Или приснилось, что он спал?
«Ищи среди звезд похожих на нас»
Во всем этом гнездилось безумие, но, может, безумие божественное, творческое? И разве не такое вот безумие оплодотворяет человеческое самосознание, становится движущей силой помешательства, требующего порядка от стохастической Вселенной, клапаном ужасающего одиночества, ищущего компании среди звезд?
«А может, одни мы — и в этом весь сказ?»
Звонок телефона увяз в сонных дебрях. Макдональд поднял трубку, почти уверенный, что заговорит Вселенная, возможно, по-британски проглатывая окончания: «Алло, Человек? Это ты? Алло? Что-то плохо слышно, да? Я просто хотела сообщить, что я существую. А ты как? Ты меня слышишь? Послание в пути, дойдет через пару столетий. Надеюсь, ты будешь рядом, чтобы ответить? Ты хорошее существо. Ну ладно, пока…»
Но это была не Вселенная. Говорил голос с американским выговором, знакомый голос Чарли Сандерса.
— Мак, произошел несчастный случай. Ольсен уже выехал, чтобы тебя сменить, но ты не дожидайся, плюнь на все и приезжай поскорее. Речь идет о Марии.
Плюнь на все. Плюнь на все это. Какое это имеет значение? Поставь приборы на автоматический контроль, и компьютер сам со всем управится. Мария! Садись в машину. Шевелись! Не копайся! Так, хорошо. Быстрее! Быстрее! О, какая-то машина. Наверняка это Ольсен. А, неважно!
Какой еще несчастный случай? Почему я не спросил? А-а, неважно, какой. Мария. С ней ничего не может случиться. Ничего серьезного. Не в такой толпе людей. Nil desperandum. И все же… зачем Чарли звонил, если ничего серьезного? Должно быть, что-то серьезное. Нужно приготовиться к чему-то очень плохому, к такому, от чего содрогнется мир и разорвется душа.
Нельзя, чтобы я сломался на глазах у всех. А почему нельзя? Почему я должен изображать железного? Почему всегда должен быть спокойным, невозмутимым, уверенным? Почему я? Если случилось страшное, если что-то невероятно плохое постигло Марию, ничто уже не будет важно. Никогда. Почему я не спросил Чарли, что случилось? Почему? Злое может подождать, и хуже от этого не станет.
«Какое дело Вселенной до моих страданий? Я ничто. Мои чувства безразличны всем, кроме меня самого. Единственное, почему я что-то значу для Вселенной, — это Программа. Только это связывает меня с вечностью. Моя любовь и мои страдания только со мной, но моя жизнь или смерть имеют значение для Программы».
Подъезжая к гасиенде, Макдональд дышал спокойно, он почти справился со своими чувствами. Небо на востоке посерело перед рассветом — обычный час возвращения домой сотрудников Программы. В дверях его ждал Сандерс.
— Пришел доктор Лессенден. Он у Марии.
В воздухе еще не рассеялся запах сигаретного дыма и воспоминание о шуме голосов, однако кто-то уже поработал и следы вечеринки исчезли. Наверное, все крутились как белки в колесе — люди у него были хорошие.
— Бетти нашла ее в ванной, что за вашей спальней — все остальные были заняты. Это моя вина — мне надо было оставаться на дежурстве. Может, если бы ты был здесь… Но я знал, что ты сам хочешь подежурить.
— Ничьей вины тут нет. Мария очень часто оставалась одна, — сказал Макдональд. — Что случилось?
— Разве я не сказал? Полоснула бритвой запястья. Оба. Бетти нашла ее в ванне… как в розовом лимонаде.
Какая-то лапа стиснула внутренности и теперь медленно отпускала их. Да, вот оно. Разве он не знал с самого начала? После того снотворного он всегда знал, что это произойдет, хотя и старался поверить ей, что передозировка была случайной. А может, все-таки не знал? Несомненно было только одно — сообщение Сандерса его не удивило.
А потом была спальня. Они стояли, а Мария лежала под одеялом, почти незаметная под ним, а руки ее с повязками покоились на одеяле ладонями вверх — как полосы белой краски поперек оливкового совершенства этих рук. Уже не совершенства, напомнил он себе, ибо теперь его нарушали ужасные красные губы, говорившие о несчастной судьбе и невысказанной печали, о жизни, которая оказалась всего лишь подделкой…
Доктор Лессенден поднял голову; струйки пота стекали у него по лбу.
— Кровотечение прекратилось, но она потеряла много крови. Я должен забрать ее в больницу на переливание. Машина подойдет с минуты на минуту.
Макдональд взглянул на лицо Марии — она была бледнее, чем когда-либо. Почти восковая, она выглядела так, словно ее уже уложили на атласную подушку для вечного сна.
— Шансов у нее пятьдесят на пятьдесят, — ответил Лессенден на его немой вопрос.
Мимо прошли санитары с носилками.
— Бетти нашла это на ее туалетном столике, — сказал Сандерс и вручил Макдональду сложенный листок бумаги.
Макдональд развернул его.
«Je m'en vau chercher un grand Peut-etre».
