Но главной и наиболее смелой мыслью, выраженной в этих мемуарах, была мысль о существовании коммунистического заговора, направленного на разжигание милитаристских настроений в обществе. Принц Коноэ утверждал, что красные тайно создавали условия для массового недовольства и революции, которая должна была неизбежно вспыхнуть после военного поражения Японии.
– Такой абсурд могли проглотить только очень легковерные люди.
Китае. Это он устроил резню в Нанкине и заслужил прозвище «нанкинского мясника». Мацуи Иванэ был одним из семерых повешенных союзниками военных, и табличка с его именем тоже находилась в высокогорном святилище Атами.
Узнав друг друга, мы сначала смутились, а затем инстинктивно поклонились друг другу.
– Кто это? – спросила Кейко.
– Внучатый племянник генерала Мацуи.
– И поэтому вы побледнели, как призрак?
– Я чувствую себя пойманным за руку вором.
– Почему? Потому что вы отняли у меня мои драгоценные фарфоровые статуэтки?
В окне забрезжил рассвет. Лучи восходящего солнца осветили фарфоровые фигурки и Кейко, которая теперь больше походила на утомленную женщину, нежели на прекрасное мифическое существо. Стоявшие в вазе желтые лилии уже начали вянуть.
Кейко протянула мне свою сигарету и стакан виски.
– Обычно я не завтракаю виски и никотином, – сказал я, однако все же взял предложенные сигарету и стакан.
– Вы заслужили это. Я наблюдала за вами в течение двух часов и, признаюсь, испытывала зависть. Ваша сосредоточенность потрясает. Я видела, что вы все это время не отрывали пера от бумаги, писали не останавливаясь, не делая исправлений.
– Писать быстро и без помарок было для меня когда-то насущной необходимостью. А затем перешло в привычку. Кстати, вы – первый человек, который видел, как я работаю. Даже моя мать никогда не наблюдала за тем, как я пишу. Она обычно раскладывала на столе письменные принадлежности, бумагу, ручки, чернила и ставила рядом чашку чая. Но когда я наконец садился за стол, она удалялась из комнаты.
– Значит, я удостоилась невероятной чести, которой не удостаивалась даже ваша мать.
Я почувствовал в ее словах скрытый сарказм.
– А теперь я хочу сообщить вам кое-что интересное, – продолжала Кейко. – В этом номере до вас уже однажды останавливался писатель. Правда, это скорее был писатель по необходимости, чем по призванию. Он жил здесь, а также во многих других скромных гостиницах летом и зимой 1944 года, в период работы над своим шедевром. В поездки он брал с собой красивых молодых спутников и спутниц, весь вечер кутил с ними, а затем, когда они засыпали, садился работать.
– О ком вы говорите?
– О принце Коноэ Фумимаро, потомке знатного рода, которому принадлежало Кюсю. Коноэ из клана Фудзивара были регентами, правившими Японией от имени императора с девятого столетия. В 1944 году, когда Его величество обдумывал планы отречения от трона, именно принц Коноэ, как личный советник императора, осматривал храм Ниннадзи в Киото, куда император намеревался удалиться после отречения.
– Принц Коноэ всегда преследовал одну цель – сохранить императорскую власть.
– Именно с этой целью принц Коноэ, глава фракции мира, задачей которой было подготовить и провести переговоры об условиях капитуляции и ценой поражения спасти страну, взялся писать мемуары.
– Я знаю, о каком шедевре вы говорите, хотя сам не читал его.
– Эти мемуары – чистой воды вымысел, они были составлены на основе фальшивых дневников и государственных документов. Их цель состояла в том, чтобы убедить американцев в существовании в правительстве группы умеренных либералов, которые будто бы вели борьбу с кликой военных экстремистов. Кроме того, американцы должны были поверить в наличие разногласий в среде самих военных, в существование междоусобной вражды между фракцией «Удара по Северу», целью которой являлась война с коммунистической Россией, и фракцией «Удара по Югу», которая стремилась к конфронтации с США и их союзниками-колонизаторами стран Юго-Восточной Азии. В той части мемуаров, которая была посвящена Его величеству, принц подробно описывает все заговоры, экстремистские мятежи и попытки государственных переворотов в 1930-х годах, которые дестабилизировали обстановку в стране, были направлены против деятельности умеренных либералов и мешали Его величеству предпринять шаги по достижению мира. Но главной и наиболее смелой мыслью, выраженной в этих мемуарах, была мысль о существовании коммунистического заговора, направленного на разжигание милитаристских настроений в обществе. Принц Коноэ утверждал, что красные тайно создавали условия для массового недовольства и революции, которая должна была неизбежно вспыхнуть после военного поражения Японии.
