брошки я прихватила и отделанную эмалью шкатулку, которая сохранилась у меня с незапамятных времен и стояла без применения.
Мне повезло, и я застала миссис Картрайт дома одну. Она бурно приветствовала меня, а брошка и шкатулка вызвали у нее восхищение.
— О, миссис Рокуэлл, как вы добры! И сами все принесли! Теперь не надо думать, кого к вам послать! Вижу, вижу, вы будете нам незаменимой помощницей. Как приятно! Уверена, что эти очаровательные вещички можно хорошо оценить. А если хотите первой посмотреть, чем мы уже располагаем, я с превеликим удовольствием вам покажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— Но костюм монаха, наверное, соорудить просто?
— Проще простого! Черпая ряса и капюшон. А как эффектно выглядели эти костюмы на фоне серых руин! По-моему, эти сцены были самыми впечатляющими.
— Наверное. Ведь само аббатство тоже сыграло большую роль.
— Как приятно, что вас это так интересует! Я непременно устрою живые картины и в этот раз, но только в июне! Запомните, в июне. Июль все же всегда дождливый.
Руфь давно уже ловила мой взгляд, и я поднялась. Я чувствовала, что сделала важное открытие, и радовалась, что согласилась пойти к жене викария.
— Если мы не хотим опоздать к ленчу, — сказала Руфь, — пора идти.
Мы попрощались с миссис Картрайт и отправились домой.
Я никак не могла начать разговор. В голове у меня стучала одна мысль: «Тот, кто пять лет назад изображал монаха в живых картинках, сохранил костюм до сих пор и воспользовался им, явившись ко мне среди ночи».
Но как узнать, кто был монахом в тех живых картинах? Вернее, кто из живущих в нашем доме? Наверное, только Руфь. Люк пять лет назад был слишком мал. Впрочем, почему?
Пять лет назад ему была двенадцать. И он высокий. Вполне мог сыграть роль монаха. Сэр Мэтью и тетушка Сара уже тогда были слишком стары. Значит, остаются Руфь и Люк.
— Миссис Картрайт рассказывала мне про живые картины, разыгранные в руинах. Вы в них участвовали?
— Плохо же вы знаете миссис Картрайт, если думаете, будто она позволит кому-то уклониться!
— А кого же вы играли?
— Жену короля — королеву Генриетту-Марию.
— Только ее и больше никого?
— Ну, это была одна из главных ролей.
— Я спросила потому, что, по словам миссис Картрайт, участников было немного и кое-кому пришлось играть по нескольку ролей.
— Это тем, кто исполнял маленькие роли.
— А Люк?
— О, Люк все время был на переднем плане. Без него ни одна сцена не обошлась.
Люк, подумала я. И ведь в ту ночь он появился на мой зов позже всех. У него было время снять рясу и надеть халат. Конечно, чтобы взлететь на третий этаж, ему пришлось очень спешить, но ведь он молодой и быстрый!
А занавески у моей кровати и грелка? И это — дело его рук. А почему бы и нет? Во всяком случае, и время, и возможности у него для этого были. Мои сомнения превратились почти в уверенность. Напугать меня хотел Люк. Он старается погубить мое неродившееся дитя. Нечего и говорить — в случае смерти моего ребенка больше всех выиграет Люк.
— С вами все в порядке? — забеспокоилась идущая рядом Руфь.
— Да, спасибо, а что?
— Мне показалось, вы сами с собой разговариваете.
— Нет, что вы! Я просто думаю о миссис Картрайт. Она весьма словоохотлива, правда?
— Да уж.
Показался наш дом, и мы обе устремили взгляды на него. Как всегда, я отыскала глазами южный балкон, с которого упал Габриэль, и что-то меня насторожило. Я вгляделась внимательнее. Руфь тоже прищурилась.
— Что это? — воскликнула она и ускорила шаги.
На балконе что-то темнело, издали казалось, будто кто-то перегнулся через парапет.
