Обладателей духовных, сущностей было так мало, что после смерти Кансацу, его наставника, он тщетно тратил время в поисках хотя бы одного высокоразвитого сознания, И вот наконец нашел его здесь, на неведомом океанском берегу! Линнера охватило пьянящее чувство радости, которое тем не менее было смешано с глубокой безотчетной тревогой. Сидаре наклонился, поднял дротик и протянул его Николасу, затем отвесил ему глубокий церемониальный поклон.
— Томоо Кодзо был глупец, — произнес он тоном, не допускавшим возражений. — Вы оказали нам большую услугу, убив его. По крайней мере, можете считать меня своим должником.
Сейко переводила недоуменный взгляд с Сидаре на Николаса и обратно. Всего несколько мгновений назад эти двое сражались не на жизнь, а на смерть, а теперь вдруг мирно разговаривают друг с другом.
Вскоре мужчины и Сейко медленно двинулись вдоль полосы прибоя. Воздух был насыщен запахами соли и фосфора. Вдалеке, почти у самого горизонта, маячили силуэты рыбацких судов.
— Мы находимся на берегу Ванг Тау, Бухты лодок, — Сидаре указал на едва видимые суденышки. — Около двух часов езды на автомобиле от Сайгона. Самый многонациональный уголок Вьетнама. В XV веке португальские торговые корабли привозили сюда товар. С тех пор здесь часто бывают люди со всех концов света. — Тати показал на отштукатуренную виллу под черепичной крышей. — Это мой дом. Построен он в тридцатых годах. Отец Сейко год назад его реконструировал.
«Да, я еще многого не знаю об этой женщине», — подумал Николас и спросил:
— Вы близко знакомы с ее отцом?
— Боюсь, этим никто не может похвастаться, и я — не исключение, — хмыкнул Сидаре. — Очевидно, он сам стремится отгородиться от людей. Отец Сейко напоминает мне одного из бывших здешних средневековых царей — или, скорее, статую царя — так далек он от всего, что мы подразумеваем под человеческим бытием, что даже не знаешь, с какой стороны к нему подступиться.
Николас обернулся к Сейко и спросил:
— Почему он не помогает нам?
— Потому что между мною и отцом — огромная пропасть, — ответила Сейко. У нее было такое выражение лица, какого Николасу никогда не приходилось видеть. — Он не мог примириться с моей ... эмансипированностью. Если бы я поступала так, как он хотел, то давным-давно была бы замужем, имела бы двоих детей, а третьим была бы беременна. «Где мои внуки?» — кричал он мне. — «Ты лишила меня будущего!»
Девушка повернула лицо навстречу крепкому бризу, и ее волосы, отражая свет солнца, заблестели как лак.
— Конечно, все это происходило в те времена, когда мы разговаривали друг с другом. С тех пор он успел еще раз жениться. Двадцатилетняя супруга подарила ему двоих сыновей, и отец наверняка надеется, что в дальнейшем они будут так же исправно плодиться и размножаться. Как видите, его будущему теперь ничего не угрожает.
— Неужели он с тобой даже не разговаривает? — удивился Николас.
Сейко отрицательно покачала головой.
— Он считает, что я своим образом жизни наношу ему личное оскорбление, и заявил, что у него теперь нет дочери.
Николас вопросительно взглянул на Тати Сидаре, который прохаживался неподалеку. Тот пожал плечами, как бы говоря: «Да, все это печально, но такова ее карма, что поделаешь...»
— После третьего покушения на вашу жизнь Сейко обратилась ко мне за помощью... — проговорил Сидаре и сделал паузу, ожидая ответа.
Как и многие молодые японцы, он был не по-восточному свободен и раскован в общении. Его светские манеры были далеки от традиционных строгих правил поведения, делавших культуру страны уникальной.
«Этот человек — воплощение будущего, которое ждет весь его народ, — подумал Николас. — Но кто может сказать сейчас, пойдет ли такая открытость на пользу Японии? Ей самой и остальному человечеству...»
— В создавшейся ситуации я готов принять любую помощь, которую мне предложат, — сказал Николас. — И вот что хотел бы сообщить вам для начала: все следы, на которые мне удалось к сегодняшнему дню напасть, ведут в одну точку, которая называется Плавучий город.
— Я слышал о нем, — спокойно ответил Тати. — Но насколько я знаю — и Сейко это подтвердит — никто не возвращается оттуда живым. Даже люди горных племен содрогаются при одном упоминании об этом месте. Торговля же с Плавучим городом ведется через третьих лиц.
— Вроде таких, как Бэй, которую застрелил шеф полиции Ван Кьет, — заметил Николас.