– Такой абсурд могли проглотить только очень легковерные люди.
– Но американцы действительно оказались легковерными людьми. Принц Коноэ рассчитывал на тот панический страх, который они испытывали перед коммунистической угрозой. Кроме того, он полагал, что Америка терзается угрызениями христианской совести, что американцы подсознательно чувствуют правоту коммунистических идей, поскольку левые отстаивают интересы неимущих. Совесть мучает их, как ночной кошмар.
– Интересная теория.
– Это не теория, а факт. Написанный принцем Коноэ шедевр добился своей цели. С Его величества была снята всякая вина за случившееся, и Вашингтон поверил в то, что только император может остановить в Японии социальную революцию.
– Я знаком с подобной оценкой роли этих мемуаров, но не согласен с ней. Шедевр принца Коноэ, на мой взгляд, не имел никакого значения. Америка и без указки Коноэ уже сделала ставку на правый японский консерватизм.
– В таком случае наши мнения расходятся.
– Вы упомянули о пресловутых оргиях, которые устраивал принц Коноэ в 1944 году. Признайтесь, вы участвовали в них?
– Нет.
– Понятно. Значит, вам рассказал о них граф… простите, сенатор Ито.
– Вы можете расспросить его об этом сами. Кстати, если вы его попросите, он с удовольствием покажет вам один из черновиков мемуаров принца Коноэ. Я не могла участвовать в оргиях, потому что, как вы, должно быть, помните, в 1944 году вышла замуж.
Кейко нетвердой походкой подошла к столу и снова налила себе виски.
– На этой картине изображен гомосексуалист, – промолвила она, показывая на лежавшую на моем столе репродукцию с картины Гвидо Рени «Святой Себастиан». – Вы сейчас пишете о ней?
Красный лак на ее ногтях облупился, сигарета прилипла к нижней губе. Я не ответил на вопрос, и Кейко засмеялась.
– Вас восхищает Себастьян, в которого приятели вонзили свои стрелы, словно булавки в подушечку? Вы, мужчины, странный народ. Меня скорее может восхитить поступок его жены Ирины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
– Такой абсурд могли проглотить только очень легковерные люди.
Китае. Это он устроил резню в Нанкине и заслужил прозвище «нанкинского мясника». Мацуи Иванэ был одним из семерых повешенных союзниками военных, и табличка с его именем тоже находилась в высокогорном святилище Атами.
Узнав друг друга, мы сначала смутились, а затем инстинктивно поклонились друг другу.
– Кто это? – спросила Кейко.
– Внучатый племянник генерала Мацуи.
– И поэтому вы побледнели, как призрак?
– Я чувствую себя пойманным за руку вором.
– Почему? Потому что вы отняли у меня мои драгоценные фарфоровые статуэтки?
В окне забрезжил рассвет. Лучи восходящего солнца осветили фарфоровые фигурки и Кейко, которая теперь больше походила на утомленную женщину, нежели на прекрасное мифическое существо. Стоявшие в вазе желтые лилии уже начали вянуть.
Кейко протянула мне свою сигарету и стакан виски.
– Обычно я не завтракаю виски и никотином, – сказал я, однако все же взял предложенные сигарету и стакан.
– Вы заслужили это. Я наблюдала за вами в течение двух часов и, признаюсь, испытывала зависть. Ваша сосредоточенность потрясает. Я видела, что вы все это время не отрывали пера от бумаги, писали не останавливаясь, не делая исправлений.
– Писать быстро и без помарок было для меня когда-то насущной необходимостью. А затем перешло в привычку. Кстати, вы – первый человек, который видел, как я работаю. Даже моя мать никогда не наблюдала за тем, как я пишу. Она обычно раскладывала на столе письменные принадлежности, бумагу, ручки, чернила и ставила рядом чашку чая. Но когда я наконец садился за стол, она удалялась из комнаты.
– Значит, я удостоилась невероятной чести, которой не удостаивалась даже ваша мать.
Я почувствовал в ее словах скрытый сарказм.