«Габриэль!» — подумала я и, вероятно, невольно произнесла это вслух, так как Руфь тут же одернула меня:
— Глупости! Этого не может быть! Но что… кто это?
Я пустилась бежать. Дыхание со свистом вырывалось у меня из груди, и Руфь старалась меня удержать.
— Там кто-то есть! — задыхаясь, выкрикивала я. — Но кто? Что это? Кто-то повис…
Теперь уже можно было различить, что тот, кто находился на балконе, одет в плащ с капюшоном и капюшон свесился вниз. Больше ничего разобрать было невозможно.
— Она упадет! Кто это? Что это значит? — кричала Руфь и, опередив меня, бросилась в дом. Она двигалась куда быстрей, чем я. А я уже едва могла дышать, но со всех ног спешила за ней. В коридор вышел Люк. Он удивленно уставился на бегущую мать, потом перевел глаза на меня, с трудом поспевающую за ней.
— Ради всего святого! Что случилось? — воскликнул он.
— Кто-то свесился с балкона! — выкрикнула я. — С балкона Габриэля.
— Кто?
Люк поспешил вверх по лестнице впереди меня, а я, выбиваясь из сил, старалась не отстать.
На площадке появилась Руфь. На ее губах играла горькая усмешка. В руках она держала плащ. И я сразу узнала его — мой зимний плащ, предназначенный защищать меня от стужи и ветра. Длинный синий плащ с капюшоном.
— Мой плащ! — ахнула я.
— С какой стати вы повесили его на балконе? — резко, почти грубо спросила Руфь.
— Повесила? Я? Да что вы такое говорите?
Руфь и Люк понимающе переглянулись. Потом Руфь пробормотала:
— Кому-то хотелось, чтобы плащ приняли за человека, падающего с балкона. Я чуть не лишилась сознания, когда это увидела. Какая глупая шутка!
— Но кто это сделал? — воскликнула я. — Кто придумывает все эти гнусности?
Мать с сыном смотрели на меня так, будто я несу какую-то дикость и тем подтверждаю зародившиеся у них сомнения на мой счет.
Необходимо было выяснить, что означают все эти зловещие происшествия. Нервы у меня были взвинчены, я все время ждала — что еще случится. Все можно было рассматривать как нелепые шутки, не считая появления монаха у меня в спальне. Если хотели поселить в моей душе тревогу, способ был выбран безошибочно. Ну а все эти мелкие происшествия… какую цель преследовали они?
По-видимому, Руфь и Люк утвердились во мнении, что мне свойственны чудачества. Впрочем, пожалуй, это слишком мягкое определение для того, что они думали обо мне. Я чувствовала, что они наблюдают за каждым моим шагом. Это тоже действовало на нервы.
Я собралась было навестить Редверзов и рассказать все им, но меня так одолела подозрительность, что я опасалась даже Хейгар. А Саймон хоть и принял мою версию о монахе, но кто знает, как он отнесется к рассказу о занавесках и грелке. Во всем этом я видела чей-то злой умысел, и мне не терпелось как можно скорее доискаться до истины. Но разбираться мне предстояло в одиночку. Я не доверяла больше никому, кто был хоть как-то связан с «Усладами».
На следующий день я снова отправилась к миссис Картрайт. Все, что она рассказывала о живых картинах, представлялось мне крайне важным, и я надеялась выпытать у нее что-нибудь еще. Кроме бирюзовой брошки я прихватила и отделанную эмалью шкатулку, которая сохранилась у меня с незапамятных времен и стояла без применения.
Мне повезло, и я застала миссис Картрайт дома одну. Она бурно приветствовала меня, а брошка и шкатулка вызвали у нее восхищение.
— О, миссис Рокуэлл, как вы добры! И сами все принесли! Теперь не надо думать, кого к вам послать! Вижу, вижу, вы будете нам незаменимой помощницей. Как приятно! Уверена, что эти очаровательные вещички можно хорошо оценить. А если хотите первой посмотреть, чем мы уже располагаем, я с превеликим удовольствием вам покажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81