Досада его проявилась только один раз, и то не по прямому поводу.
– Ты знаешь, – сказал он как-то, – я рядом с тобой похож на щенка, который вырос вместе с тигренком. Они были друзьями, братьями, но однажды, проголодавшись или разозлившись, тигр сожрал щенка. Ты тоже сожрешь меня, если представится случай… А он, пожалуй, может представиться.
Богу известно, что это мрачное пророчество никогда не сбылось. Пустив в ход зубы или когти, чтобы проложить себе путь, я могу, пожалуй, ранить, но не сожрать.
Между тем время как будто начало бежать более стремительно, а быть может, приводя в относительный Порядок свои воспоминания, я путаю некоторые даты или опускаю стершиеся в памяти события. Это не так уж важно, и рассказ мой остается не менее достоверным, чем иные так называемые исторические сочинения, где истину кроят всяк на свой лад.
Главным в политической жизни было то, что президентство, которое началось, когда я приступил к обязанностям начальника полиции, подходило к концу, и мой друг президент готовился сложить полномочия; за время своего правления ему удалось достигнуть относительного мира в стране, положить начало народному просвещению, предпринять значительные общественные работы, а главное, добиться, чтобы были наконец использованы огромные природные богатства; хозяйство нашего государства начало бурно развиваться, открыв период благосостояния, подающий блестящие надежды на будущее. Вначале президенту пришлось бороться с враждебно настроенным населением Буэнос-Айреса, и некоторые крутые меры, принятые полицией, вызвали одобрение даже у представительниц прекрасного пола, а так как вся страна признавала необходимость спокойствия и мира, в провинции с восторгом говорили, что президент «сломил гордыню жителей столицы», и считали его единственным вождем не только партии, но и всей республики. Никто не оспаривал его распоряжений, даже его намерений, и можно было поклясться, что страна останется в его руках навсегда, хотя бы он и передал свой пост другому президенту, поскольку сам по конституции не мог быть избран снова. Да и кто способен был тягаться с ним силой? Из своего дома он сможет при посредстве подставного лица по-прежнему спокойно править на благо стране, которая так далеко шагнула вперед и столь многим была ему обязана. И в самом деле, в нашей провинции, например, придерживаясь, по его советам, строгого порядка и относительной терпимости, мы жили в октавианском покое, получив возможность отойти на время от политики и заняться своими делами и развлечениями, что, впрочем, не устраняло сплетен и интриг, как всегда, оживлявших наши сборища.
Я часто выезжал с веселыми друзьями на охоту в окрестности города, и наши пикники так славились в обществе, что все вокруг более или менее открыто набивались на приглашение. Картежная игра в Прогрессивном клубе заполняла мои вечера, проигрыши сменялись выигрышами, и бюджет мой теперь от этого не страдал. После обеда я отправлялся на прогулку или в гости – посещая главным образом семейство Бланко, – и так проходили праздные дни в надежде на манну небесную, которая рано или поздно, несомненно, просыплется, и именно на меня. Ничто, даже честолюбие, не нарушало тогда моего спокойствия; сонная провинциальная жизнь расслабляла, затягивала меня, и я уже не представлял себе, что можно жить иначе; даже наши заседания в полицейском управлении, столь оживленные и бурные во времена общественных волнений, проходили однообразно и скучно до зевоты, как будто призыв к отдыху проникал через окна и двери вместе с воздухом и светом или с бесконечным мате, который подавал нам служитель.
Губернаторство Бенавидеса шло ни шатко ни валко, не принося ни пользы, ни вреда. Губернатор и его министры, словно впав в спячку, лениво передавали друг другу рассматриваемые дела, которые так никогда и не доходили до окончательного решения. Наши правители напоминали мне персонажей Свифта, за которыми всегда следовал слуга с пузырем на палке, чтобы ударом по уху хоть изредка пробуждать их от сна. А по мне, лучше было не будить их, так они, по крайней мере, никому не вредили, и, следуя своему убеждению, я делал все возможное, чтобы не мешать их мирному отдыху, и чуть ли не ходил на цыпочках, когда какая-нибудь надобность призывала меня в губернское управление.
