– Я свою так и не видел, а как бы мне хотелось, чтобы она меня доводила своими наставлениями, доставала своими нежностями, портила мне жизнь.
Мишель вынул из своего ранца железную банку и несколько ломтей подового хлеба, который им выдавали в поезде.
– Наша домашняя гусиная печенка, – произнес он с детской улыбкой. – Надеюсь, ты это любишь?
Он восторженно кивнул, тщательно подобрал слова благодарности за их поддержку в грузовике и еще за дружеское отношение, но едва открыл рот, как заготовленная речь превратилась в нечленораздельное мычание. Люк хлопнул его по плечу.
– Не переживай, старик. Ты нам скажешь все, когда сможешь. Эта гусиная печенка очень кстати пришлась. Не знаю, когда нам сервируют обед, а я подыхаю с голоду. Он улыбнулся им в ответ и почувствовал, что напряжение исчезло. Он нашел наконец свою истинную семью, и впереди у него была целая ночь, чтобы насладиться этим счастьем.
29
– Гнев Божий обрушился на Македонию и Болгарию. Точнее, гнев человеческий. Оставим в покое Бога, он не отвечает за глупость людей. Водопад из бомб и ракет беспрерывно падал на эти земли больше пяти лет. Исламисты сначала обрушились на Босфорский пролив. Они намеревались освободить своих албанских братьев и одновременно создать плацдарм на европейском континенте. Они захватили Болгарию, затем Македонию, но были отброшены в Турцию после свирепой атаки легионов архангела Михаила, пришедших из Румынии и Венгрии. В этих местах погибли миллионы человек. Десятки миллионов. Это самая убийственная, самая отвратная из всех войн, какие только были.
Старик поднес ко рту стакан яблочной водки и звучно отхлебнул из него. Он предложил им посидеть на террасе кафе, сооруженного из листов железа на заросшем травой и колючим кустарником пустыре посреди тысяч бараков. Банды подростков, вооруженных штурмовыми винтовками и пистолетами, бродили по улицам поселения, которое некогда было Софией, столицей Болгарии. Их набивалось по двадцать человек в пестрые машины, рассчитанные на шесть или семь пассажиров. Из-за спиртного или химических препаратов у них были стеклянные глаза, поведение их было совершенно непредсказуемым.
– Местные «подонки», – определила Стеф. – Похоже, именно им принадлежит здесь вся власть.
Город, в котором прежде, по словам старика, насчитывалось более миллиона жителей, лежал в руинах. Ни одно здание не уцелело, новые, кое-как замощенные улицы были проложены вокруг кратеров, бетонных глыб, стальных заграждений и баррикад из камня.
– Ничего не осталось, – мрачно сказал старик. – Ничего. Нулевой уровень. Все исчезло: древние монастыри, средневековая церковь, шедевры архитектуры…
На горизонте за пеленой тумана пряталась внушительная горная гряда. Стеф и Пиб без особых затруднений добрались до Софии. В Скопле они заправились на единственной бензоколонке города, которую охраняли лучше, чем атомную станцию. Помимо бомбардировок и бесконечных боев, столица Македонии пережила еще и страшное землетрясение, уничтожившее последние целые дома. Выстояв четырехчасовую очередь, они въехали на бесценную заправку, где им залили в бак двадцать литров, ни капли больше, плохо очищенного бензина – три сотни за двадцать литров, кто-то здесь ковал себе золотые яйца. Охранники, зрелые мужчины в черной форме, похожей на обмундирование легионеров, окидывали их либо похотливым, либо подозрительным взглядом, но, к великому облегчению Пиба, никто не потребовал у них документов и не стал спрашивать, куда они едут. Штурмовые винтовки охраны, хоть и пребывали в жалком состоянии, игрушками не были.
Стеф направила грузовик по скверным горным дорогам, которые вроде бы вели в Болгарию, расположенную по другую сторону гряды. Обвалы вынуждали их двигаться в объезд, иногда на довольно значительное расстояние. Они спрашивали дорогу в горных деревушках, жители которых были поголовно вооружены охотничьими ружьями и пистолетами, однако встречали их без явной враждебности. Грузовик поляка начал сдавать в ущельях. Стеф выбивалась из сил на некоторых участках, потому что даже на первой скорости машине уже не хватало мощи для преодоления особо крутых подъемов. С наступлением темноты они ложились в кузове прямо на доски и засыпали в одуряющем запахе слив. Несмотря на жесткость этого ложа, несмотря на голод, несмотря на присутствие Стеф, Пиб проваливался в глубокий сон и утром с трудом открывал глаза. Во время бесконечного спуска к болгарским долинам их сопровождал белый густой туман. На въезде в один из городков Стеф купила одежду в какой-то невероятной пещере Али-Бабы. Широкую блузу с ярчайшими узорами, просторные черные шаровары и ботинки телесного цвета. В этом наряде она походила на крепких болгарских крестьянок, работающих в поле или стирающих белье в ручьях.
