отчего он не шьет такие же, как у Армани, костюмы?
То, что он испытывал сейчас к Мики, было невыразимо словами и слишком ужасно. Он знал, что во всей Панаме и на протяжении всей жизни не было у него такого друга, как Мики, и вот теперь он убил его. Он больше не видел разницы между тем Мики, которого он любил, и Мики, которого изобрел. За тем разве что исключением, что Мики, которого любил, был лучше, а изобретенному Мики он лишь отдавал дань уважения, что было ошибочно и в первую очередь продиктовано тщеславием Пенделя. Порочность заключалась в самой идее — создать из своего лучшего друга чемпиона, показать Оснарду, с какими людьми он общается. Потому что Мики все же был по-своему героем. Он никогда не нуждался в беглости Пенделя. Мики поднялся на том, что всегда считался ярым противником тирании. Он честно заработал и избиения, и тюрьму, и право пьянствовать после всего этого. И накупать бесчисленное множество дорогих костюмов, чтоб заглушить вонь тюремной униформы. И не вина Мики, что он оказался слаб в том, в чем Пендель считал его сильным, или что перестал бороться, вопреки выдумкам Пенделя о продолжении борьбы. «Если б я оставил его в покое, — думал Пендель. — Если б не обманывал его, не предавал! Это я во всем виноват!»
Где— то у подножия холма Анкон он заправился. Залил в бак своего внедорожника столько бензина, что хватило бы на всю оставшуюся жизнь. И еще дал доллар черному нищему с седыми волосами и огрызком вместо уха, съеденного то ли проказой, то ли хищным зверем, то ли злобной женой. На подъезде к Чейм он по чистой невнимательности сбил таможенный шлагбаум, а в Пенономе вдруг заметил в свете левой задней фары пару преследователей. Преследователями оказались молодые поджарые полицейские американской выучки в черных униформах. Они гнали на мотоцикле, были вооружены автоматами. И славились вежливым обращением с туристами, а также тем, что убивали воров, наркоманов и убийц, впрочем, сегодня к их подвигам должна была прибавиться расправа с опаснейшими английскими шпионами. Сидящий впереди ведет мотоцикл, сидящий сзади убивает -так объясняла ему Марта. Пендель вспомнил об этом, когда мотоцикл поравнялся с его машиной и он увидел бледное отражение своего лица, плавающее вместе с уличными фонарями в черноте их шлемов. Затем вдруг вспомнил, что подобного рода мобильные отряды действуют только в Панама-Сити, и задался вопросом: то ли они отправились на увеселительную прогулку, то ли преследовали его от самого города с целью убрать?… Но так и не получил ответа, потому как, взглянув еще раз, вдруг увидел, что их нет. Они исчезли, растворились в той же тьме, откуда явились, оставили его одного на узкой извилистой дороге. Впереди в свете фар валялись на асфальте дохлые собаки, заросли по обе стороны настолько густы, что отдельные стволы деревьев различить было невозможно — сплошная черная стена и глаза животных, а через опущенное боковое стекло доносились невнятные угрозы враждующих видов. Он мельком заметил сову, распятую на электрическом столбе, и грудка, и изнанка крыльев были страдальчески белы, глаза широко открыты. Впрочем, для него так и осталось тайной, было ли это видением, отголоском его ночных кошмаров, или реальностью.
После этого Пендель, должно быть, ненадолго задремал, а потому, наверное, свернул не там, где надо, потому что, когда снова очнулся, увидел себя на семейном празднике в Парита. То было два года назад, и они с Луизой и детьми устроили пикник на зеленой лужайке, окруженной одноэтажными домиками с высокими верандами и специальными каменными блоками, чтоб можно было садиться и слезать с лошади, не испачкав нарядных новеньких туфель. Какая-то старая колдунья в черном капюшоне рассказала Ханне, что здесь, в Парита, люди заводят на чердаках боа-констрикторов для борьбы с мышами; и бедняжка Ханна категорически отказалась зайти хотя бы в один дом — ни за мороженым, ни даже пописать. Она была так напугана, что, вместо того чтоб присутствовать на мессе в церкви, им пришлось стоять на улице и махать старику, звонившему в большой колокол на белой башне. Старик помахал им в ответ свободной рукой, после чего все они дружно решили, что правильно сделали, не посетив мессу. А закончив звонить, старик спустился с колокольни и устроил для них настоящее представление, изображая орангутанга. Тряс воображаемую решетку, смешно почесывался под мышками, в паху и прочих местах и поедал воображаемых блох.