Тем временем, в глубокой тайне и тоже на цыпочках, начала шевелиться оппозиция, полагая, что сможет воспользоваться этой летаргией и нанести нам Удар на предстоящих выборах. Я поговорил об этом с руководителями партии, а они не придумали ничего лучшего, как посоветоваться с президентом. «Держитесь поближе к Камино», – коротко ответил тот, и слова эти, разглашенные нескромными собеседниками, стали широко известны.
Камино был в Буэнос-Айресе, однако нам стало ясно, что необходимо поручить ему руководство партией и подготовить его избрание. Почему? Не потому, разумеется, что на провинциальных выборах, и тем более на национальных, следовало опасаться оппозиции. Причина представлялась мне более глубокой и значительной; тут было мудрое предвидение на будущее, когда президентом станет другой. Тогда бывшему президенту понадобится поддержка в провинциях, а Камино был его доверенным лицом. Если и в других штатах будет проведена такая же подготовка, власть нового правителя окажется весьма ограниченной и он неизбежно станет только уполномоченным своего предшественника.
«Неплохо! Неплохо! – подумал я. – Во всяком случае, следует подготовить эту комбинацию. А там по глядим…»
Никто не возразил ни слова, кроме Васкеса, чья способность попадать впросак была общеизвестна. Он решительно воспротивился выдвижению Камино в руководители партии и его кандидатуре на ближайших выборах, заявив, что Камино человек ограниченный и не заслуживающий доверия, а те, кто будут голосовать за него, в представлении порядочного общества окажутся людьми нечестными, одобряющими или, в лучшем случае, закрывающими глаза на его безнравственность. Не всегда можно было добиться своего только политиканством, приходилось считаться и с общественным мнением. Для проформы я попытался переубедить Васкеса, доказывая, как необходимо уходящему президенту иметь преданных губернаторов, которые будут беречь его авторитет на время отхода от власти, и, наконец, напомнил, что сам он получил свой депутатский мандат от правительства.
– Ни одно, ни другое меня ни к чему не обязывает, – возразил Васкес. – Президент поступает дурно, создавая государство в государстве, нечто вроде двойного президентства, при котором одна власть аннулирует другую. А то, что правительство дало мне звание депутата, – неправда: это сделал ты.
– С одобрения президента, а он мог бы…
– Даже если так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
– Ты знаешь, – сказал он как-то, – я рядом с тобой похож на щенка, который вырос вместе с тигренком. Они были друзьями, братьями, но однажды, проголодавшись или разозлившись, тигр сожрал щенка. Ты тоже сожрешь меня, если представится случай… А он, пожалуй, может представиться.
Богу известно, что это мрачное пророчество никогда не сбылось. Пустив в ход зубы или когти, чтобы проложить себе путь, я могу, пожалуй, ранить, но не сожрать.
Между тем время как будто начало бежать более стремительно, а быть может, приводя в относительный Порядок свои воспоминания, я путаю некоторые даты или опускаю стершиеся в памяти события. Это не так уж важно, и рассказ мой остается не менее достоверным, чем иные так называемые исторические сочинения, где истину кроят всяк на свой лад.
Главным в политической жизни было то, что президентство, которое началось, когда я приступил к обязанностям начальника полиции, подходило к концу, и мой друг президент готовился сложить полномочия; за время своего правления ему удалось достигнуть относительного мира в стране, положить начало народному просвещению, предпринять значительные общественные работы, а главное, добиться, чтобы были наконец использованы огромные природные богатства; хозяйство нашего государства начало бурно развиваться, открыв период благосостояния, подающий блестящие надежды на будущее. Вначале президенту пришлось бороться с враждебно настроенным населением Буэнос-Айреса, и некоторые крутые меры, принятые полицией, вызвали одобрение даже у представительниц прекрасного пола, а так как вся страна признавала необходимость спокойствия и мира, в провинции с восторгом говорили, что президент «сломил гордыню жителей столицы», и считали его единственным вождем не только партии, но и всей республики. Никто не оспаривал его распоряжений, даже его намерений, и можно было поклясться, что страна останется в его руках навсегда, хотя бы он и передал свой пост другому президенту, поскольку сам по конституции не мог быть избран снова. Да и кто способен был тягаться с ним силой? Из своего дома он сможет при посредстве подставного лица по-прежнему спокойно править на благо стране, которая так далеко шагнула вперед и столь многим была ему обязана. И в самом деле, в нашей провинции, например, придерживаясь, по его советам, строгого порядка и относительной терпимости, мы жили в октавианском покое, получив возможность отойти на время от политики и заняться своими делами и развлечениями, что, впрочем, не устраняло сплетен и интриг, как всегда, оживлявших наши сборища.
