Но я должен выполнить ту же работу с помощью того, что у меня есть и что я смогу добыть. Потому я и послал за тобой. — Он встал, положил большую руку на плечо Макдональда и заглянул ему в глаза, словно читая в них ответ на вопрос, которого еще не задал. — Добро пожаловать домой, Бобби.
Они приземлились в аэропорту, маленький мальчик и женщина с черными глазами и смуглой кожей, а поскольку это был небольшой аэропорт, шли от самолета к залу ожидания пешком, женщина — с энтузиазмом, таща за собой мальчика, а тот неохотно, дергая ее за руку. А потом рядом оказался высокий мужчина и обнял женщину; он стиснул ее и поцеловал, говоря, как рад ее возвращению и как он тосковал без нее. Потом он присел перед мальчиком и попытался обнять и его, но мальчик отпрянул, качая головой. Мужчина протянул к нему руки.
— Добро пожаловать домой, Бобби.
— Я не хотел возвращаться домой, — сказал мальчик. — Хотел, чтобы мы так и путешествовали, madre и я, только мы двое, навсегда.
Макдональд покачал головой.
— Это не мой дом. Я покинул его двадцать лет назад, когда мне было всего десять, и не был здесь с тех пор. Сейчас я приехал только потому, что ты послал телеграмму.
Уайт опустил руку.
— Я боялся, что ты не приедешь, просто узнав о смерти отца.
Макдональд взглянул на стол и пустое кресло с подлокотниками, вытертыми за десятилетия локтями и ладонями.
— Почему он должен больше значить для меня после смерти, чем при жизни?
— За что ты его ненавидишь, Бобби? — спросил Ольсен.
Макдональд покачал головой, словно пытаясь отогнать давние воспоминания.
— Я не ненавидел его. Видит Бог, у меня было достаточно фрейдовских причин для ненависти… достаточно психоаналитических исследований, чтобы определить свои комплексы и жить с ними… но здесь было нечто большее: я нуждался в отце, а он был занят. У меня никогда не было отца, а была только мать, которая его обожествляла, и между ними не оставалось места для маленького мальчика.
— Он любил тебя, Бобби, — сказал Ольсен. В глазах старика стояли слезы.
Макдональд хотел, чтобы его перестали называть «Бобби», однако знал, что никогда не сумеет сказать им об этом.
— Он любил и мою мать. Но для нее тоже не было места, потому что больше всего он любил то, что делал. Только здесь он жил, и она это знала, и он об этом знал, да и все остальные тоже. Да, он был великим человеком, это несомненно, а великие люди жертвуют всем ради своего призвания. Но как чувствуют себя те, кем жертвуют? Он был хорошим человеком, знал, как плохо приходится мне и матери, и не мог этого вынести. Он пытался как-то компенсировать это нам, но не знал, как.
— Это был гений, — сказал Уайт.
— Гений делает то, что должен, — процитировал Макдональд, — а Талант — то, что может.
— Я как будто услышал твоего отца, — сказал Ольсен, — он часто это повторял.
— Почему ты просил меня вернуться? — спросил Макдональд Уайта.
— Здесь есть вещи твоего отца, — сказал Уайт. — Книги. — Он широким жестом указал на полки позади стола. — Все они принадлежали ему, а теперь твои, если ты их хочешь. Есть и другие вещи: бумаги, письма, документы…
— Я не хочу их, — сказал Макдональд. — Все это принадлежит Программе, а не мне. Для меня у него не было ничего.
— Все, что здесь есть? — спросил Уайт.
— Все. Но ведь не для этого же ты просил меня вернуться.
— Я думал, может, ты помиришься со своим отцом, — ответил Уайт. — Я, например, помирился со своим. Двадцать лет назад. Он наконец понял, что я не собираюсь становиться тем, кем он хотел меня видеть, что я не могу смотреть его сон, а я понял, что так или иначе, а он любит меня. Вот я и сказал ему это.
Макдональд вновь посмотрел на кресло и заморгал.
— Мой отец умер.
— Но ты-то жив, — напомнил Уайт. — Ты можешь помириться с ним хотя бы в воспоминаниях.
Макдональд пожал плечами.
— И не для этого ты меня приглашал. Что я для тебя значу?
Уайт беспомощно развел руками.
— Ты важен для нас всех. Понимаешь, все мы любили Мака и потому любим его сына и хотим, чтобы этот сын тоже любил своего отца.
— Все для Мака, — буркнул Макдональд. — А сын Мака хочет, чтобы его любили ради него самого.
— Но прежде всего, — сказал Уайт, — я хотел предложить тебе должность в Программе.
— Какую должность?
Уайт пожал плечами.
— Какую угодно. Эту, если ты ее примешь. — Он указал на кресло за столом. — Мне было бы приятно увидеть тебя в этом кресле.
— А как же ты?