— Да, по всему видно, она была одной из посредниц.
— Думаю, нужно договориться с Ван Кьетом, — Линнер отметил с удовольствием, что его голос приобретает все большую уверенность. Прохладные волны омывали босые ноги, наполняя приятной свежестью все его тело. — Сейко, ты имеешь на него влияние. Нельзя ли устроить нам эту встречу?
— Я могла бы попробовать, но... Ван Кьет меня скорее презирает, чем уважает — ведь я женщина, которая занимается тем, что он считает чисто мужской работой.
— Куда лучше будет, если об этой встрече договорюсь я, — сказал Тати, усмехнувшись. — Как только я свяжусь с инспектором по телефону, он тут же загорится желанием поговорить с вами — будьте уверены.
* * *
Это случилось глубокой ночью, когда даже торговцы рыбой, натянув свои резиновые сапоги, покинули привычные места на рынке в Цукийи. И Наохиро Усиба — который вследствие своей болезни стал еще большим скептиком, чем прежде — никак не мог ожидать, что полиция решится на дерзкий гамбит.
Усиба был знаком с Ёсинори почти всю свою сознательную жизнь. Окрещённый «Мечом для министров», Ёсинори, так или иначе, приложил руку к назначению последних японских премьеров — иной раз лишь затем, чтобы той же рукой изгнать их с поста.
Факт, что он находился под прицелом следователей и в конце концов был арестован, красноречивее любых слов говорил о том, что в последнее время в стране произошли разительные перемены. Теперь даже наиболее влиятельное лицо в правящей Либерально-демократической партии перестало быть недосягаемым для столичной прокуратуры.
Усибе позвонил Танака Джин, прокурор города Токио, с которым они в свое время занимались расследованием преступлений в сфере бизнеса и инвестиций.
— Мы задержали Ёсинори, — с привычной краткостью сообщил Танака.
Сердце Усибы учащенно забилось. Для ЛДП и всей японской политики это событие будет иметь эффект разорвавшейся бомбы.
— В чем он обвиняется? — спросил Наохиро.
— Уклонение от налогов, финансовые вложения в секторы бизнеса, которые, как предполагают, находятся под контролем якудзы. Вполне возможно, он делал это в обмен на какие-то услуги.
Усиба был так потрясен, что лишился дара речи. Его потряс не сам факт разоблачения, а то, в чем обвиняют Ёсинори.
— Дело весьма серьезное, — продолжал Танака. — Мы имеем неопровержимые улики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
— Томоо Кодзо был глупец, — произнес он тоном, не допускавшим возражений. — Вы оказали нам большую услугу, убив его. По крайней мере, можете считать меня своим должником.
Сейко переводила недоуменный взгляд с Сидаре на Николаса и обратно. Всего несколько мгновений назад эти двое сражались не на жизнь, а на смерть, а теперь вдруг мирно разговаривают друг с другом.
Вскоре мужчины и Сейко медленно двинулись вдоль полосы прибоя. Воздух был насыщен запахами соли и фосфора. Вдалеке, почти у самого горизонта, маячили силуэты рыбацких судов.
— Мы находимся на берегу Ванг Тау, Бухты лодок, — Сидаре указал на едва видимые суденышки. — Около двух часов езды на автомобиле от Сайгона. Самый многонациональный уголок Вьетнама. В XV веке португальские торговые корабли привозили сюда товар. С тех пор здесь часто бывают люди со всех концов света. — Тати показал на отштукатуренную виллу под черепичной крышей. — Это мой дом. Построен он в тридцатых годах. Отец Сейко год назад его реконструировал.
«Да, я еще многого не знаю об этой женщине», — подумал Николас и спросил:
— Вы близко знакомы с ее отцом?
— Боюсь, этим никто не может похвастаться, и я — не исключение, — хмыкнул Сидаре. — Очевидно, он сам стремится отгородиться от людей. Отец Сейко напоминает мне одного из бывших здешних средневековых царей — или, скорее, статую царя — так далек он от всего, что мы подразумеваем под человеческим бытием, что даже не знаешь, с какой стороны к нему подступиться.
Николас обернулся к Сейко и спросил:
— Почему он не помогает нам?
— Потому что между мною и отцом — огромная пропасть, — ответила Сейко. У нее было такое выражение лица, какого Николасу никогда не приходилось видеть. — Он не мог примириться с моей ... эмансипированностью. Если бы я поступала так, как он хотел, то давным-давно была бы замужем, имела бы двоих детей, а третьим была бы беременна. «Где мои внуки?» — кричал он мне. — «Ты лишила меня будущего!»
