Сейчас перед ним стояла женщина, отказавшаяся стать его наложницей, чем, несомненно, задела его самолюбие. Она находилась в полной его власти. Однако Морган возглавлял поход, и в его нелегкую задачу входило поддержание дисциплины в войске, принципиально отрицавшем всякое подчинение и дисциплину. Для этого требовался непререкаемый авторитет предводителя. Отправить красавицу испанку на Ямайку, где она будет продана на рынке, как рабыня, и достанется кому-то после того, как не досталась ему, – на это он не мог решиться. Выкупить ее для себя тоже было невозможно по очевидным причинам. Присутствие доньи Эрмосы среди пленников превращалось в проблему. Решать ее надо было быстро, поскольку Морган собирался делить добычу по прибытии в крепость Сан-Лоренсо, в устье реки Чагрес. Как поступить?
Его вошедший в легенду рыцарский жест, я полагаю, следует рассматривать как просто наиболее рациональное решение. Этого человека всегда отличал продуманный подход – с самого первого дня, когда он прибыл в Порт-Ройял семь лет назад.
– Донья Эрмоса отправится в Панаму с теми, кто уплатил выкуп. Дайте ей мула.
На этом кончается романтическая история «панамской дамы». Флибустьеры со всем добром погрузились в лодки. А маленькая группа пленных двинулась в противоположном направлении. Измученные, покрытые язвами, облепленные мухами мулы и разоренные, униженные люди возвращались на пепелище. Но радость обретенной свободы переполняла их сердца. Они говорили наперебой о том, как будут отстраивать заново город, и действительно сделают это, не ведая, что через пятнадцать лет их ждет новое нашествие.
На таком же жалком, как и у всех, муле ехала домой «панамская дама», но сколько в ней было грации, несмотря на мятую одежду и утомление. Поглядим же ей вслед, а если она обернется, постараемся запомнить ее лицо – одно из немногих благородных лиц среди скопища грубых и жестоких физиономий этой эпопеи.
СТАТУЯ МОРГАНА

Почему, ну почему, Генри Морган, не умер ты сейчас, после блистательно проведенной и поистине грандиозной флибустьерской операции? Тебе удалось бы сохранить легендарный образ, избежать многих невзгод и мучительного конца. Но Историю надлежит писать целиком.
Первый взрыв недовольства адмиралом произошел по возвращении в Сан-Лоренсо, когда Морган объявил, сколько денег приходится на рядового участника: 200 пиастров. Эксмелин пишет – «по десять ливров, в то время как все рассчитывали получить самое меньшее по тысяче реалов». Общая добыча оценивалась в 6 миллионов крон, а доля Моргана – в 400000 песо. Я намеренно привожу здесь наименования различных денежных единиц из разных источников. Возможно, специалист в бухгалтерском деле сможет привести их в соответствие с современной валютой – мне это не удалось. Укажу лишь, в какой пропорции производился дележ. Каждый капитан получал восемь солдатских или матросских долей. Королю причиталась пятнадцатая часть общего дохода, герцогу Йоркскому, недавно назначенному первым лордом Адмиралтейства, – десятая; самому Моргану полагалась сотая часть, составившая 750 пиастров, которые принято приравнивать к доллару.
Итак, пираты, как я сказал, были на грани бунта. Валлийские историки во главе с В. Ллуэлином Вильямсом негодуют по поводу этой вспышки ярости. По их подсчетам, заработок в 200 долларов был совершенно справедливым вознаграждением, так что требования флибустьеров они рассматривают не иначе как наглость. Морган действовал «строго по правилам», свою весомую долю он заслужил «шестимесячными трудами, прилежанием и беззаветной отвагой». Короче, по их убеждению, дележ нельзя было произвести честнее. Пикантная подробность: историки встали горой на защиту своего соотечественника не в славные времена флибустьерства, а в начале нынешнего столетия, точнее, в 1905 году, когда британские судьи не колеблясь отправляли в долговую тюрьму несчастную вдову, если та была не в силах заплатить домовладельцу.
Эксмелин рассказывает, что в порту Сан-Лоренсо недовольные во всеуслышание обзывали адмирала вором. Могут возразить, что Эксмелин в своих записках часто сурово отзывается о валлийце. Давайте послушаем другого свидетеля, англичанина Ричарда Брауна, который до этого дележа безраздельно восхищался Морганом. Однако после эпизода в Сан-Лоренсо он в корне меняет свое мнение, выдвигается в первые ряды «протестантов» и даже отправляет в Лондон письмо статс-секретарю Вильямсону, в котором квалифицирует поступок Моргана как чистый грабеж. Его письмо и поныне лежит в архиве лондонского Сити. Среди возмущенных до крайности «береговых братьев» составилась партия, решившая действовать радикально. Несколько дней жизнь адмирала была в опасности, ибо эти люди не любили шутить, когда речь шла о звонкой монете.
Все это объясняет нам, почему климат Чагреса показался Моргану особенно вредоносным и он отплыл, «не дав никакого сигнала, в сопровождении лишь четырех судов, чьи капитаны соучаствовали в невиданном дотоле грабеже». Эти обвинительные строки принадлежат Эксмелину. И он добавляет: «Несколько французских авантюристов хотели броситься вдогон, но спохватились слишком поздно. Морган уже шел к Ямайке».
На Ямайке их ждал триумф. Капитаны и матросы, удравшие с Морганом (вспомним выражение «уйти по-английски»), и даже рядовые флибустьеры, ехавшие в трюме, не оказались среди обделенных. Им безусловно досталось кое-что сверх нормы, поскольку по прибытии в порт ни один из них не пожаловался.
Откроем же глаза, и откроем их хорошенько, ибо в последний раз нам открывается это зрелище: огромная толпа, сбившаяся на причале и вдоль изогнутой полумесяцем бухты Порт-Ройяла, приветственные клики встречающих; четыре корабля с подтянутыми парусами медленно и величаво плывут в окружении скопища лодок, комарьем вьющихся вокруг, откуда наверх летят тысячи вопросов, на которые не успевают отвечать с палубы. Чуть позже, едва матросы успевают ступить на сушу, их тянут друг у друга наперебой «срамницы», а вечером закатывается небывалый пир и дождь монет обрушивается на все портовые таверны. Морган и губернатор Модифорд, покончив с официальной частью, переходят к поздравлениям с глазу на глаз, хохоча в голос и хлопая друг друга по спине. Сомнения прочь: никогда еще цифры флибустьерских призов не были столь внушительны.
И видимо, в этот вечер Модифорд, а может, и оба сообщника решили, что доля короля и герцога Йоркского при такой несметной добыче, право слово, слишком уж велика, так что если ее немного уменьшить, то Лондон и бровью не поведет, не заметит; надо лишь к выплаченным суммам присовокупить весьма подробный и толковый доклад, в котором бы убедительным образом перечислялись огромные расходы, потребовавшиеся на снаряжение эпохального похода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110