Во время операции «Картахена» он был исповедником флибустьеров. Странно? А почему, собственно, этим грешникам было не иметь исповедника? Среди них было немало искренне набожных людей.
Пуэнти писал об отце Поле, что тот «действовал сообща с другими», его видели в первых рядах «потрошителей монастырей» – до той минуты, пока трофейные команды не подступили к обители доминиканского ордена в Картахене. «Внезапно охваченный ужасом перед подобным осквернением, он попытался остановить солдат, а затем прибежал ко мне и грозил карой небесной. Но мы продолжили обыск».
Привязанность монахов к своему ордену, порой доходящая до самозабвения, до фанатизма, известна. Поэтому отказ отца Поля грабить своих картахенских собратьев не вызывает сомнений. Столь же достоверно и то, что, когда чуть позже отец Поль попал в плен к англичанам, он оказался нищ, как церковная крыса. Так что, хотя доминиканец и помогал грабить чужие монастыри, он не позарился ни на одно су. Барон де Пуэнти завершает описание эпизода сбора испанской церковной казны элегантным намеком: «Нам воздалось по заслугам за все тяготы и старания в этом многотрудном деле».
На публике, однако, он не переставал жаловаться.
– Мы теряем деньги! Как я предвидел, обитатели города при приближении флотилии бежали прочь. Знатные женщины уехали со всеми своими драгоценностями, а монахини – со всеми сокровищами своих обителей. Сто двадцать мулов, груженных золотом, покинули Картахену! И это еще не все. Мне доложили, что и сейчас еженощно испанцы бегут из города с мешками драгоценностей и золотых монет, подкупив стражу у ворот. Какой позор!
Слушавшие эти сетования воздерживались от комментариев, поскольку речь шла о весьма щекотливом предмете. Злые языки утверждали, что сам Пуэнти, утаив полученную от испанцев огромную мзду, соорудил лазейку, по которой шла утечка капитала. К этим слухам мне нечего добавить, разве только, что поведение барона в финансовых вопросах оставляет много простора для толкований...
18 мая к Пуэнти в помещение казначейства явился посланный Дюкасом Галифе.
– Нам известно, что каждый день на ваши корабли грузят добычу. Месье Дюкас полагал, что вначале следовало бы провести общую оценку и дележ.
Барон, вспыхнув от гнева, ответил, что Галифе следовало взвесить свои слова, прежде чем вести столь наглые речи.
– Я хорошо взвесил их, тем паче что больше мне нечего добавить. Наши люди рвутся громить казначейство. И если бы месье Дюкас не удержал их, это бы уже случилось.
Пуэнти писал затем, что после этого разговора он успокоил флибустьеров, раздав часть денег их капитанам. При этом, подчеркивал барон, «не были ущемлены попечители». Попечителям, то есть акционерам экспедиции, в сущности и предназначалась реляция командующего, надеявшегося получить очистку счета. Честность флибустьерских капитанов в вопросах дележа добычи не подлежит сомнению: для них это был в буквальном смысле вопрос жизни и смерти. Поэтому следует сразу же отмести предположение о том, что кто-либо из них согласился принять взятку от Пуэнти. Думаю, что барон и не пытался предлагать ее. Скорее всего эта выдумка нужна была ему, чтобы повысить сумму «накладных расходов».
Между тем события ускоряли свой бег.
20 мая. Пуэнти погрузил на свои суда остатки добычи, сложенной в казначействе. Встревоженный Дюкас лично прибыл к командующему:
– Я подсчитал часть, причитающуюся моим людям. Добыча составляет, как вы известили нас несколько дней назад, восемь-девять миллионов ливров. Наша доля, таким образом, равна двум миллионам. Прикажите получить ее безотлагательно.
– Все должно быть совершено по правилам. Я не могу выплатить ничего без того, чтобы главный казначей не произвел полного подсчета. Вы получите полагающееся вам ровно через три дня.
Дюкас – уже в который раз – успокаивает своих людей, рвущихся брать на абордаж плавучий сейф, в который превратился флагман де Пуэнти «Скипетр». Ворча и бранясь, они слоняются вокруг, хмуро наблюдая, как королевские солдаты тащат через город к причалам пушки, ядра, порох, провизию, переносят на носилках больных; по утверждению Пуэнти, лихорадкой и дизентерией заболело восемьсот человек, хотя многим историкам цифра кажется завышенной. Барон не скрывает своего недовольства тем, что флибустьеры праздно глазеют на хлопоты, вместо того чтобы помочь. В ответ он слышит:
– Только когда получим свои деньги!
