Надо эти вещи забрать к себе. Никому не позволю до них дотронуться, все сделаю сама. Не беспокойтесь, к тому времени, как вам понадобится, все будет готово.
— Спасибо, тетя Сара.
Я взглянула на часы, висевшие у меня на груди, и обнаружила, что уже четыре.
— Пора пить чай, — спохватилась я. — Когда интересно, не замечаешь, как бежит время.
Тетя Сара мне не ответила. Она прижимала к груди крестильную рубашечку, и я поняла, что мысленно она уже качает на руках моего младенца, а может быть, и кого-то из прошлого — Руфь, Марка, Габриэля или Люка.
— Пойду вниз, пора пить чай, — повторила я, но тетя Сара, казалось, меня не слышит.
Через несколько дней Руфь вошла ко мне с письмом.
— Принес кто-то из слуг из «Келли Грейндж», — объяснила она.
— Адресовано мне? — удивилась я.
— Несомненно, вам. На конверте ясно написано: «Миссис Габриэль Рокуэлл».
Письмо было официальным и напоминало приказа:
«Если миссис Рокуэлл будет угодно посетить „Келли Грейндж“ в пятницу в 15.30, миссис Хейгар Рокуэлл-Редверз будет рада ее принять».
С внуком миссис Рокуэлл-Редверз мы уже скрестили шпаги, теперь мне предстояло померяться силами с ней самой. Я слегка покраснела от досады.
— Королевский указ? — улыбнулась Руфь. Я протянула ей письмо.
— Как похоже на Хейгар, — проговорила Руфь. — Положительно, она считает себя главой семьи. И хочет подвергнуть вас осмотру.
— Я вовсе не хочу, чтобы меня осматривали, — резко возразила я. — К тому же сейчас любые смотрины уже бесполезны.
— Она очень стара, — извиняющим топом заметила Руфь. — Старше отца. Ей за девяносто. Нужно делать на это скидку.
— Я уже решила, — быстро ответила я. — В пятницу я к ней не пойду.
Руфь пожала плечами:
— Слуга ждет. Тетя рассчитывает получить ответ.
— И получит. — Я села к письменному столу и написала:
«Миссис Габриэль Рокуэлл сожалеет, что не сможет посетить миссис Хейгар Рокуэлл-Редверз в „Келли Грейндж“ в пятницу в 15.30».
Руфь взяла у меня записку. Эта история ее явно позабавила.
А я, стоя у окна, следила, как от дома отъезжает посыльный из «Келли Грейидж», и думала: «Так вот в кого он такой заносчивый! В свою бабку!»
В начале следующей недели, когда я гуляла на лужайке перед домом, к «Усладам» подъехал Саймон Редверз. Он спрыгнул с лошади, приподнял шляпу, поздоровался со мной и крикнул кого-то из конюших — распоряжался здесь, словно хозяин!
— Миссис Кэтрин, — начал он. — Как хорошо, что я застал вас дома, ведь именно к вам я и приехал.
С тех пор как я вернулась, я не видела Саймона, и он мне показался еще основательнее и еще более дерзким, чем прежде. Я напустила на себя величественный вид и молвила:
— Какое же у вас ко мне дело? Скажите, прошу вас.
Лошадь увели. Саймон с обворожительной улыбкой на губах подошел ко мне:
— Могу ли я признаться, что снова видеть вас здесь — большое для меня удовольствие?
— Как вам угодно.
— Вы все еще на меня сердитесь.
— Я не могу забыть кое-что из сказанного вами перед моим отъездом.
— Значит, вы способны затаить обиду?
— Если обвинения так же оскорбительны, как те, что вы бросили мне в лицо, — да!
— Очень жаль. Я ведь приехал принести извинения.
— Вот как!
— Миссис Кэтрин, я — прямолинейный йоркширец, а вы — йоркширка и поэтому тоже отличаетесь прямотой. Мы не какие-нибудь столичные денди, нам ни к чему облекать свои мысли в красивые слова. Я не пытаюсь походить на светского лондонского джентльмена.
— И правильно. Все попытки были бы бесполезны, могу вас заверить.
Он рассмеялся:
— А у вас острый язычок, миссис Кэтрин!
Я не возражала, что он так ко мне обращается: «миссис Рокуэлл» было бы слишком официально. И уж конечно, я не хотела, чтобы он называл меня просто по имени.
— Могу лишь надеяться, что он будет под стать вашему в тех случаях, когда нам придется встречаться.
— А я надеюсь, таких случаев будет много, и, оттачивая языки, мы не дадим заржаветь нашему уму.
— Что вы намеревались сообщить мне?
— Я прошу извинить мне невежливые замечания, которые я позволил себе во время нашей последней встречи. Я приехал принести вам мои поздравления и пожелать здоровья и счастья.
— Значит, вы изменили свое мнение обо мне?
— А этого и не требовалось. Я ведь всегда восхищался вами. Но я искренне прошу у вас прощения. Разрешите, я объясню, что тогда чувствовал. Скажем, мной владел гнев. Ведь я лишился человека, которого считал братом. Я из тех людей, кто в расстройстве теряет контроль над тем, что говорит… Это, миссис Кэтрин, один из самых малых моих недостатков, которых, боюсь, у меня много.
