„Кто сможет отрицать, что все оперы Россини, взятые вместе, не смогут выдержать сравнения с одной строчкой речитатива Глюка, тремя тактами вокальной мелодии Моцарта или Спонтини и худшим из хоров Лесюэра!…“
Такие споры сделали имя итальянского композитора необычайно известным в Париже. Все с нетерпением ждали появления в городе этой знаменитости. И Россини появился в качестве… аккомпаниатора! Трудно придумать что-либо более неожиданное, если не знать подоплеку этого дела. А все было чрезвычайно просто. В Париже жил старинный друг и одноклассник Джоаккино, певец и учитель пения Огюст Пансерон. Естественно, что Россини, столь ценивший своих друзей, сразу поспешил с ним встретиться. И был очень удивлен его грустным и задумчивым видом. Разговор начал с обычного вопроса: «Как дела?» – «Ничего», – последовал печальный ответ. Джоаккино встревожился не на шутку. «Я не верю тебе. Ты мучаешься. С тобой случилось несчастье? Скажи!» – требовал Россини. «Хорошо, если ты хочешь, я скажу тебе правду. Мой брат призван в армию, а я не хочу, чтобы он шел, но чтобы оплатить замену, мне пришлось бы взять в долг, ибо те немногие деньги, которые дают работа и экономия, составят лишь часть необходимой суммы, далеко не достаточной. А брать в долг – жертва для меня слишком болезненная». Россини несколько времени оставался в задумчивости, как вдруг бодро провозгласил: «Я сразу избавлю тебя от неприятности, – и, видя недоумение в глазах друга, добавил, – организуй концерт в пользу брата». – «Концерт в Париже! – разочарованно проговорил Пансерон, – он не окупил бы даже расходов». Но тут мысль его заработала: «Вот если бы ты согласился сопровождать меня на фортепиано и позволил бы поставить твое имя на афишу!» – «Располагай мной и моим именем как хочешь!» – воскликнул Россини, обрадованный тем, что вывел своего друга из мрачной апатии и может помочь ему. Так и получилось, что парижане сначала познакомились с ним как с аккомпаниатором.
Сразу по прибытии в Париж Россини сделал необходимые визиты «вежливости» наиболее крупным парижским композиторам того времени: Лесюэру, Керубини, Мегюлю. Все до этого момента были противниками удачливого итальянца, но веселый нрав Россини, его общительность и любезность сделали свое дело: у композитора сразу явно уменьшилось количество недругов. А с Керубини его впоследствии свяжет добрая дружба, он будет даже принимать самое деятельное участие в семейных делах строгого директора консерватории.
Через неделю после прибытия Россини в столицу Франции в одном из парижских ресторанов состоялся роскошный обед в честь знаменитого гостя. Зал был украшен овальными медальонами, окруженными гирляндами цветов, внутри золотыми буквами были написаны названия опер маэстро, над креслом виновника торжества сияли его инициалы. Когда Россини вошел в зал, оркестр заиграл увертюру из «Сороки-воровки». В первой части обеда исполнялись популярные фрагменты из разных опер композитора, и, как свидетельствуют газеты, восхищенные обедающие почти не ели и сидели тихо, разговаривая мало. Наконец настало время тостов, первый из которых провозгласил Лесюэр: «За Россини! Его пылкий гений открыл новую дорогу и обозначил новую эпоху в музыкальном искусстве!» Россини в долгу не остался, торжественно произнеся: «За французскую школу и процветание консерватории!» Тостов в тот день было произнесено множество, в особенности если учесть, что приглашенных было более 150 человек! Вспоминали композиторов и умерших, и живущих, их заслуги перед искусством. Крики «браво» смешивались с музыкой, причем звучали уже отрывки из произведений не только Россини, но и Глюка, Гретри, Моцарта.