24 мая. Все погружено, последние шлюпки с солдатами отваливают от причала, в городе остаются лишь флибустьеры, что не настраивает жителей Картахены на оптимистический лад. Но флибустьерам не до горожан: они во все глаза следят за стоящими на якоре в лагуне французскими судами, на борту которых находится их доля добычи. Они знают, что эскадра Пуэнти вряд ли попытается незаметно улизнуть: тяжело сидящим судам пришлось бы медленно идти по мелководной лагуне к выходу в море и легким маневренным суденышкам пиратов не составило труда нагнать их. Однако раздражение растет.
Проходят еще два дня настороженного выжидания. Наконец 26 мая ординарец Пуэнти прибывает в предместье Картахены к Дюкасу с извещением о том, что главный казначей ожидает его на борту «Поншартрена» для вручения денег. Дюкас летит туда. Чиновник сидит в капитанской каюте, дверь караулят часовые. На столе, стульях, на койке и прямо на полу разложены холщовые мешочки.
– Сколько тут?
Казначей берет в руки опись:
– Итак, барон де Пуэнти увольняет ваших людей со службы 1 июня. Каждому со дня их найма начислено жалованье в размере 15 ливров в месяц, итого – 24000 ливров. Что касается добычи, то дележ производился подушно, наравне с королевскими матросами, в соответствии с распоряжением, данным его величеством барону де Пуэнти. Таким образом, вашим людям причитается еще сумма в 135000 ливров.
Пауза. Дюкас просит повторить цифру. Нет, он не ослышался.
– Этого не может быть! Здесь какая-то ошибка. Наша доля составляет по меньшей мере два миллиона. Я давеча назвал эту цифру месье де Пуэнти, и он не стал оспаривать ее. Два миллиона при самом приблизительном подсчете!
Читателю, конечно, известно, как разводят руками люди, вынужденные, к своему великому сожалению, подчиняться приказу свыше.
– Барон де Пуэнти сам указал размер вашей доли и поручил мне передать ее вам...
В течение всего похода Дюкас разрывался между чувством долга по отношению к своим подданным и верностью королю. В конце концов верх всегда брала последняя, несмотря на вероломство барона.
– Надо выполнять решения королевских наместников, – твердил он флибустьерам, то и дело призывавшим разнести в щепки «Скипетр». – Это куда достойнее скоропалительной выходки, продиктованной обидой и отчаянием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Пуэнти писал об отце Поле, что тот «действовал сообща с другими», его видели в первых рядах «потрошителей монастырей» – до той минуты, пока трофейные команды не подступили к обители доминиканского ордена в Картахене. «Внезапно охваченный ужасом перед подобным осквернением, он попытался остановить солдат, а затем прибежал ко мне и грозил карой небесной. Но мы продолжили обыск».
Привязанность монахов к своему ордену, порой доходящая до самозабвения, до фанатизма, известна. Поэтому отказ отца Поля грабить своих картахенских собратьев не вызывает сомнений. Столь же достоверно и то, что, когда чуть позже отец Поль попал в плен к англичанам, он оказался нищ, как церковная крыса. Так что, хотя доминиканец и помогал грабить чужие монастыри, он не позарился ни на одно су. Барон де Пуэнти завершает описание эпизода сбора испанской церковной казны элегантным намеком: «Нам воздалось по заслугам за все тяготы и старания в этом многотрудном деле».
На публике, однако, он не переставал жаловаться.
– Мы теряем деньги! Как я предвидел, обитатели города при приближении флотилии бежали прочь. Знатные женщины уехали со всеми своими драгоценностями, а монахини – со всеми сокровищами своих обителей. Сто двадцать мулов, груженных золотом, покинули Картахену! И это еще не все. Мне доложили, что и сейчас еженощно испанцы бегут из города с мешками драгоценностей и золотых монет, подкупив стражу у ворот. Какой позор!
Слушавшие эти сетования воздерживались от комментариев, поскольку речь шла о весьма щекотливом предмете. Злые языки утверждали, что сам Пуэнти, утаив полученную от испанцев огромную мзду, соорудил лазейку, по которой шла утечка капитала. К этим слухам мне нечего добавить, разве только, что поведение барона в финансовых вопросах оставляет много простора для толкований...
18 мая к Пуэнти в помещение казначейства явился посланный Дюкасом Галифе.
– Нам известно, что каждый день на ваши корабли грузят добычу. Месье Дюкас полагал, что вначале следовало бы провести общую оценку и дележ.
Барон, вспыхнув от гнева, ответил, что Галифе следовало взвесить свои слова, прежде чем вести столь наглые речи.