Проезжая Читре, Пендель вдруг вспомнил ферму по разведению креветок. Там креветки откладывали яйца в стволы мангровых деревьев, и Ханна спросила, бывают ли они перед этим беременны. После креветок вспомнилась добродушная шведская леди, занимавшаяся садоводством, которая рассказывала им о новой орхидее под названием «Маленькая проститутка ночи». Днем цветок не пах ничем, но по ночам от него исходил такой запах, что ни один приличный человек не решился бы принести его в дом.
— Знаешь, Гарри, совсем необязательно рассказывать это детям. Они и без того знают больше, чем полагается в их возрасте.
Но все упреки и просьбы Луизы были напрасны, поскольку целую неделю после этого Марк дразнил Ханну putita de noche, пока наконец Пендель не приказал ему заткнуться.
А после Читре перед ними возникла и зона боевых действий: сначала красное зарево над горизонтом, затем послышался грохот артиллерийских орудий, показались языки пламени, а он проезжал мимо одного полицейского поста за другим, дальше, вперед, к Гуараре.
Пендель шел, а рядом с ним вышагивали люди в белом, вели его на виселицу. Он был приятно удивлен, обнаружив, что смирился с мыслью о смерти. И решил, что если б удалось еще раз прожить всю эту жизнь с самого начала, то на главную роль в этой драме следовало бы пригласить совершенно нового актера. Он шел на виселицу, и его сопровождали ангелы, и то были ангелы Марты, он сразу их узнал. Вот оно, истинное сердце Панамы, люди, живущие по ту сторону моста. Они не брали и не давали взяток, занимались любовью с теми, кого любили, беременели и не делали абортов. Если вдуматься, Луизе бы они тоже очень понравились, правда, только в том случае, если б она смогла преодолеть разделявшие ее и этих людей барьеры. Но кто может?… Все мы рождаемся уже в тюрьме, каждый из нас заранее приговорен к пожизненному заключению, стоит только появиться на свет божий. Именно поэтому, глядя на своих детей, он всякий раз испытывал такую грусть.
Но здесь были совсем другие дети, и эти дети были ангелами, и он страшно радовался тому, что может провести последние часы своей жизни с ними. Лично он никогда не сомневался, что в Панаме больше ангелов на один квадратный акр, больше белых кринолинов и убранных цветами причесок, идеально красивых обнаженных плеч, вкусных запахов еды, музыки, танцев, смеха, больше пьяных, озлобленных полицейских и смертельно опасных фейерверков, чем в любом другом раю, в двадцать раз превосходящем Панаму по площади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
То, что он испытывал сейчас к Мики, было невыразимо словами и слишком ужасно. Он знал, что во всей Панаме и на протяжении всей жизни не было у него такого друга, как Мики, и вот теперь он убил его. Он больше не видел разницы между тем Мики, которого он любил, и Мики, которого изобрел. За тем разве что исключением, что Мики, которого любил, был лучше, а изобретенному Мики он лишь отдавал дань уважения, что было ошибочно и в первую очередь продиктовано тщеславием Пенделя. Порочность заключалась в самой идее — создать из своего лучшего друга чемпиона, показать Оснарду, с какими людьми он общается. Потому что Мики все же был по-своему героем. Он никогда не нуждался в беглости Пенделя. Мики поднялся на том, что всегда считался ярым противником тирании. Он честно заработал и избиения, и тюрьму, и право пьянствовать после всего этого. И накупать бесчисленное множество дорогих костюмов, чтоб заглушить вонь тюремной униформы. И не вина Мики, что он оказался слаб в том, в чем Пендель считал его сильным, или что перестал бороться, вопреки выдумкам Пенделя о продолжении борьбы. «Если б я оставил его в покое, — думал Пендель. — Если б не обманывал его, не предавал! Это я во всем виноват!»
Где— то у подножия холма Анкон он заправился. Залил в бак своего внедорожника столько бензина, что хватило бы на всю оставшуюся жизнь. И еще дал доллар черному нищему с седыми волосами и огрызком вместо уха, съеденного то ли проказой, то ли хищным зверем, то ли злобной женой. На подъезде к Чейм он по чистой невнимательности сбил таможенный шлагбаум, а в Пенономе вдруг заметил в свете левой задней фары пару преследователей. Преследователями оказались молодые поджарые полицейские американской выучки в черных униформах. Они гнали на мотоцикле, были вооружены автоматами. И славились вежливым обращением с туристами, а также тем, что убивали воров, наркоманов и убийц, впрочем, сегодня к их подвигам должна была прибавиться расправа с опаснейшими английскими шпионами. Сидящий впереди ведет мотоцикл, сидящий сзади убивает -так объясняла ему Марта. Пендель вспомнил об этом, когда мотоцикл поравнялся с его машиной и он увидел бледное отражение своего лица, плавающее вместе с уличными фонарями в черноте их шлемов. Затем вдруг вспомнил, что подобного рода мобильные отряды действуют только в Панама-Сити, и задался вопросом: то ли они отправились на увеселительную прогулку, то ли преследовали его от самого города с целью убрать?… Но так и не получил ответа, потому как, взглянув еще раз, вдруг увидел, что их нет. Они исчезли, растворились в той же тьме, откуда явились, оставили его одного на узкой извилистой дороге. Впереди в свете фар валялись на асфальте дохлые собаки, заросли по обе стороны настолько густы, что отдельные стволы деревьев различить было невозможно — сплошная черная стена и глаза животных, а через опущенное боковое стекло доносились невнятные угрозы враждующих видов. Он мельком заметил сову, распятую на электрическом столбе, и грудка, и изнанка крыльев были страдальчески белы, глаза широко открыты. Впрочем, для него так и осталось тайной, было ли это видением, отголоском его ночных кошмаров, или реальностью.
