Она была готова с силой спихнуть мужчину, улегшегося на ней, но потом вспомнила, что выполняет задание. Она взяла себя в руки и только слегка пошевелила бедрами, чтобы вытолкнуть из себя его размякшую плоть. Он блаженно улыбнулся ей, а потом повернулся на бок и через несколько секунд погрузился в сон, как грубый мужик. Она долго не решалась пошевелиться и лежала неподвижно, путаясь в мыслях. При каждом, даже самом осторожном движении, сперма ее любовника по обязанности вытекала из промежности и заново обжигала ее пораненный живот. До самого рассвета ей не давал покоя один и тот же вопрос – так ли уж необходимо было спать с этим типом, чтобы быть полезной подполью? И вообще – стоило ли жертвовать жизнью ради общего дела? Ей было тридцать пять, она еще могла создать семью, родить детей и вести самое обычное существование в доме, наполненном криками и смехом. И все-таки, хотя сомнения и разочарования пришли на смену ее восторженности и наивным убеждениям юности, о том, чтобы пойти на попятный, не могло быть и речи. Когда ей было двадцать пять, она, возмущенная распространением по всей Европе легионов святого Михаила, вступила в подпольную сеть Центра-Берри. Удачно выполнив несколько заданий, она быстро продвинулась по службе и теперь входила в число ответственных подпольщиков, которые носили при себе капсулу с молниеносно действующим смертельным ядом и обязаны были в случае провала его принять, чтобы ни в коем случае не попасться в лапы палачей легиона. Сначала она действовала в округе Лиона, а затем ее перевели на работу в ЦЭВИС Центрального района. Помимо нее, другие члены подполья проникли в администрации лагерей, чтобы попытаться предотвратить массовое и систематическое истребление выходцев из исламских стран. Она предупредила связных об омерзительной торговле арабскими детьми, но получила указание заниматься поставкой только требуемых от нее документов и сведений. Затем, после того как подряд сменилось несколько начальников лагеря, ей дали приказ спать с заместителем. Но из его разговоров в постели она смогла выудить лишь пару-другую ерундовых сплетен, заплатив за это удручающим одиночеством. Он, казалось, ценил ее общество, но зато она так и не смогла привыкнуть ни к его шраму, ни к его запаху, ни к его грубым манерам. К счастью, он не питал пристрастия к поцелуям и ласкам. Он ограничивался тем, что забирался на нее и с важным видом приводил в действие свое орудие. Если бы ей пришлось взять в рот этот лиловый скрюченный отросток, то ее бы, наверно, тут же вырвало. На рассвете она возвращалась к себе – в комнату, расположенную в боковом крыле административного корпуса. Напрасно она целый час пыталась отмыться под душем – тошнота не проходила. Она одевалась и, не позавтракав, бежала на встречу со связным. Он, как всегда, ждал ее в зоне доставки – закрытом со всех сторон дворе, где разгружались грузовики. Должность перевозчика хлеба позволяла ему передавать информацию, не возбуждая никаких подозрений. А в обязанности секретарши входило проверять поставку товара и продовольствия и подписывать накладные… Да, она спит с заместителем начальника лагеря, нет, он еще не получил от правительства добро на массовое истребление заключенных-исламистов, да, она пытается его разговорить, нет, он не слишком разговорчив, да, как только у нее появятся важные сведения, она тут же явится предупредить его в деревню, в обычное место…
Он уезжал, пожелав ей храбрости. По его глазам, по его улыбке она видела, что он не хотел бы оказаться на ее месте. Хотя она и жертвовала собой ради общего дела, ее товарищи по борьбе не могли не видеть в ней шлюху. Нет, конечно, они ей ничего не говорили, но они совершенно не воспринимали ее как женщину. Никогда ни один из них не захотел сделать ее своей любовницей и тем более женой. Подпольная сеть Центр-Берри обеспечивала ее противозачаточными таблетками, на этом забота о ее здоровье и благосостоянии заканчивалась.
Она боролась во благо европейских женщин, не питая никаких иллюзий насчет их помощи или их будущего. Многие поддерживали архангела Михаила, матери соглашались отправить на Восточный фронт дочерей, а жены – запереться в четырех стенах, с покорностью, которая, казалось, уже давно должна была бы исчезнуть навсегда. Женщинам можно было выбирать только между христианскими добродетелями и исламским кошмаром. Не присягни какая-нибудь из них в верности последнему защитнику Запада, последователю Карла Великого – и она тут же окажется закутанной в паранджу, униженной, отвергнутой, проданной, обменянной как товар, закиданной камнями при малейшем подозрении в измене, ей отрежут язык, изувечат, будут избивать каждый божий день. Запуганные угрозой ислама, европейские женщины отказались от либеральных прав, которые с таким трудом отвоевывали их сестры в течение долгих столетий. Право на аборт, на контрацепцию, на труд, право голоса были отправлены в небытие.
Она боролась за освобождение арабских женщин из лагерей, за измену политики, не совместимой с ее пониманием гуманизма, но иногда начинала сомневаться, нужна ли ее борьба, особенно когда какой-нибудь террорист-камикадзе подрывался на улице, кишащей народом, и стирал в порошок несколько сотен прохожих. Или когда дюжина бомб с истощенным ураном сносила под корень целый квартал. Тогда она думала, что вместе со своими товарищами делает все, чтобы освободить тысячи мужчин и женщин, готовых к страшной мести, тысячи чудовищ, которые разбредутся по городам и деревням Европы… Но потом понимала, что сама стала жертвой официальной пропаганды, что речь идет просто о спасении живых существ – жертв ужасных репрессий, о том, чтобы проявить такую наипервейшую христианскую добродетель, как сострадание.
– Завтра утром я еду в Париж. Вернусь через два – три дня.
Заместитель начальника лагеря с бешеной энергией вонзился в нее, прежде чем в изнеможении опуститься рядом, задыхаясь и истекая потом. Его красный рубец трепетал, как сердце на ладони.
– Нам надо было бы… надо было бы пожениться.
Она настолько изумилась его предложению, что чуть было не расхохоталась.
– Если меня назначат директором, нужно будет… наконец узаконить наши отношения. А то остальные используют этот прокол, понимаешь?
– Остальные?
– Как только ты оказываешься наверху, некоторые только и думают, как тебя спихнуть.
– А зачем ты едешь в Париж?
Он ответил не сразу. Он все еще сомневался в ней. Ей, однако, казалось, что она задала вопрос как можно более нейтрально.
– Начальники ЦЭВИСов всей Европы вызваны на встречу с представителями Министерства внутренних дел.
– Надеюсь, это ненадолго, я буду скучать по тебе.
Она вдруг сделала движение, на которое еще вчера, казалось, не была бы способна:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106