– Я хорошо взвесил их, тем паче что больше мне нечего добавить. Наши люди рвутся громить казначейство. И если бы месье Дюкас не удержал их, это бы уже случилось.
Пуэнти писал затем, что после этого разговора он успокоил флибустьеров, раздав часть денег их капитанам. При этом, подчеркивал барон, «не были ущемлены попечители». Попечителям, то есть акционерам экспедиции, в сущности и предназначалась реляция командующего, надеявшегося получить очистку счета. Честность флибустьерских капитанов в вопросах дележа добычи не подлежит сомнению: для них это был в буквальном смысле вопрос жизни и смерти. Поэтому следует сразу же отмести предположение о том, что кто-либо из них согласился принять взятку от Пуэнти. Думаю, что барон и не пытался предлагать ее. Скорее всего эта выдумка нужна была ему, чтобы повысить сумму «накладных расходов».
Между тем события ускоряли свой бег.
20 мая. Пуэнти погрузил на свои суда остатки добычи, сложенной в казначействе. Встревоженный Дюкас лично прибыл к командующему:
– Я подсчитал часть, причитающуюся моим людям. Добыча составляет, как вы известили нас несколько дней назад, восемь-девять миллионов ливров. Наша доля, таким образом, равна двум миллионам. Прикажите получить ее безотлагательно.
– Все должно быть совершено по правилам. Я не могу выплатить ничего без того, чтобы главный казначей не произвел полного подсчета. Вы получите полагающееся вам ровно через три дня.
Дюкас – уже в который раз – успокаивает своих людей, рвущихся брать на абордаж плавучий сейф, в который превратился флагман де Пуэнти «Скипетр». Ворча и бранясь, они слоняются вокруг, хмуро наблюдая, как королевские солдаты тащат через город к причалам пушки, ядра, порох, провизию, переносят на носилках больных; по утверждению Пуэнти, лихорадкой и дизентерией заболело восемьсот человек, хотя многим историкам цифра кажется завышенной. Барон не скрывает своего недовольства тем, что флибустьеры праздно глазеют на хлопоты, вместо того чтобы помочь. В ответ он слышит:
– Только когда получим свои деньги!
24 мая. Все погружено, последние шлюпки с солдатами отваливают от причала, в городе остаются лишь флибустьеры, что не настраивает жителей Картахены на оптимистический лад. Но флибустьерам не до горожан: они во все глаза следят за стоящими на якоре в лагуне французскими судами, на борту которых находится их доля добычи. Они знают, что эскадра Пуэнти вряд ли попытается незаметно улизнуть: тяжело сидящим судам пришлось бы медленно идти по мелководной лагуне к выходу в море и легким маневренным суденышкам пиратов не составило труда нагнать их. Однако раздражение растет.
Проходят еще два дня настороженного выжидания. Наконец 26 мая ординарец Пуэнти прибывает в предместье Картахены к Дюкасу с извещением о том, что главный казначей ожидает его на борту «Поншартрена» для вручения денег. Дюкас летит туда. Чиновник сидит в капитанской каюте, дверь караулят часовые. На столе, стульях, на койке и прямо на полу разложены холщовые мешочки.
– Сколько тут?
Казначей берет в руки опись:
– Итак, барон де Пуэнти увольняет ваших людей со службы 1 июня. Каждому со дня их найма начислено жалованье в размере 15 ливров в месяц, итого – 24000 ливров. Что касается добычи, то дележ производился подушно, наравне с королевскими матросами, в соответствии с распоряжением, данным его величеством барону де Пуэнти. Таким образом, вашим людям причитается еще сумма в 135000 ливров.
Пауза. Дюкас просит повторить цифру. Нет, он не ослышался.
– Этого не может быть! Здесь какая-то ошибка. Наша доля составляет по меньшей мере два миллиона. Я давеча назвал эту цифру месье де Пуэнти, и он не стал оспаривать ее. Два миллиона при самом приблизительном подсчете!
Читателю, конечно, известно, как разводят руками люди, вынужденные, к своему великому сожалению, подчиняться приказу свыше.
– Барон де Пуэнти сам указал размер вашей доли и поручил мне передать ее вам...
В течение всего похода Дюкас разрывался между чувством долга по отношению к своим подданным и верностью королю. В конце концов верх всегда брала последняя, несмотря на вероломство барона.
– Надо выполнять решения королевских наместников, – твердил он флибустьерам, то и дело призывавшим разнести в щепки «Скипетр». – Это куда достойнее скоропалительной выходки, продиктованной обидой и отчаянием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110