После этого Пендель, должно быть, ненадолго задремал, а потому, наверное, свернул не там, где надо, потому что, когда снова очнулся, увидел себя на семейном празднике в Парита. То было два года назад, и они с Луизой и детьми устроили пикник на зеленой лужайке, окруженной одноэтажными домиками с высокими верандами и специальными каменными блоками, чтоб можно было садиться и слезать с лошади, не испачкав нарядных новеньких туфель. Какая-то старая колдунья в черном капюшоне рассказала Ханне, что здесь, в Парита, люди заводят на чердаках боа-констрикторов для борьбы с мышами; и бедняжка Ханна категорически отказалась зайти хотя бы в один дом — ни за мороженым, ни даже пописать. Она была так напугана, что, вместо того чтоб присутствовать на мессе в церкви, им пришлось стоять на улице и махать старику, звонившему в большой колокол на белой башне. Старик помахал им в ответ свободной рукой, после чего все они дружно решили, что правильно сделали, не посетив мессу. А закончив звонить, старик спустился с колокольни и устроил для них настоящее представление, изображая орангутанга. Тряс воображаемую решетку, смешно почесывался под мышками, в паху и прочих местах и поедал воображаемых блох.
Проезжая Читре, Пендель вдруг вспомнил ферму по разведению креветок. Там креветки откладывали яйца в стволы мангровых деревьев, и Ханна спросила, бывают ли они перед этим беременны. После креветок вспомнилась добродушная шведская леди, занимавшаяся садоводством, которая рассказывала им о новой орхидее под названием «Маленькая проститутка ночи». Днем цветок не пах ничем, но по ночам от него исходил такой запах, что ни один приличный человек не решился бы принести его в дом.
— Знаешь, Гарри, совсем необязательно рассказывать это детям. Они и без того знают больше, чем полагается в их возрасте.
Но все упреки и просьбы Луизы были напрасны, поскольку целую неделю после этого Марк дразнил Ханну putita de noche, пока наконец Пендель не приказал ему заткнуться.
А после Читре перед ними возникла и зона боевых действий: сначала красное зарево над горизонтом, затем послышался грохот артиллерийских орудий, показались языки пламени, а он проезжал мимо одного полицейского поста за другим, дальше, вперед, к Гуараре.
Пендель шел, а рядом с ним вышагивали люди в белом, вели его на виселицу. Он был приятно удивлен, обнаружив, что смирился с мыслью о смерти. И решил, что если б удалось еще раз прожить всю эту жизнь с самого начала, то на главную роль в этой драме следовало бы пригласить совершенно нового актера. Он шел на виселицу, и его сопровождали ангелы, и то были ангелы Марты, он сразу их узнал. Вот оно, истинное сердце Панамы, люди, живущие по ту сторону моста. Они не брали и не давали взяток, занимались любовью с теми, кого любили, беременели и не делали абортов. Если вдуматься, Луизе бы они тоже очень понравились, правда, только в том случае, если б она смогла преодолеть разделявшие ее и этих людей барьеры. Но кто может?… Все мы рождаемся уже в тюрьме, каждый из нас заранее приговорен к пожизненному заключению, стоит только появиться на свет божий. Именно поэтому, глядя на своих детей, он всякий раз испытывал такую грусть.
Но здесь были совсем другие дети, и эти дети были ангелами, и он страшно радовался тому, что может провести последние часы своей жизни с ними. Лично он никогда не сомневался, что в Панаме больше ангелов на один квадратный акр, больше белых кринолинов и убранных цветами причесок, идеально красивых обнаженных плеч, вкусных запахов еды, музыки, танцев, смеха, больше пьяных, озлобленных полицейских и смертельно опасных фейерверков, чем в любом другом раю, в двадцать раз превосходящем Панаму по площади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112