— Раз так, не будем больше говорить об этом.
— Значит, вы простите меня и забудете?
— Простить гораздо легче, чем забыть. Первое я вам обещаю, что касается второго… надеюсь, когда-нибудь…
— Вы великодушны, миссис Кэтрин, я этого не заслуживаю. А теперь я хочу просить вас об одолжении.
— Ах вот оно что! — воскликнула я.
— Об одолжении не для себя, — продолжал он поспешно, — а для моей бабушки. Она ведь просила вас посетить ее.
— Вряд ли это можно назвать просьбой.
Саймон рассмеялся:
— Вы должны простить ее манеры, она привыкла повелевать. Для нее большое огорчение, что она еще не видела вас. И ей было бы чрезвычайно приятно, если бы вы закрыли глаза на стиль ее приглашения и вспомнили, что она очень старая леди и ей крайне трудно выбираться из дому.
— Это она послала вас передать очередное распоряжение?
— Она понятия не имеет, что я поехал сюда. Ее обидел ваш отказ, и я приехал просить, чтобы вы согласились посетить нас завтра. Я заеду за вами и отвезу вас в «Келли Грейндж». Вы позволите?
Я заколебалась.
— Да будет вам! — настаивал он. — Вспомните, что она стара, одинока и очень интересуется всеми делами семьи. А ведь вы теперь одна из нас. Пожалуйста, не отказывайтесь. Прошу вас, миссис Кэтрин.
И вдруг он показался мне очень привлекательным. Глаза, прищуренные на солнце, утратили свое дерзкое выражение. Я обратила внимание, какие у него крепкие, белые зубы, блестящие на бронзовом от загара лице. Он немного напоминал Габриэля, но в нем не было и намека на хрупкость и ранимость. Глядя на него, я почувствовала, что смягчаюсь. Он немедленно уловил, что настроение у меня изменилось.
— О, благодарю вас! — воскликнул он, и его лицо озарилось такой лучезарной улыбкой, какой я у него еще не видела.
Похоже, он и правда любит эту свою старую бабушку, подумала я, и оттого, что он, оказывается, способен любить еще кого-то, кроме самого себя, я готова была сменить гнев на милость.
А Саймон с воодушевлением продолжал:
— Она вам понравится, непременно понравится. И вы ей понравитесь… хотя сначала она постарается ие подать виду. У нее сильный характер, как и у вас.
Уже второй раз он говорил о моем сильном характере, а я вдруг почувствовала себя совсем слабой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— Спасибо, тетя Сара.
Я взглянула на часы, висевшие у меня на груди, и обнаружила, что уже четыре.
— Пора пить чай, — спохватилась я. — Когда интересно, не замечаешь, как бежит время.
Тетя Сара мне не ответила. Она прижимала к груди крестильную рубашечку, и я поняла, что мысленно она уже качает на руках моего младенца, а может быть, и кого-то из прошлого — Руфь, Марка, Габриэля или Люка.
— Пойду вниз, пора пить чай, — повторила я, но тетя Сара, казалось, меня не слышит.
Через несколько дней Руфь вошла ко мне с письмом.
— Принес кто-то из слуг из «Келли Грейндж», — объяснила она.
— Адресовано мне? — удивилась я.
— Несомненно, вам. На конверте ясно написано: «Миссис Габриэль Рокуэлл».
Письмо было официальным и напоминало приказа:
«Если миссис Рокуэлл будет угодно посетить „Келли Грейндж“ в пятницу в 15.30, миссис Хейгар Рокуэлл-Редверз будет рада ее принять».
С внуком миссис Рокуэлл-Редверз мы уже скрестили шпаги, теперь мне предстояло померяться силами с ней самой. Я слегка покраснела от досады.
— Королевский указ? — улыбнулась Руфь. Я протянула ей письмо.
— Как похоже на Хейгар, — проговорила Руфь. — Положительно, она считает себя главой семьи. И хочет подвергнуть вас осмотру.
— Я вовсе не хочу, чтобы меня осматривали, — резко возразила я. — К тому же сейчас любые смотрины уже бесполезны.
— Она очень стара, — извиняющим топом заметила Руфь. — Старше отца. Ей за девяносто. Нужно делать на это скидку.
— Я уже решила, — быстро ответила я. — В пятницу я к ней не пойду.
Руфь пожала плечами:
— Слуга ждет. Тетя рассчитывает получить ответ.
— И получит. — Я села к письменному столу и написала:
«Миссис Габриэль Рокуэлл сожалеет, что не сможет посетить миссис Хейгар Рокуэлл-Редверз в „Келли Грейндж“ в пятницу в 15.30».
Руфь взяла у меня записку. Эта история ее явно позабавила.
А я, стоя у окна, следила, как от дома отъезжает посыльный из «Келли Грейидж», и думала: «Так вот в кого он такой заносчивый! В свою бабку!»