— Вернусь к тому, чем занимался, прежде чем Мак назначил меня директором, — к работе на компьютере. Хотя Маку было почти восемьдесят и официально он вышел на пенсию, я никогда не чувствовал себя директором, пока он был с нами. Только несколько дней назад я вдруг понял, что это я отвечаю за все, что это я директор.
— Не было случая, чтобы Мак вмешался, — вставил Ольсен. — Вообще-то после смерти твоей матери и твоего отъезда в школу он был сам не свой. Он изменился, словно потерял ко всему интерес, и лишь потому оставался на ходу, что был частицей этой машины и шел, когда шла она. После выдвижения Джона Маку словно полегчало, но он никогда не вмешивался, даже почти не говорил, разве что кто-то просил его помощи.
Уайт улыбнулся.
— Все это правда. Но он был с нами, и ни у кого никогда не возникало сомнений, кто здесь директор. Мак был Программой, а Программа была им. А теперь это должна быть Программа без Мака.
— Я нужен тебе ради моей фамилии, — сказал Макдональд.
— Отчасти, — признал Уайт. — Понимаешь, я всегда чувствовал, что просто сижу в этом кресле, пока Мак не вернется, чтобы занять его вновь… или кто-то с фамилией Макдональд.
Макдональд еще раз оглядел кабинет, словно пытаясь увидеть в нем себя.
— Если ты пытаешься меня уговорить, — сказал он, — твои слова не очень-то убедительны.
— С этой антикриптографией забываешь, что значит говорить одно, а думать другое, — заметил Уайт. — К тому же здесь словно живет некий голос, непрерывно спрашивающий: а как бы сделал это Мак? А ведь мы знаем, что он был бы искренен и честен. Разумеется, я проверял, чем ты занимался после своего отъезда. Ты лингвист, специализировался в китайском и японском и много путешествовал во время учебы.
— Нужно же было что-то делать с каникулами, — сказал Макдональд.
— Твой отец тоже изучал языки, — вставил Ольсен.
— Да? — сказал Макдональд. — Но я занялся этим потому, что сам захотел этого.
— Затем ты занялся программированием компьютеров, — продолжал Уайт.
— Твой отец тоже занимался электроникой, — заметил Ольсен.
— Я просто забрел в это, потому что работал над компьютерным переводом.
— И внес оригинальный вклад в это искусство, — сказал Уайт. — Как видишь, Бобби, выходит, что все эти годы ты как бы готовился занять это кресло.
— Может, вы с Маком и не понимали друг друга, — сказал Ольсен, — но вы очень похожи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Они приземлились в аэропорту, маленький мальчик и женщина с черными глазами и смуглой кожей, а поскольку это был небольшой аэропорт, шли от самолета к залу ожидания пешком, женщина — с энтузиазмом, таща за собой мальчика, а тот неохотно, дергая ее за руку. А потом рядом оказался высокий мужчина и обнял женщину; он стиснул ее и поцеловал, говоря, как рад ее возвращению и как он тосковал без нее. Потом он присел перед мальчиком и попытался обнять и его, но мальчик отпрянул, качая головой. Мужчина протянул к нему руки.
— Добро пожаловать домой, Бобби.
— Я не хотел возвращаться домой, — сказал мальчик. — Хотел, чтобы мы так и путешествовали, madre и я, только мы двое, навсегда.
Макдональд покачал головой.
— Это не мой дом. Я покинул его двадцать лет назад, когда мне было всего десять, и не был здесь с тех пор. Сейчас я приехал только потому, что ты послал телеграмму.
Уайт опустил руку.
— Я боялся, что ты не приедешь, просто узнав о смерти отца.
Макдональд взглянул на стол и пустое кресло с подлокотниками, вытертыми за десятилетия локтями и ладонями.
— Почему он должен больше значить для меня после смерти, чем при жизни?
— За что ты его ненавидишь, Бобби? — спросил Ольсен.
Макдональд покачал головой, словно пытаясь отогнать давние воспоминания.
— Я не ненавидел его. Видит Бог, у меня было достаточно фрейдовских причин для ненависти… достаточно психоаналитических исследований, чтобы определить свои комплексы и жить с ними… но здесь было нечто большее: я нуждался в отце, а он был занят. У меня никогда не было отца, а была только мать, которая его обожествляла, и между ними не оставалось места для маленького мальчика.
— Он любил тебя, Бобби, — сказал Ольсен. В глазах старика стояли слезы.
Макдональд хотел, чтобы его перестали называть «Бобби», однако знал, что никогда не сумеет сказать им об этом.
— Он любил и мою мать. Но для нее тоже не было места, потому что больше всего он любил то, что делал. Только здесь он жил, и она это знала, и он об этом знал, да и все остальные тоже. Да, он был великим человеком, это несомненно, а великие люди жертвуют всем ради своего призвания. Но как чувствуют себя те, кем жертвуют? Он был хорошим человеком, знал, как плохо приходится мне и матери, и не мог этого вынести. Он пытался как-то компенсировать это нам, но не знал, как.
