Первый же концерт Пьетро определил его будущее: он был признан, начались удивительные дни его восхождения от успеха к успеху. Но это не делало нашу с ним жизнь счастливее. Он требовал постоянного к себе внимания. Он — истинный маэстро, а я просто музыкант, и с меня довольно того, что он обсуждает со мной свои планы, репетирует при мне свои концерты. Пьетро имел успех, который превосходил его самые честолюбивые ожидания. Лишь теперь я понимаю, что он был слишком молод для такого огромного признания.
Вместе с успехом неизбежно появились и те, кто окружал его лестью и благоволением, в том числе и женщины, красивые и богатые. Но ему нужна была и я, где-то на втором плане, та, которая сама была почти настоящим мастером и могла понять требования его артистической натуры. Никто не мог ему быть близок так, как я. Да, по-своему он любил меня.
Мы смогли бы с ним ладить, будь у меня другой характер. Но смирение никогда не было мне присуще. Я не из тех женщин, кто позволяет превращать себя в рабу. Об этом я твердила ему постоянно. Вскоре с горечью я осознала, какой непростительной с моей стороны глупостью было забросить собственную карьеру. Я снова начала усиленно заниматься музыкой. Пьетро поднял меня на смех.
— Неужели ты думаешь, что можно прогнать от себя Музу, а затем, когда вздумается, вернуть ее обратно.
Как он был прав! Я упустила свой шанс, и никогда теперь не стать мне больше, чем просто знающим музыкантом.
У нас с Пьетро постоянно возникали ссоры. Я не раз говорила ему, что уйду от него. Мысль об этом неотступно меня преследовала, хотя в глубине души я знала, что никогда с ним не расстанусь. Те же самые мысли, видимо, изводили и его.
Меня начало тревожить его здоровье. Я вдруг поняла, что физически Пьетро не такой уж крепкий. Силы свои он расточал безрассудно. Временами у него появлялась стесненность дыхания, И это меня очень беспокоило, но когда я сказала ему об этом, он только отмахнулся.
Пьетро давал концерты в Вене и Риме, Лондоне и Париже. О нем заговорили как об одном из выдающихся музыкантов мира. Он воспринимал похвалы как нечто естественное и неизбежное, становясь все больше высокомерным. Он с жадностью читал все, что о нем писала пресса. Ему нравилось смотреть, как я наклеиваю вырезки в специальный альбом. Это было именно то, чем я должна была, по его мнению, заниматься как преданная любящая жена, которая отказалась от своей собственной карьеры ради его успеха. Но как и у всего на свете, у этого занятия была оборотная сторона: малейшая критика могла ввергнуть его в неистовую ярость, на висках страшно вздувались вены и у него перехватывало дыхание.
Он очень много работал, а после концертов далеко за полночь отмечал в кругу друзей свой успех. Наутро вставал рано и часами репетировал. Вокруг него постоянно вились льстецы. Казалось, они были нужны ему, чтобы поддерживать веру в себя. Я же была требовательна. Тогда я еще не осознавала, что Пьетро слишком молод и что ранняя слава, да еще такого размаха, чаще всего оборачивается не благом, а трагедией.
Это была не естественная жизнь… тяжкая жизнь, и постепенно я пришла к убеждению, что никогда не буду счастлива с Пьетро, хотя без него жизнь для меня была немыслима.
Мы приехали в Лондон, где Пьетро должен был дать несколько концертов, и я смогла повидаться с Роумой. Она снимала комнату недалеко от Британского музея, в котором работала в перерывах между экспедициями.
Сестра нисколько не изменилась, все та же твердость характера и здравомыслие, на ней, как и прежде, позвякивали грубые допотопные украшения из необработанного янтаря и сердолика, к которым она была всегда так привязана. О родителях Роума упомянула с печалью, но коротко, и затем спросила о моих делах. Я, конечно, не стала ей все рассказывать. По ее мнению (я хорошо это знала) мне не следовало бросать ради замужества собственную карьеру, когда уже затрачено на нее столько времени и сил. Но Роума не из тех, кто любит поучать. Она относилась к числу самых терпимых и разумных людей, каких я когда-либо знала.
— Хорошо, что ты сейчас приехала. Через неделю мне надо отправляться в экспедицию. Еду в одно местечко под названием Лоувет Милл.
— Милл? Там что, мельница?
— Нет, это просто название. Лоувет Милл находится на побережье в графстве Кент, недалеко от того места, где было найдено поселение времен Цезаря. Вот поэтому я туда и еду. Мы обнаружили остатки амфитеатра, и я уверена, там еще много можно найти, потому что такие амфитеатры очень часто располагались на окраинах городов. Ну, ты ведь и сама хорошо об этом знаешь.
Честно говоря, я не знала, но не стала признаваться в этом.
Сестра тем временем продолжала:
— Раскопки придется производить на землях тамошнего набоба. Получить его разрешение стоило больших трудов.
— Почему же?
— У сэра Уилльяма самые большие владения в этой округе и самый скверный характер. Я в этом лично убедилась. Этого человека заботят только его собственные деревья и павлины. Я ему прямо в лицо сказала: «Как вы можете считать, что ваши деревья и павлины важнее истории». Я не отступала, и он в конце концов сдался в разрешил нам вести раскопки на его землях. А дом у него подлинно историческая достопримечательность… больше похож на крепость. Надо сказать, что в его владениях столько пустующих земель, что он мог бы вполне спокойно дать нам для раскопок тот маленький кусок, о котором мы его просили.
Рассказ Роумы я слушала вполуха, потому что в этот момент звучала вторая часть четвертого концерта для фортепьяно с оркестром Бетховена; это было то самое произведение, которое Пьетро должен был исполнять вечером, и я все раздумывала, стоит ли идти на концерт. Я всегда мучительно переживала его выступления на сцене, я мысленно проигрывала вместе с ним каждый такт, страшась, что он может где-нибудь запнуться (как будто это с ним когда-нибудь случалось!). Единственное, чего Пьетро опасался — это сыграть не так блестяще, как он был способен.
— Лоувет Стейси — очень интересное старинное поместье, — продолжала Роума. — Я думаю сэр Стейси втайне надеется, что мы найдем на его землях что-нибудь выдающееся.
Порассуждав еще немного о достопримечательностях Лоувет Стейси и о том, что она намерена там делать, Роума перешла непосредственно на обитателей дома, но я ее уже не слушала. Я не могла даже предположить, что раскопки в Лоувет Стейси станут для Роумы последними и что мне надо было бы знать об этом месте как можно больше.
Смерть! Как часто она угрожает нам там, где мы меньше всего ее ожидаем. Теперь мне известно, что удары она может наносить в одном направлении. Мои родители умерли столь внезапно и в тот момент, когда я меньше всего думала о смерти.
Пьетро и я уехали из Лондона в Париж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94