Я часто выезжал с веселыми друзьями на охоту в окрестности города, и наши пикники так славились в обществе, что все вокруг более или менее открыто набивались на приглашение. Картежная игра в Прогрессивном клубе заполняла мои вечера, проигрыши сменялись выигрышами, и бюджет мой теперь от этого не страдал. После обеда я отправлялся на прогулку или в гости – посещая главным образом семейство Бланко, – и так проходили праздные дни в надежде на манну небесную, которая рано или поздно, несомненно, просыплется, и именно на меня. Ничто, даже честолюбие, не нарушало тогда моего спокойствия; сонная провинциальная жизнь расслабляла, затягивала меня, и я уже не представлял себе, что можно жить иначе; даже наши заседания в полицейском управлении, столь оживленные и бурные во времена общественных волнений, проходили однообразно и скучно до зевоты, как будто призыв к отдыху проникал через окна и двери вместе с воздухом и светом или с бесконечным мате, который подавал нам служитель.
Губернаторство Бенавидеса шло ни шатко ни валко, не принося ни пользы, ни вреда. Губернатор и его министры, словно впав в спячку, лениво передавали друг другу рассматриваемые дела, которые так никогда и не доходили до окончательного решения. Наши правители напоминали мне персонажей Свифта, за которыми всегда следовал слуга с пузырем на палке, чтобы ударом по уху хоть изредка пробуждать их от сна. А по мне, лучше было не будить их, так они, по крайней мере, никому не вредили, и, следуя своему убеждению, я делал все возможное, чтобы не мешать их мирному отдыху, и чуть ли не ходил на цыпочках, когда какая-нибудь надобность призывала меня в губернское управление.
Тем временем, в глубокой тайне и тоже на цыпочках, начала шевелиться оппозиция, полагая, что сможет воспользоваться этой летаргией и нанести нам Удар на предстоящих выборах. Я поговорил об этом с руководителями партии, а они не придумали ничего лучшего, как посоветоваться с президентом. «Держитесь поближе к Камино», – коротко ответил тот, и слова эти, разглашенные нескромными собеседниками, стали широко известны.
Камино был в Буэнос-Айресе, однако нам стало ясно, что необходимо поручить ему руководство партией и подготовить его избрание. Почему? Не потому, разумеется, что на провинциальных выборах, и тем более на национальных, следовало опасаться оппозиции. Причина представлялась мне более глубокой и значительной; тут было мудрое предвидение на будущее, когда президентом станет другой. Тогда бывшему президенту понадобится поддержка в провинциях, а Камино был его доверенным лицом. Если и в других штатах будет проведена такая же подготовка, власть нового правителя окажется весьма ограниченной и он неизбежно станет только уполномоченным своего предшественника.
«Неплохо! Неплохо! – подумал я. – Во всяком случае, следует подготовить эту комбинацию. А там по глядим…»
Никто не возразил ни слова, кроме Васкеса, чья способность попадать впросак была общеизвестна. Он решительно воспротивился выдвижению Камино в руководители партии и его кандидатуре на ближайших выборах, заявив, что Камино человек ограниченный и не заслуживающий доверия, а те, кто будут голосовать за него, в представлении порядочного общества окажутся людьми нечестными, одобряющими или, в лучшем случае, закрывающими глаза на его безнравственность. Не всегда можно было добиться своего только политиканством, приходилось считаться и с общественным мнением. Для проформы я попытался переубедить Васкеса, доказывая, как необходимо уходящему президенту иметь преданных губернаторов, которые будут беречь его авторитет на время отхода от власти, и, наконец, напомнил, что сам он получил свой депутатский мандат от правительства.
– Ни одно, ни другое меня ни к чему не обязывает, – возразил Васкес. – Президент поступает дурно, создавая государство в государстве, нечто вроде двойного президентства, при котором одна власть аннулирует другую. А то, что правительство дало мне звание депутата, – неправда: это сделал ты.
– С одобрения президента, а он мог бы…
– Даже если так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87