Надо сказать, что народные мелодии использовались и в операх французских предшественников Россини. Керубини, Гретри одними из первых обратились в опере к сокровищнице народного искусства. Но у них, как и у Обера в «Немой из Портичи», это были именно цитаты, которые не сливались с тканью оперного произведения. Органическое же слияние, естественное включение в общий контекст оперы, гибкое соединение с привычными средствами выразительности произошло именно у Россини. В этом был его новаторский подход к применению народных мелодий в опере. Композитор чутко уловил гармонические особенности, колористические и экспрессивные оттенки швейцарских мелодий. И квинтэссенцией воплощения народного начала в опере становится сцена на Рютли.
Представители кантонов прибывают постепенно, что дает композитору возможность написать три (по количеству кантонов) хора, каждый из которых характеризует вновь прибывших. Сначала появляются хлебопашцы, чья мелодия пронизана силой и мужеством. Звучащая следом за ней нежно-пасторальная песня представляет пастухов. А основная тема кантона рыбаков сначала проходит в оркестре, который, по словам Берлиоза, «подражает так хорошо, как это только возможно для инструментальной музыки, мерным движениям и усилиям отряда гребцов». И этот образ вновь возникает в хоре. Когда заговорщики собираются вместе, три хора объединяются (темп быстрый, исполнение вполголоса). Благодаря этому Россини удается создать впечатление мощной энергии, которая кипит пока подспудно. Здесь Вильгельм Телль среди единомышленников, каждое его слово падает на благодатную почву. И вот наконец звучит суровая клятва. Но сколько торжественности в ее строгости и сдержанности! Однако первый солнечный луч становится сигналом к восстанию, и напряженное ожидание буквально взрывается, «вся масса оркестра, – как пишет Берлиоз, – низвергается, как лавина, в кипучее Allegro с этим последним и страшным воинственным Кличем, который вырывается из всех этих трепещущих грудей при виде зари первого дня свободы!» В этой сцене Россини создает удивительную по своей грандиозности хоровую фреску, каких не знала до него оперная литература.
Когда Вильгельм Телль приходит в Альтдорф, резиденцию Гес-слера, то не кланяется, вопреки заведенному порядку, висящей на базарной площади на высоком шесте шляпе наместника. За такую дерзость он должен быть наказан. И Гесслер придумывает ему страшную кару, кощунственно посягая на священные родственные чувства, – Телль должен выстрелом из лука сбить яблоко с головы своего сына Джемми. Россини всегда был большим знатоком человеческой психологии. Поэтому психологические мотивировки действий его героев часто отличаются естественностью и тонкой разработанностью. Сцену Телля с сыном по ее эмоционально-психологическому накалу, непосредственной простоте и глубочайшей проникновенности можно причислить к драгоценным жемчужинам россиниевского откровения. В момент неотвратимой опасности мальчик Джемми вдруг становится не по-детски рассудителен. Внутренним чутьем он понимает жестокую безвыходность положения, мучительные колебания отца и в это время начинает подбадривать отца, убеждая его и вселяя в него уверенность в решении задачи. А сколько любви и нежности звучит в отцовском наставлении сыну перед страшным выстрелом! Тут и мольба понять и простить, и то несказанно трепетное чувство, которое вложил композитор в мелодию Телля «Стой неподвижно!» Интересно, что когда при встрече с Вагнером речь зашла об этой сцене, Россини откровенно признался: «Скажу вам, что наиболее волнующим меня чувством за всю мою жизнь была любовь к матери и отцу, и они – мне приятно это отметить – воздавали мне сторицей. Очевидно, в этом чувстве я нашел ту мелодию, которая мне пригодилась для сцены с яблоком в «Вильгельме Телле».
Мы видим героя в новом облике. С самого начала он выступал как Предводитель масс и Глашатай патриотических идей, здесь же он предстает как простой человек, ведомый сильными естественными эмоциями. Да, риск слишком велик, может случится любая оплошность, Вильгельм боится за своего сына, за его жизнь. Поэтому-то у него оказалась запасная стрела, которая в случае трагического исхода должна пронзить сердце тирана. Узнавший об этом Гесслер приказывает схватить смельчака. После ряда волнующих злоключений Теллю удается бежать. И наконец меткая стрела знаменитого стрелка настигает кровожадного Гесслера. Народное ликование безгранично. К тому же Арнольд приносит весть о падении австрийских укрепленных замков под натиском повстанцев. А как же его любовь к принцессе? Еще во время второго свидания с Матильдой он отвергает ее увещевания и уверения в нежной страсти, говоря, что долг перед родиной для него превыше всего. Отвергнуть любовь ради долга – вполне классицистское решение проблемы. Но нравы эпохи романтизма вносят свои коррективы в россиниевскую компромиссную трактовку вопроса: Матильда, искренне полюбившая Арнольда, порывает с врагами вольных швейцарцев и готова стать его женой. Быть может, в этом проявилось то, что Россини творил на грани двух крупнейших течений в искусстве – классицизма и романтизма. Все счастливы, все ликуют, народ славит своего мужественного вождя Вильгельма Телля и торжественно клянется быть единым в борьбе за окончательное освобождение страны.
Вот наконец Россини создал произведение, в котором отразилась борьба двух непримиримых социальных сил. Характеристика свободолюбивого швейцарского народа обширна и многообразна. Лицо же австрийских завоевателей не имеет яркой стилистической окраски, хоры австрийцев отличаются ритмической ограниченностью и угловатостью, интонационной бедностью. Какой резкий контраст! Но именно благодаря ему австрийский лагерь обосабливается по смыслу, ведь отсутствие характеристики тоже характеристика. Эта тонкая деталь становится драматургическим открытием Россини.
Итак, в ноябре 1828 года «Вильгельм Телль» был представлен в «Королевскую академию музыки и танца». Театр, долго ждавший нового произведения маэстро, сразу приступил к разучиванию, конечно, не без участия Россини, но все же теперь у Джоаккино появилось немного свободного времени. И он решил все-таки уладить свои бумажные дела с театром. Еще в апреле 1827 года он начал разговор о новом контракте, который дал бы ему возможность иногда уезжать в Кастеназо. Кроме того, Россини было необходимо более устойчивое материальное положение, поэтому он хотел, чтобы ему был назначен прожиточный пенсион в размере 6000 франков. В принципе такая договоренность, хотя и на словах, существовала. Но надо было утвердить все это в официальных документах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79