– Я почти сорок лет был корреспондентом одного американского телеканала на Балканах, – продолжал старик. – Сорок лет в этом скорпионьем гнезде. Я был здесь во время войны в Косово, во время резни в Боснии. И когда христианская Европа аннексировала Албанию по этому сучьему пакту об унификации земель. И когда началась война против Нации Ислама. Тысячу раз проклятая, тысячу раз уничтоженная земля.
Допив водку, старик попросил хозяина кафе, тучного черноволосого и черноглазого мужчину, вновь наполнить его стакан.
– Тогдашние события на Балканах и Ближнем Востоке в малом масштабе предваряли то, что происходит сейчас в мире. Как только религия проникает в дела людей, надо ожидать худшего. Религии, все религии без исключения, основанные на Библии и другие. Нет среди них ни лучшей, ни худшей. Они стоят друг друга. Все они – машины для произвола, угнетения, истребления. Все провозглашают своего Бога или богов истинными, предъявляют права на все земли, границы, привилегии, истины, догмы, все нужно сунуть в один мешок и утопить в море слез.
Старик закурил сигарету – хотя трудно было назвать сигаретой самокрутку из толстой желтоватой бумаги, набитую тошнотворным табаком. Его глубокие морщины походили на шрамы, нанесенные безумным лезвием. По лысому темени расползались коричневые и черные пятна. На сморщенном лице выделялись лишь блестящие быстрые глаза. Когда Стеф и Пиб спрыгнули с грузовика, он пригласил их за свой столик жестом ресторатора или бакалейщика. Спросил у них, сначала по-английски, потом по-французски, что они хотели бы заказать, и перевел на болгарский хозяину. Через несколько секунд тот принес глубокие тарелки с аппетитным рагу, два стакана коричневого пива с сильным запахом хлеба.
– Быть может, этого безумия удалось бы избежать, если бы моя страна и некоторые из ее европейских союзников не подлили масла в огонь. На теракты 11 сентября 2001 года они ответили войной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Мишель вынул из своего ранца железную банку и несколько ломтей подового хлеба, который им выдавали в поезде.
– Наша домашняя гусиная печенка, – произнес он с детской улыбкой. – Надеюсь, ты это любишь?
Он восторженно кивнул, тщательно подобрал слова благодарности за их поддержку в грузовике и еще за дружеское отношение, но едва открыл рот, как заготовленная речь превратилась в нечленораздельное мычание. Люк хлопнул его по плечу.
– Не переживай, старик. Ты нам скажешь все, когда сможешь. Эта гусиная печенка очень кстати пришлась. Не знаю, когда нам сервируют обед, а я подыхаю с голоду. Он улыбнулся им в ответ и почувствовал, что напряжение исчезло. Он нашел наконец свою истинную семью, и впереди у него была целая ночь, чтобы насладиться этим счастьем.
29
– Гнев Божий обрушился на Македонию и Болгарию. Точнее, гнев человеческий. Оставим в покое Бога, он не отвечает за глупость людей. Водопад из бомб и ракет беспрерывно падал на эти земли больше пяти лет. Исламисты сначала обрушились на Босфорский пролив. Они намеревались освободить своих албанских братьев и одновременно создать плацдарм на европейском континенте. Они захватили Болгарию, затем Македонию, но были отброшены в Турцию после свирепой атаки легионов архангела Михаила, пришедших из Румынии и Венгрии. В этих местах погибли миллионы человек. Десятки миллионов. Это самая убийственная, самая отвратная из всех войн, какие только были.
Старик поднес ко рту стакан яблочной водки и звучно отхлебнул из него. Он предложил им посидеть на террасе кафе, сооруженного из листов железа на заросшем травой и колючим кустарником пустыре посреди тысяч бараков. Банды подростков, вооруженных штурмовыми винтовками и пистолетами, бродили по улицам поселения, которое некогда было Софией, столицей Болгарии. Их набивалось по двадцать человек в пестрые машины, рассчитанные на шесть или семь пассажиров. Из-за спиртного или химических препаратов у них были стеклянные глаза, поведение их было совершенно непредсказуемым.
– Местные «подонки», – определила Стеф. – Похоже, именно им принадлежит здесь вся власть.