— Это был гений, — сказал Уайт.
— Гений делает то, что должен, — процитировал Макдональд, — а Талант — то, что может.
— Я как будто услышал твоего отца, — сказал Ольсен, — он часто это повторял.
— Почему ты просил меня вернуться? — спросил Макдональд Уайта.
— Здесь есть вещи твоего отца, — сказал Уайт. — Книги. — Он широким жестом указал на полки позади стола. — Все они принадлежали ему, а теперь твои, если ты их хочешь. Есть и другие вещи: бумаги, письма, документы…
— Я не хочу их, — сказал Макдональд. — Все это принадлежит Программе, а не мне. Для меня у него не было ничего.
— Все, что здесь есть? — спросил Уайт.
— Все. Но ведь не для этого же ты просил меня вернуться.
— Я думал, может, ты помиришься со своим отцом, — ответил Уайт. — Я, например, помирился со своим. Двадцать лет назад. Он наконец понял, что я не собираюсь становиться тем, кем он хотел меня видеть, что я не могу смотреть его сон, а я понял, что так или иначе, а он любит меня. Вот я и сказал ему это.
Макдональд вновь посмотрел на кресло и заморгал.
— Мой отец умер.
— Но ты-то жив, — напомнил Уайт. — Ты можешь помириться с ним хотя бы в воспоминаниях.
Макдональд пожал плечами.
— И не для этого ты меня приглашал. Что я для тебя значу?
Уайт беспомощно развел руками.
— Ты важен для нас всех. Понимаешь, все мы любили Мака и потому любим его сына и хотим, чтобы этот сын тоже любил своего отца.
— Все для Мака, — буркнул Макдональд. — А сын Мака хочет, чтобы его любили ради него самого.
— Но прежде всего, — сказал Уайт, — я хотел предложить тебе должность в Программе.
— Какую должность?
Уайт пожал плечами.
— Какую угодно. Эту, если ты ее примешь. — Он указал на кресло за столом. — Мне было бы приятно увидеть тебя в этом кресле.
— А как же ты?
— Вернусь к тому, чем занимался, прежде чем Мак назначил меня директором, — к работе на компьютере. Хотя Маку было почти восемьдесят и официально он вышел на пенсию, я никогда не чувствовал себя директором, пока он был с нами. Только несколько дней назад я вдруг понял, что это я отвечаю за все, что это я директор.
— Не было случая, чтобы Мак вмешался, — вставил Ольсен. — Вообще-то после смерти твоей матери и твоего отъезда в школу он был сам не свой. Он изменился, словно потерял ко всему интерес, и лишь потому оставался на ходу, что был частицей этой машины и шел, когда шла она. После выдвижения Джона Маку словно полегчало, но он никогда не вмешивался, даже почти не говорил, разве что кто-то просил его помощи.
Уайт улыбнулся.
— Все это правда. Но он был с нами, и ни у кого никогда не возникало сомнений, кто здесь директор. Мак был Программой, а Программа была им. А теперь это должна быть Программа без Мака.
— Я нужен тебе ради моей фамилии, — сказал Макдональд.
— Отчасти, — признал Уайт. — Понимаешь, я всегда чувствовал, что просто сижу в этом кресле, пока Мак не вернется, чтобы занять его вновь… или кто-то с фамилией Макдональд.
Макдональд еще раз оглядел кабинет, словно пытаясь увидеть в нем себя.
— Если ты пытаешься меня уговорить, — сказал он, — твои слова не очень-то убедительны.
— С этой антикриптографией забываешь, что значит говорить одно, а думать другое, — заметил Уайт. — К тому же здесь словно живет некий голос, непрерывно спрашивающий: а как бы сделал это Мак? А ведь мы знаем, что он был бы искренен и честен. Разумеется, я проверял, чем ты занимался после своего отъезда. Ты лингвист, специализировался в китайском и японском и много путешествовал во время учебы.
— Нужно же было что-то делать с каникулами, — сказал Макдональд.
— Твой отец тоже изучал языки, — вставил Ольсен.
— Да? — сказал Макдональд. — Но я занялся этим потому, что сам захотел этого.
— Затем ты занялся программированием компьютеров, — продолжал Уайт.
— Твой отец тоже занимался электроникой, — заметил Ольсен.
— Я просто забрел в это, потому что работал над компьютерным переводом.
— И внес оригинальный вклад в это искусство, — сказал Уайт. — Как видишь, Бобби, выходит, что все эти годы ты как бы готовился занять это кресло.
— Может, вы с Маком и не понимали друг друга, — сказал Ольсен, — но вы очень похожи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58