Девушка повернула лицо навстречу крепкому бризу, и ее волосы, отражая свет солнца, заблестели как лак.
— Конечно, все это происходило в те времена, когда мы разговаривали друг с другом. С тех пор он успел еще раз жениться. Двадцатилетняя супруга подарила ему двоих сыновей, и отец наверняка надеется, что в дальнейшем они будут так же исправно плодиться и размножаться. Как видите, его будущему теперь ничего не угрожает.
— Неужели он с тобой даже не разговаривает? — удивился Николас.
Сейко отрицательно покачала головой.
— Он считает, что я своим образом жизни наношу ему личное оскорбление, и заявил, что у него теперь нет дочери.
Николас вопросительно взглянул на Тати Сидаре, который прохаживался неподалеку. Тот пожал плечами, как бы говоря: «Да, все это печально, но такова ее карма, что поделаешь...»
— После третьего покушения на вашу жизнь Сейко обратилась ко мне за помощью... — проговорил Сидаре и сделал паузу, ожидая ответа.
Как и многие молодые японцы, он был не по-восточному свободен и раскован в общении. Его светские манеры были далеки от традиционных строгих правил поведения, делавших культуру страны уникальной.
«Этот человек — воплощение будущего, которое ждет весь его народ, — подумал Николас. — Но кто может сказать сейчас, пойдет ли такая открытость на пользу Японии? Ей самой и остальному человечеству...»
— В создавшейся ситуации я готов принять любую помощь, которую мне предложат, — сказал Николас. — И вот что хотел бы сообщить вам для начала: все следы, на которые мне удалось к сегодняшнему дню напасть, ведут в одну точку, которая называется Плавучий город.
— Я слышал о нем, — спокойно ответил Тати. — Но насколько я знаю — и Сейко это подтвердит — никто не возвращается оттуда живым. Даже люди горных племен содрогаются при одном упоминании об этом месте. Торговля же с Плавучим городом ведется через третьих лиц.
— Вроде таких, как Бэй, которую застрелил шеф полиции Ван Кьет, — заметил Николас.
— Да, по всему видно, она была одной из посредниц.
— Думаю, нужно договориться с Ван Кьетом, — Линнер отметил с удовольствием, что его голос приобретает все большую уверенность. Прохладные волны омывали босые ноги, наполняя приятной свежестью все его тело. — Сейко, ты имеешь на него влияние. Нельзя ли устроить нам эту встречу?
— Я могла бы попробовать, но... Ван Кьет меня скорее презирает, чем уважает — ведь я женщина, которая занимается тем, что он считает чисто мужской работой.
— Куда лучше будет, если об этой встрече договорюсь я, — сказал Тати, усмехнувшись. — Как только я свяжусь с инспектором по телефону, он тут же загорится желанием поговорить с вами — будьте уверены.
* * *
Это случилось глубокой ночью, когда даже торговцы рыбой, натянув свои резиновые сапоги, покинули привычные места на рынке в Цукийи. И Наохиро Усиба — который вследствие своей болезни стал еще большим скептиком, чем прежде — никак не мог ожидать, что полиция решится на дерзкий гамбит.
Усиба был знаком с Ёсинори почти всю свою сознательную жизнь. Окрещённый «Мечом для министров», Ёсинори, так или иначе, приложил руку к назначению последних японских премьеров — иной раз лишь затем, чтобы той же рукой изгнать их с поста.
Факт, что он находился под прицелом следователей и в конце концов был арестован, красноречивее любых слов говорил о том, что в последнее время в стране произошли разительные перемены. Теперь даже наиболее влиятельное лицо в правящей Либерально-демократической партии перестало быть недосягаемым для столичной прокуратуры.
Усибе позвонил Танака Джин, прокурор города Токио, с которым они в свое время занимались расследованием преступлений в сфере бизнеса и инвестиций.
— Мы задержали Ёсинори, — с привычной краткостью сообщил Танака.
Сердце Усибы учащенно забилось. Для ЛДП и всей японской политики это событие будет иметь эффект разорвавшейся бомбы.
— В чем он обвиняется? — спросил Наохиро.
— Уклонение от налогов, финансовые вложения в секторы бизнеса, которые, как предполагают, находятся под контролем якудзы. Вполне возможно, он делал это в обмен на какие-то услуги.
Усиба был так потрясен, что лишился дара речи. Его потряс не сам факт разоблачения, а то, в чем обвиняют Ёсинори.
— Дело весьма серьезное, — продолжал Танака. — Мы имеем неопровержимые улики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120