Вдруг одна из свечей погасла, тотчас за ней погасла и другая. Комната погрузилась в темноту.
— Это знак, миссис Верлейн, — истерично прошептала Элис. — Это предупреждение. Две свечи погасли одна за другой, хотя нет никакого сквозняка.
— Ты сама их задула.
— Я не делала этого, миссис Верлейн. И Оллегра тоже. Они погасли сами по себе. Это предупреждение. Нам нельзя идти к разрушенной часовне. Случится что-то ужасное, если мы туда пойдем.
Когда она снова зажигала свечи, я заметила, что руки у нее дрожат.
— Элис, у тебя слишком разыгралось воображение. — Она согласно кивнула.
— Я ничего не могу поделать, миссис Верлейн. Я все время думаю о том, что могло бы случиться, если бы… Иногда это очень страшно.
— Тебе надо жить в каком-нибудь маленьком доме, где ничего не случается, — заметила Оллегра.
— Нет, нет. Я хочу жить здесь. Пусть мне будет временами страшно, это ничего, лишь бы жить в этом доме.
Она подошла к окну и вгляделась в него. Я встала рядом с ней. Мы обе смотрели в сторону ельника. Свечи горели ровно и спокойно. Элис взглянула на них с радостным удовлетворением.
— Видите, теперь они горят нормально. Это было предупреждение. О, миссис Верлейн, никогда не ходите ночью одна к разрушенной часовне.
— Но мне все-таки хочется выяснить, — сказала я, — чьи это глупые проделки.
Я была рада, что Оллегра оказалась тут ни при чем. Мне пришло в голову, что в часовне мог быть какой-нибудь слуга из Лоувет Стейси, который подавал знак одной из служанок.
На следующий день я встретилась с Годфри в домике около раскопок. Поскольку он интересовался археологией, то часто приходил сюда, и бывший домик археологов стал местом наших встреч.
Я устроилась на ступеньке лестницы, Годфри уселся на стол, и мы начали говорить о Роуме, о ее находках и, конечно, опять перебирать разные версии того, что могло с ней произойти. Господи, как было хорошо, что теперь хоть с кем-то можно было поговорить о Роуме.
Мы оба сидели к окну спиной. Оно было совсем маленьким, и поэтому в домике всегда царила полутьма, но вдруг я почувствовала, что на какой-то миг стало еще темнее.
— Кто-то был у окна, — прошептала я. Через секунду мы оба оказались у двери, но за ней и поблизости никого не было.
— Да вы, я вижу, действительно сильно напуганы, — сказал озабоченно Годфри.
— Неприятно знать, что за тобой наблюдают… особенно, когда ты не подозреваешь об этом.
— Ну, кто бы это ни был, он не мог далеко уйти.
Мы поспешно обошли вокруг домика, но не нашли никаких следов.
— Может быть, просто облако набежало на солнце, — предположил Годфри.
Я посмотрела на небо. Оно было совершенно чистым и ясным.
— Никто не смог бы скрыться так быстро, — рассуждал Годфри. — После исчезновения вашей сестры вы, естественно, воспринимаете все слишком обостренно. Вам нельзя быть такой впечатлительной.
— Но я не смогу успокоиться до тех пор, пока не узнаю, что с ней случилось, — заявила я. Годфри понимающе кивнул.
— Давайте уйдем отсюда, — предложил он. — Прогуляемся по свежему воздуху.
Мы покинули домик и молча бродили по дальней части парка. И тут я вспомнила.
— Но мы ведь не посмотрели в чулане. Там мог кто-нибудь спрятаться.
— Уверяю, ничего, кроме старой плиты, на которой готовила Роума, и канистры мы ничего бы там не увидели.
— И все-таки у меня странное ощущение, что… Но я не договорила. Мне стало ясно, что он считает, будто у меня просто разыгралось воображение.
Годфри с каждым днем становился все более уверенным в том, что разгадку исчезновения Роумы надо искать там, где она работала. Он обследовал развалины римских терм и остатки мозаичных тротуаров, ища, как он сказал, ключ к тайне. Но я знала, что ему доставляет удовольствие копаться в этих развалинах. Я рассказала ему о свете в часовне и призналась, что у меня возникло предположение: не могла ли Роума попытаться выяснить, что это за свет.
Но ведь Роума исчезла днем. Поэтому свет в часовне не имеет к этому никакого отношения. Однако она могла выйти из домика днем, чтобы погулять по окрестностям и, возвращаясь в сумерках, увидеть свет в часовне.
— Да, это возможно, — согласился Годфри. — Мы обязательно пойдем туда как-нибудь вечером и попробуем подстеречь того, кто зажигает этот свет.
Но я решила, что это не очень удобно, наши ученицы и так слишком много о нас болтают, да и миссис Ренделл не сводит с нас глаз, подозревая, что я по ее выражению «заманиваю в сеть» нового викария.
Однако Годфри я ничего говорить не стала.
Когда я вернулась в Лоувет Стейси после встречи с Годфри на раскопках, то, войдя в холл, услышала позади себя стремительные шаги. Я резко обернулась. Передо мной стоял Нейпьер.
— Я только что вернулся из Лондона, — сказал он, — есть новости.
— Об Эдит?
— Она не уехала с Джереми Брауном.
— Нет? — Я удивленно уставилась на него.
— Джереми Браун прибыл в Африку один.
— Как!?
— Мы все ошибались, — сказал он, — подозревая, что Эдит убежала со своим возлюбленным. Она этого не делала.
— Тогда что?
— Кто же может сказать, — прошептал он.
Но оказалось немало тех, кто начал много чего говорить. Пошли всякие пересуды, которые только усилились после того, как священник получил письмо от Джереми Брауна, из которого стало совершенно ясно, что Эдит с ним нет. Тогда где же Эдит?
И взоры вновь обратились в Лоувет Стейси, этот зловещий дом, про который упорно говорили, будто он проклят.
Но почему он проклят? Потому что в нем человек убил своего брата? На доме проклятие Каина. И после того как брат убил брата, умерла их мать. А теперь исчезла жена. Куда же она могла уйти? Кто скажет? Возможно, никто не сможет этого сделать.
Когда с женой случается несчастье, то первый, на кого падает подозрение, — это муж.
Я чувствовала, как вокруг нарастает недоброжелательство к Нейпьеру. Это меня очень тревожило, кажется, даже больше, чем его самого.
Повсюду с жаром обсуждалось новое известие. Я заметила, что Нейпьера стали даже сторониться. Стоило миссис Линкрофт заговорить о нем, как лицо ее принимало суровое выражение, губы поджимались, между бровей появлялась глубокая складка. Я знала, что для нее самое ужасное во всем этом происшествии то, что оно серьезно подорвало здоровье сэра Уилльяма, и винила она Нейпьера.
Девочки тоже постоянно обсуждали новое известие, хотя со мной говорили о нем очень мало. Мне было интересно, какие они на этот счет строят догадки.
Оллегра один раз все-таки проговорилась:
— Если сэр Уилльям умрет от потрясения, которое он пережил из-за исчезновения Эдит, то… получается, что все снова повторяется. Тогда умер Бо, а затем умерла его мать…
Я резко оборвала ее.
— Кто сказал, что Эдит мертва?
— Нет! — с жаром воскликнула Элис. — Она, конечно, вернется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94