Обожание французами знаменитого итальянского маэстро стало просто удивительным. Впрочем, почему удивительным? Ведь еще 11 ноября в «Театр Итальен» прозвучал «Севильский цирюльник»! Эту оперу выбрал на свой бенефис Мануэль Гарсиа. Успех был полный. Автора приветствовали бурными аплодисментами, вызывали на сцену, а после спектакля оркестр Национальной гвардии устроил серенаду под окнами Россини. Восторженное почитание было небезосновательно. Однако, как и во всем, что становится слишком большим, здесь также были смешные стороны. И веселые французы не упустили случая от души посмеяться. Особенно это касалось банкета, на который была сочинена пародия под названием «Россини в Париже, или Великий обед». Для этого им потребовалось всего 13 дней! Вот уж поистине «россиниевская» скорость! 29 ноября водевиль-пародия был представлен на суд зрителей. И некоторые меломаны осудили его! Они увидели в этом оскорбление величия «несравненного гения» и профессоров консерватории, совершенно забыв при этом, что подлинное величие оскорбить нельзя. А авторы этой остроумной насмешки настолько не хотели обидеть Россини, что перед постановкой советовались с ним и предложили композитору убрать из текста все, что ему не нравится. Но они плохо знали мудрого насмешника Россини. Хорошо все, что умно, еще лучше – то, что остроумно. И невзирая на лица. Джоаккино мог посмеяться над кем угодно, в том числе – над собой. Именно поэтому он не выкинул из водевиля ни слова.
И все же надо было отправляться в Лондон. Контракт «есть контракт, и столица Англии уже заждалась „пезарского лебедя“. 7 декабря 1823 года супруги Россини выехали из Парижа, 13 декабря были на месте. Английская композиторская школа в то время находилась на довольно низком уровне, тяготение же к искусству звуков было огромным. Поэтому в Англию съезжались музыканты из разных стран, поскольку там всегда была работа, которая к тому же хорошо оплачивалась. Ввиду дефицита музыкальных кадров там часто можно было встретить и посредственности. Приезд в Лондон композитора масштаба Россини вызвал необычайное оживление английской музыкальной общественности. Концерты, оперные спектакли следовали один за другим. Меломаны буквально сходили с ума, все хотели видеть, слышать итальянского маэстро, брать у него уроки. При этом и участие в концерте, и уроки оплачивались непривычно щедро. Россини рассказывал после: „В Лондоне я много зарабатывал, но не как композитор, а как аккомпаниатор. По правде говоря, в Италии мне и в голову не приходило получать деньги за аккомпанирование; это было бы мне противно. Но в Лондоне так поступали все, ну и я последовал этому обычаю. За мое и моей жены участие в музыкальном вечере я назначил довольно высокую цену в 50 стерлингов. И все же мы были приглашены на пятнадцать таких вечеров. Впрочем, в Лондоне у музыкантов нет другой цели, как только зашибать деньгу, и они прекрасно в этом преуспевают!“ Однажды для того, чтобы помогать Россини в аккомпанементе, на вечер прислали валторниста Буцци и контрабасиста Драгонетти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Такие споры сделали имя итальянского композитора необычайно известным в Париже. Все с нетерпением ждали появления в городе этой знаменитости. И Россини появился в качестве… аккомпаниатора! Трудно придумать что-либо более неожиданное, если не знать подоплеку этого дела. А все было чрезвычайно просто. В Париже жил старинный друг и одноклассник Джоаккино, певец и учитель пения Огюст Пансерон. Естественно, что Россини, столь ценивший своих друзей, сразу поспешил с ним встретиться. И был очень удивлен его грустным и задумчивым видом. Разговор начал с обычного вопроса: «Как дела?» – «Ничего», – последовал печальный ответ. Джоаккино встревожился не на шутку. «Я не верю тебе. Ты мучаешься. С тобой случилось несчастье? Скажи!» – требовал Россини. «Хорошо, если ты хочешь, я скажу тебе правду. Мой брат призван в армию, а я не хочу, чтобы он шел, но чтобы оплатить замену, мне пришлось бы взять в долг, ибо те немногие деньги, которые дают работа и экономия, составят лишь часть необходимой суммы, далеко не достаточной. А брать в долг – жертва для меня слишком болезненная». Россини несколько времени оставался в задумчивости, как вдруг бодро провозгласил: «Я сразу избавлю тебя от неприятности, – и, видя недоумение в глазах друга, добавил, – организуй концерт в пользу брата». – «Концерт в Париже! – разочарованно проговорил Пансерон, – он не окупил бы даже расходов». Но тут мысль его заработала: «Вот если бы ты согласился сопровождать меня на фортепиано и позволил бы поставить твое имя на афишу!» – «Располагай мной и моим именем как хочешь!» – воскликнул Россини, обрадованный тем, что вывел своего друга из мрачной апатии и может помочь ему. Так и получилось, что парижане сначала познакомились с ним как с аккомпаниатором.
Сразу по прибытии в Париж Россини сделал необходимые визиты «вежливости» наиболее крупным парижским композиторам того времени: Лесюэру, Керубини, Мегюлю. Все до этого момента были противниками удачливого итальянца, но веселый нрав Россини, его общительность и любезность сделали свое дело: у композитора сразу явно уменьшилось количество недругов. А с Керубини его впоследствии свяжет добрая дружба, он будет даже принимать самое деятельное участие в семейных делах строгого директора консерватории.