В начале следующей недели, когда я гуляла на лужайке перед домом, к «Усладам» подъехал Саймон Редверз. Он спрыгнул с лошади, приподнял шляпу, поздоровался со мной и крикнул кого-то из конюших — распоряжался здесь, словно хозяин!
— Миссис Кэтрин, — начал он. — Как хорошо, что я застал вас дома, ведь именно к вам я и приехал.
С тех пор как я вернулась, я не видела Саймона, и он мне показался еще основательнее и еще более дерзким, чем прежде. Я напустила на себя величественный вид и молвила:
— Какое же у вас ко мне дело? Скажите, прошу вас.
Лошадь увели. Саймон с обворожительной улыбкой на губах подошел ко мне:
— Могу ли я признаться, что снова видеть вас здесь — большое для меня удовольствие?
— Как вам угодно.
— Вы все еще на меня сердитесь.
— Я не могу забыть кое-что из сказанного вами перед моим отъездом.
— Значит, вы способны затаить обиду?
— Если обвинения так же оскорбительны, как те, что вы бросили мне в лицо, — да!
— Очень жаль. Я ведь приехал принести извинения.
— Вот как!
— Миссис Кэтрин, я — прямолинейный йоркширец, а вы — йоркширка и поэтому тоже отличаетесь прямотой. Мы не какие-нибудь столичные денди, нам ни к чему облекать свои мысли в красивые слова. Я не пытаюсь походить на светского лондонского джентльмена.
— И правильно. Все попытки были бы бесполезны, могу вас заверить.
Он рассмеялся:
— А у вас острый язычок, миссис Кэтрин!
Я не возражала, что он так ко мне обращается: «миссис Рокуэлл» было бы слишком официально. И уж конечно, я не хотела, чтобы он называл меня просто по имени.
— Могу лишь надеяться, что он будет под стать вашему в тех случаях, когда нам придется встречаться.
— А я надеюсь, таких случаев будет много, и, оттачивая языки, мы не дадим заржаветь нашему уму.
— Что вы намеревались сообщить мне?
— Я прошу извинить мне невежливые замечания, которые я позволил себе во время нашей последней встречи. Я приехал принести вам мои поздравления и пожелать здоровья и счастья.
— Значит, вы изменили свое мнение обо мне?
— А этого и не требовалось. Я ведь всегда восхищался вами. Но я искренне прошу у вас прощения. Разрешите, я объясню, что тогда чувствовал. Скажем, мной владел гнев. Ведь я лишился человека, которого считал братом. Я из тех людей, кто в расстройстве теряет контроль над тем, что говорит… Это, миссис Кэтрин, один из самых малых моих недостатков, которых, боюсь, у меня много.
— Раз так, не будем больше говорить об этом.
— Значит, вы простите меня и забудете?
— Простить гораздо легче, чем забыть. Первое я вам обещаю, что касается второго… надеюсь, когда-нибудь…
— Вы великодушны, миссис Кэтрин, я этого не заслуживаю. А теперь я хочу просить вас об одолжении.
— Ах вот оно что! — воскликнула я.
— Об одолжении не для себя, — продолжал он поспешно, — а для моей бабушки. Она ведь просила вас посетить ее.
— Вряд ли это можно назвать просьбой.
Саймон рассмеялся:
— Вы должны простить ее манеры, она привыкла повелевать. Для нее большое огорчение, что она еще не видела вас. И ей было бы чрезвычайно приятно, если бы вы закрыли глаза на стиль ее приглашения и вспомнили, что она очень старая леди и ей крайне трудно выбираться из дому.
— Это она послала вас передать очередное распоряжение?
— Она понятия не имеет, что я поехал сюда. Ее обидел ваш отказ, и я приехал просить, чтобы вы согласились посетить нас завтра. Я заеду за вами и отвезу вас в «Келли Грейндж». Вы позволите?
Я заколебалась.
— Да будет вам! — настаивал он. — Вспомните, что она стара, одинока и очень интересуется всеми делами семьи. А ведь вы теперь одна из нас. Пожалуйста, не отказывайтесь. Прошу вас, миссис Кэтрин.
И вдруг он показался мне очень привлекательным. Глаза, прищуренные на солнце, утратили свое дерзкое выражение. Я обратила внимание, какие у него крепкие, белые зубы, блестящие на бронзовом от загара лице. Он немного напоминал Габриэля, но в нем не было и намека на хрупкость и ранимость. Глядя на него, я почувствовала, что смягчаюсь. Он немедленно уловил, что настроение у меня изменилось.
— О, благодарю вас! — воскликнул он, и его лицо озарилось такой лучезарной улыбкой, какой я у него еще не видела.
Похоже, он и правда любит эту свою старую бабушку, подумала я, и оттого, что он, оказывается, способен любить еще кого-то, кроме самого себя, я готова была сменить гнев на милость.
А Саймон с воодушевлением продолжал:
— Она вам понравится, непременно понравится. И вы ей понравитесь… хотя сначала она постарается ие подать виду. У нее сильный характер, как и у вас.
Уже второй раз он говорил о моем сильном характере, а я вдруг почувствовала себя совсем слабой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81