Город, в котором прежде, по словам старика, насчитывалось более миллиона жителей, лежал в руинах. Ни одно здание не уцелело, новые, кое-как замощенные улицы были проложены вокруг кратеров, бетонных глыб, стальных заграждений и баррикад из камня.
– Ничего не осталось, – мрачно сказал старик. – Ничего. Нулевой уровень. Все исчезло: древние монастыри, средневековая церковь, шедевры архитектуры…
На горизонте за пеленой тумана пряталась внушительная горная гряда. Стеф и Пиб без особых затруднений добрались до Софии. В Скопле они заправились на единственной бензоколонке города, которую охраняли лучше, чем атомную станцию. Помимо бомбардировок и бесконечных боев, столица Македонии пережила еще и страшное землетрясение, уничтожившее последние целые дома. Выстояв четырехчасовую очередь, они въехали на бесценную заправку, где им залили в бак двадцать литров, ни капли больше, плохо очищенного бензина – три сотни за двадцать литров, кто-то здесь ковал себе золотые яйца. Охранники, зрелые мужчины в черной форме, похожей на обмундирование легионеров, окидывали их либо похотливым, либо подозрительным взглядом, но, к великому облегчению Пиба, никто не потребовал у них документов и не стал спрашивать, куда они едут. Штурмовые винтовки охраны, хоть и пребывали в жалком состоянии, игрушками не были.
Стеф направила грузовик по скверным горным дорогам, которые вроде бы вели в Болгарию, расположенную по другую сторону гряды. Обвалы вынуждали их двигаться в объезд, иногда на довольно значительное расстояние. Они спрашивали дорогу в горных деревушках, жители которых были поголовно вооружены охотничьими ружьями и пистолетами, однако встречали их без явной враждебности. Грузовик поляка начал сдавать в ущельях. Стеф выбивалась из сил на некоторых участках, потому что даже на первой скорости машине уже не хватало мощи для преодоления особо крутых подъемов. С наступлением темноты они ложились в кузове прямо на доски и засыпали в одуряющем запахе слив. Несмотря на жесткость этого ложа, несмотря на голод, несмотря на присутствие Стеф, Пиб проваливался в глубокий сон и утром с трудом открывал глаза. Во время бесконечного спуска к болгарским долинам их сопровождал белый густой туман. На въезде в один из городков Стеф купила одежду в какой-то невероятной пещере Али-Бабы. Широкую блузу с ярчайшими узорами, просторные черные шаровары и ботинки телесного цвета. В этом наряде она походила на крепких болгарских крестьянок, работающих в поле или стирающих белье в ручьях.
– Я почти сорок лет был корреспондентом одного американского телеканала на Балканах, – продолжал старик. – Сорок лет в этом скорпионьем гнезде. Я был здесь во время войны в Косово, во время резни в Боснии. И когда христианская Европа аннексировала Албанию по этому сучьему пакту об унификации земель. И когда началась война против Нации Ислама. Тысячу раз проклятая, тысячу раз уничтоженная земля.
Допив водку, старик попросил хозяина кафе, тучного черноволосого и черноглазого мужчину, вновь наполнить его стакан.
– Тогдашние события на Балканах и Ближнем Востоке в малом масштабе предваряли то, что происходит сейчас в мире. Как только религия проникает в дела людей, надо ожидать худшего. Религии, все религии без исключения, основанные на Библии и другие. Нет среди них ни лучшей, ни худшей. Они стоят друг друга. Все они – машины для произвола, угнетения, истребления. Все провозглашают своего Бога или богов истинными, предъявляют права на все земли, границы, привилегии, истины, догмы, все нужно сунуть в один мешок и утопить в море слез.
Старик закурил сигарету – хотя трудно было назвать сигаретой самокрутку из толстой желтоватой бумаги, набитую тошнотворным табаком. Его глубокие морщины походили на шрамы, нанесенные безумным лезвием. По лысому темени расползались коричневые и черные пятна. На сморщенном лице выделялись лишь блестящие быстрые глаза. Когда Стеф и Пиб спрыгнули с грузовика, он пригласил их за свой столик жестом ресторатора или бакалейщика. Спросил у них, сначала по-английски, потом по-французски, что они хотели бы заказать, и перевел на болгарский хозяину. Через несколько секунд тот принес глубокие тарелки с аппетитным рагу, два стакана коричневого пива с сильным запахом хлеба.
– Быть может, этого безумия удалось бы избежать, если бы моя страна и некоторые из ее европейских союзников не подлили масла в огонь. На теракты 11 сентября 2001 года они ответили войной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106