Через неделю после прибытия Россини в столицу Франции в одном из парижских ресторанов состоялся роскошный обед в честь знаменитого гостя. Зал был украшен овальными медальонами, окруженными гирляндами цветов, внутри золотыми буквами были написаны названия опер маэстро, над креслом виновника торжества сияли его инициалы. Когда Россини вошел в зал, оркестр заиграл увертюру из «Сороки-воровки». В первой части обеда исполнялись популярные фрагменты из разных опер композитора, и, как свидетельствуют газеты, восхищенные обедающие почти не ели и сидели тихо, разговаривая мало. Наконец настало время тостов, первый из которых провозгласил Лесюэр: «За Россини! Его пылкий гений открыл новую дорогу и обозначил новую эпоху в музыкальном искусстве!» Россини в долгу не остался, торжественно произнеся: «За французскую школу и процветание консерватории!» Тостов в тот день было произнесено множество, в особенности если учесть, что приглашенных было более 150 человек! Вспоминали композиторов и умерших, и живущих, их заслуги перед искусством. Крики «браво» смешивались с музыкой, причем звучали уже отрывки из произведений не только Россини, но и Глюка, Гретри, Моцарта.
Обожание французами знаменитого итальянского маэстро стало просто удивительным. Впрочем, почему удивительным? Ведь еще 11 ноября в «Театр Итальен» прозвучал «Севильский цирюльник»! Эту оперу выбрал на свой бенефис Мануэль Гарсиа. Успех был полный. Автора приветствовали бурными аплодисментами, вызывали на сцену, а после спектакля оркестр Национальной гвардии устроил серенаду под окнами Россини. Восторженное почитание было небезосновательно. Однако, как и во всем, что становится слишком большим, здесь также были смешные стороны. И веселые французы не упустили случая от души посмеяться. Особенно это касалось банкета, на который была сочинена пародия под названием «Россини в Париже, или Великий обед». Для этого им потребовалось всего 13 дней! Вот уж поистине «россиниевская» скорость! 29 ноября водевиль-пародия был представлен на суд зрителей. И некоторые меломаны осудили его! Они увидели в этом оскорбление величия «несравненного гения» и профессоров консерватории, совершенно забыв при этом, что подлинное величие оскорбить нельзя. А авторы этой остроумной насмешки настолько не хотели обидеть Россини, что перед постановкой советовались с ним и предложили композитору убрать из текста все, что ему не нравится. Но они плохо знали мудрого насмешника Россини. Хорошо все, что умно, еще лучше – то, что остроумно. И невзирая на лица. Джоаккино мог посмеяться над кем угодно, в том числе – над собой. Именно поэтому он не выкинул из водевиля ни слова.
И все же надо было отправляться в Лондон. Контракт «есть контракт, и столица Англии уже заждалась „пезарского лебедя“. 7 декабря 1823 года супруги Россини выехали из Парижа, 13 декабря были на месте. Английская композиторская школа в то время находилась на довольно низком уровне, тяготение же к искусству звуков было огромным. Поэтому в Англию съезжались музыканты из разных стран, поскольку там всегда была работа, которая к тому же хорошо оплачивалась. Ввиду дефицита музыкальных кадров там часто можно было встретить и посредственности. Приезд в Лондон композитора масштаба Россини вызвал необычайное оживление английской музыкальной общественности. Концерты, оперные спектакли следовали один за другим. Меломаны буквально сходили с ума, все хотели видеть, слышать итальянского маэстро, брать у него уроки. При этом и участие в концерте, и уроки оплачивались непривычно щедро. Россини рассказывал после: „В Лондоне я много зарабатывал, но не как композитор, а как аккомпаниатор. По правде говоря, в Италии мне и в голову не приходило получать деньги за аккомпанирование; это было бы мне противно. Но в Лондоне так поступали все, ну и я последовал этому обычаю. За мое и моей жены участие в музыкальном вечере я назначил довольно высокую цену в 50 стерлингов. И все же мы были приглашены на пятнадцать таких вечеров. Впрочем, в Лондоне у музыкантов нет другой цели, как только зашибать деньгу, и они прекрасно в этом преуспевают!“ Однажды для того, чтобы помогать Россини в аккомпанементе, на вечер прислали валторниста Буцци и контрабасиста Драгонетти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79