– А теперь я хочу сообщить вам кое-что интересное, – продолжала Кейко. – В этом номере до вас уже однажды останавливался писатель. Правда, это скорее был писатель по необходимости, чем по призванию. Он жил здесь, а также во многих других скромных гостиницах летом и зимой 1944 года, в период работы над своим шедевром. В поездки он брал с собой красивых молодых спутников и спутниц, весь вечер кутил с ними, а затем, когда они засыпали, садился работать.
– О ком вы говорите?
– О принце Коноэ Фумимаро, потомке знатного рода, которому принадлежало Кюсю. Коноэ из клана Фудзивара были регентами, правившими Японией от имени императора с девятого столетия. В 1944 году, когда Его величество обдумывал планы отречения от трона, именно принц Коноэ, как личный советник императора, осматривал храм Ниннадзи в Киото, куда император намеревался удалиться после отречения.
– Принц Коноэ всегда преследовал одну цель – сохранить императорскую власть.
– Именно с этой целью принц Коноэ, глава фракции мира, задачей которой было подготовить и провести переговоры об условиях капитуляции и ценой поражения спасти страну, взялся писать мемуары.
– Я знаю, о каком шедевре вы говорите, хотя сам не читал его.
– Эти мемуары – чистой воды вымысел, они были составлены на основе фальшивых дневников и государственных документов. Их цель состояла в том, чтобы убедить американцев в существовании в правительстве группы умеренных либералов, которые будто бы вели борьбу с кликой военных экстремистов. Кроме того, американцы должны были поверить в наличие разногласий в среде самих военных, в существование междоусобной вражды между фракцией «Удара по Северу», целью которой являлась война с коммунистической Россией, и фракцией «Удара по Югу», которая стремилась к конфронтации с США и их союзниками-колонизаторами стран Юго-Восточной Азии. В той части мемуаров, которая была посвящена Его величеству, принц подробно описывает все заговоры, экстремистские мятежи и попытки государственных переворотов в 1930-х годах, которые дестабилизировали обстановку в стране, были направлены против деятельности умеренных либералов и мешали Его величеству предпринять шаги по достижению мира. Но главной и наиболее смелой мыслью, выраженной в этих мемуарах, была мысль о существовании коммунистического заговора, направленного на разжигание милитаристских настроений в обществе. Принц Коноэ утверждал, что красные тайно создавали условия для массового недовольства и революции, которая должна была неизбежно вспыхнуть после военного поражения Японии.
– Такой абсурд могли проглотить только очень легковерные люди.
– Но американцы действительно оказались легковерными людьми. Принц Коноэ рассчитывал на тот панический страх, который они испытывали перед коммунистической угрозой. Кроме того, он полагал, что Америка терзается угрызениями христианской совести, что американцы подсознательно чувствуют правоту коммунистических идей, поскольку левые отстаивают интересы неимущих. Совесть мучает их, как ночной кошмар.
– Интересная теория.
– Это не теория, а факт. Написанный принцем Коноэ шедевр добился своей цели. С Его величества была снята всякая вина за случившееся, и Вашингтон поверил в то, что только император может остановить в Японии социальную революцию.
– Я знаком с подобной оценкой роли этих мемуаров, но не согласен с ней. Шедевр принца Коноэ, на мой взгляд, не имел никакого значения. Америка и без указки Коноэ уже сделала ставку на правый японский консерватизм.
– В таком случае наши мнения расходятся.
– Вы упомянули о пресловутых оргиях, которые устраивал принц Коноэ в 1944 году. Признайтесь, вы участвовали в них?
– Нет.
– Понятно. Значит, вам рассказал о них граф… простите, сенатор Ито.
– Вы можете расспросить его об этом сами. Кстати, если вы его попросите, он с удовольствием покажет вам один из черновиков мемуаров принца Коноэ. Я не могла участвовать в оргиях, потому что, как вы, должно быть, помните, в 1944 году вышла замуж.
Кейко нетвердой походкой подошла к столу и снова налила себе виски.
– На этой картине изображен гомосексуалист, – промолвила она, показывая на лежавшую на моем столе репродукцию с картины Гвидо Рени «Святой Себастиан». – Вы сейчас пишете о ней?
Красный лак на ее ногтях облупился, сигарета прилипла к нижней губе. Я не ответил на вопрос, и Кейко засмеялась.
– Вас восхищает Себастьян, в которого приятели вонзили свои стрелы, словно булавки в подушечку? Вы, мужчины, странный народ. Меня скорее может восхитить поступок его жены Ирины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186