— Поскольку игру выбрал ты, ставки буду определять я, согласен?
— Идет, — сказал Николас, чувствуя, как Тати нервно ерзает за столом.
Зао внимательно оглядел помещение.
— Если я выиграю, ты забудешь, кто и зачем послал тебя ко мне. Кроме этого, ты залезешь на сцену и принесешь публичные извинения.
— А если выиграю я?
— Не выиграешь.
— Если выиграю я, ты расскажешь нам все, что знаешь об этом русском и зачем он сюда приходил.
Сказав это, Линнер, не обращая внимания на угрожающий взгляд японца, сконцентрировал свое внимание на его жестах и выражении лица — своеобразном языке тела. Во время игры это должно подсказать ему, как добиться победы.
Зао велел бармену сдавать карты. После первой раздачи у обоих на руках оказались выигрышные комбинации, вторая раздача принесла им обоим проигрыш. Но после третьей Николас выложил на стол карты с выигрышной комбинацией, у Зао же на руках оказались лишь восьмерка, девятка и тройка. Это был проигрыш, к тому же оставшиеся карты как бы на что-то намекали: числовая комбинация карт соответствовала слову «якудза».
— Я выиграл, — сказал Николас и встал из-за стола. — Вспомни наши ставки, Зао-сан. Теперь ты должен рассказать мне все, что знаешь об этом русском, Павлове.
— Через час я уйду отсюда, вот тогда и поговорим на улице.
Николас кивнул в знак согласия и вместе с Тати направился обратно к бару. Зао провожал их взглядом.
— Что-то не верю я этому парню, — сказал Тати. — Он в бешенстве, что проиграл, особенно тебе.
— Согласен.
Николас заказал выпивку для себя и Тати.
— У нас теперь нет выбора. Мы сами привлекли к себе его внимание, и теперь нам нужно постараться сделать так, чтобы он не пригвоздил нас к стенке.
Было уже поздно, когда Зао вышел из ночного клуба. Николас и Тати вышли вслед за ним. Дул холодный ветер, и красные фонари вдоль узенькой улочки бешено крутились вокруг своих железных креплений. На улице было совсем мало народа и всего несколько машин, припаркованных к тротуару.
— Куда это он направился? — удивился Тати, провожая Зао взглядом. — Похоже, говорить с нами он не собирается.
У Николаса было такое же чувство.
Передние фары машины, стоявшей прямо перед ними, зажглись, облив их ярким светом. Затем в слепящем свете фар возникла мощная фигура Зао, похожая на силуэт черной птицы.
— Ты проиграл мне, — крикнул Николас. — Время платить долги.
— Я хочу переиграть.
Голос Зао, сопровождаемый эхом, раздавался по всей пустынной улочке.
— Забудь об этом, — сказал Николас. — Ты проиграл. Прими же это как неизбежность.
— Я не могу забыть, что проиграл тебе, полукровке.
— И ты не собираешься сдержать свое слово?
— Что значит мое слово для итеки!
— Тогда у тебя нет чести, — сказал Николас.
— Глупая шутка! Что может варвар знать о чести!
В его огромном кулаке блеснул револьвер, похожий на живую и злобную тварь.
— Ты для меня все равно, что насекомое, которое имело глупость оказаться на моем пути. — Зао двинулся к Николасу. — Убирайся с моей дороги, или я раздавлю тебя!
И в этот момент Линнер метнулся вперед. Он услышал щелчок предохранителя и действовал инстинктивно, ибо времени на раздумье у него не оставалось. Вместо того, чтобы двинуться к Зао напрямую, Николас захватил револьвер правой рукой и резко качнулся всем телом вправо. Одновременно ребром левой ладони он нанес мощный удар по бедру Зао. Тот застонал, левая нога перестала его слушаться. Николас выхватил револьвер из его правой руки и стал выкручивать кисть, пока не услышал хруст костей. Почти в бессознательном состоянии Зао рухнул к его ногам, и тут Николас услышал топот кожаных подметок по тротуару — это были пехотинцы Зао!
Тати схватил револьвер и, пригнувшись к земле, выстрелил по фарам машины. Свет погас, и лица приближавшихся телохранителей стало трудно различить.
— Эта драка вас не касается, — сказал Сидаре тихим голосом. — Ваш оябун нарушил клятву, поступил бесчестно, он один виноват в том, что случилось. И вы не обязаны за него мстить.
Линнер ощутил, что в воздухе повисло напряжение, как бывает во время грозы. Кобуны не двигались, но и не уходили. Тогда Николас сам заговорил с ними. Его голос гипнотизировал их. Этому Линнер научился, когда осваивал тау-тау. Постепенно напряжение стало спадать, однако Николас знал, что под воздействием гипноза кобуны будут оставаться недолго, поэтому он, продолжая говорить, жестом велел Тати поднять Зао с земли и запихнуть его на заднее сидение своей машины. Сидаре сел за руль и завел двигатель. Одним прыжком Николас оказался рядом с потерявшим сознание парнем, захлопнул за собой дверцу, и машина рванулась в густую ночную тьму.
Токио — Лондон — Киото
— Ее нет дома, — сказал молодой человек в инвалидной коляске. — Мама уехала на несколько дней. Может, я могу вам чем-то помочь?
Усиба улыбнулся.
— Ты очень любезен, Кен, но я бы не хотел этим злоупотребить.
— Злоупотребить любезностью калеки? — молодой человек пожал мощными плечами. — Для тебя у меня всегда найдется время, дайдзин. Я же знаю, что ты проделал столь долгий путь не для того, чтобы просто так поболтать и посплетничать с Кисоко.
Усиба кивнул. Он уже привык к странным манерам Кена. То, что другим могло показаться недостатком вежливости, объяснялось совсем по-другому: Кен просто не любил церемоний, считая их слишком тягостными и обременительными. И не хотел тратить на них свое время. Он вообще был человеком неординарным. Несмотря на свое увечье, Кен обладал большой физической силой и в совершенстве владел боевыми искусствами. Кроме того, Кен собрал изумительную коллекцию древних видов японского оружия, любой музей мог бы гордиться ею.
Кен нравился Усибе, хотя ему казалось, что тот намеренно старается быть невыносимым. Однажды Кисоко сказала Усибе, что Кену нравится испытывать собеседника, нащупывать его слабые места. При этом в голосе матери прозвучало нечто похожее на гордость. Очевидно, молодому человеку нравилось открывать для себя истинную сущность людей, которую многие ловко умеют скрывать под маской благопристойности и вежливости. В некотором смысле дом, в котором жил Кен, был лабораторией, где изучались люди. А быть подопытным кроликом нравилось далеко не всем.
— Что ж, с удовольствием останусь поболтать с тобой, — улыбнулся Усиба. — Признаться, я устал от мира, в котором живу.
— А вам не кажется, — спросил Кен, двигаясь по коридору в сторону кухни, которая находилась в глубине особняка, — что время в этом доме остановилось?
Внешне молодой человек выглядел вполне привлекательно, у него было чуть удлиненное лицо и мягкие карие глаза, их выражение говорило о том, что у него сильный характер и несгибаемая воля. Но все же в облике Кена было что-то печальное, и эта затаенная печаль трогала сердце Усибы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120