Приход Макдональда на работу удивил всех. Никто ничего не говорил, а он не спешил объяснять, что не мог вынести сидения в доме, полном воспоминаний, и ждать известий. Однако о Марии его спросили, и он ответил:
— Доктор Лессенден не теряет надежды. Она еще не пришла в себя и, вероятно, будет без сознания еще какое-то время. Доктор сказал, что с тем же успехом я могу ждать здесь, а не в больнице. Наверное, я просто действовал им на нервы. Они не теряют надежды, но Мария пока без сознания…
Наконец Макдональд остался один. Он вынул бумагу и ручку и долгое время работал над заявлением. Потом скомкал лист и швырнул в корзину для мусора, нацарапал на другом листе бумаги одну фразу и вызвал Лили.
— Отправь это!
Она взглянула на бумагу.
— Нет, Мак…
— Отправь это!
— Но…
— Это не прихоть, я все тщательно обдумал. Отправь это.
Она медленно вышла из кабинета, держа листок кончиками пальцев. Макдональд перекладывал бумаги на столе, ожидая телефонного звонка. Но сначала без стука вошел Сандерс.
— Ты не можешь бросить нас, Мак, — сказал он.
Макдональд вздохнул.
— Лили уже сказала тебе? Я уволил бы ее, не будь она так верна.
— Конечно, сказала. Дело ведь не только в тебе, а во всей Программе.
— Вот именно. Я тоже имел в виду Программу.
— Мне кажется, я понимаю тебя, Мак… — Сандерс умолк. — Конечно, я не знаю, что ты переживаешь. Наверное, это очень тяжело. Но все-таки не бросай нас. Подумай о Программе.
— Вот я и подумал. Я ведь жизненный банкрот, Чарли. Чего я ни коснусь, от всего остается лишь пепел.
— Ты лучше всех нас.
— Да неужто? Скверный лингвист и дрянной инженер? У меня не хватает квалификации для такой работы, Чарли. Для руководства Программой нужен человек изобретательный, настоящий лидер, кто-нибудь, обладающий… шармом.
Несколько минут спустя он повторил все это Ольсену, а когда дошел до квалификации, Ольсен сумел ответить только:
— Ты устраиваешь отличные вечеринки, Мак.
Скептик Адамс тронул его сильнее всего:
— Мак, я верю в тебя вместо Бога.
Зонненборн сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
«Ищи среди звезд похожих на нас»
Во всем этом гнездилось безумие, но, может, безумие божественное, творческое? И разве не такое вот безумие оплодотворяет человеческое самосознание, становится движущей силой помешательства, требующего порядка от стохастической Вселенной, клапаном ужасающего одиночества, ищущего компании среди звезд?
«А может, одни мы — и в этом весь сказ?»
Звонок телефона увяз в сонных дебрях. Макдональд поднял трубку, почти уверенный, что заговорит Вселенная, возможно, по-британски проглатывая окончания: «Алло, Человек? Это ты? Алло? Что-то плохо слышно, да? Я просто хотела сообщить, что я существую. А ты как? Ты меня слышишь? Послание в пути, дойдет через пару столетий. Надеюсь, ты будешь рядом, чтобы ответить? Ты хорошее существо. Ну ладно, пока…»
Но это была не Вселенная. Говорил голос с американским выговором, знакомый голос Чарли Сандерса.
— Мак, произошел несчастный случай. Ольсен уже выехал, чтобы тебя сменить, но ты не дожидайся, плюнь на все и приезжай поскорее. Речь идет о Марии.
Плюнь на все. Плюнь на все это. Какое это имеет значение? Поставь приборы на автоматический контроль, и компьютер сам со всем управится. Мария! Садись в машину. Шевелись! Не копайся! Так, хорошо. Быстрее! Быстрее! О, какая-то машина. Наверняка это Ольсен. А, неважно!
Какой еще несчастный случай? Почему я не спросил? А-а, неважно, какой. Мария. С ней ничего не может случиться. Ничего серьезного. Не в такой толпе людей. Nil desperandum. И все же… зачем Чарли звонил, если ничего серьезного? Должно быть, что-то серьезное. Нужно приготовиться к чему-то очень плохому, к такому, от чего содрогнется мир и разорвется душа.
Нельзя, чтобы я сломался на глазах у всех. А почему нельзя? Почему я должен изображать железного? Почему всегда должен быть спокойным, невозмутимым, уверенным? Почему я? Если случилось страшное, если что-то невероятно плохое постигло Марию, ничто уже не будет важно. Никогда. Почему я не спросил Чарли, что случилось? Почему? Злое может подождать, и хуже от этого не станет.
«Какое дело Вселенной до моих страданий? Я ничто. Мои чувства безразличны всем, кроме меня самого. Единственное, почему я что-то значу для Вселенной, — это Программа. Только это связывает меня с вечностью. Моя любовь и мои страдания только со мной, но моя жизнь или смерть имеют значение для Программы».
Подъезжая к гасиенде, Макдональд дышал спокойно, он почти справился со своими чувствами. Небо на востоке посерело перед рассветом — обычный час возвращения домой сотрудников Программы. В дверях его ждал Сандерс.
— Пришел доктор Лессенден. Он у Марии.
В воздухе еще не рассеялся запах сигаретного дыма и воспоминание о шуме голосов, однако кто-то уже поработал и следы вечеринки исчезли. Наверное, все крутились как белки в колесе — люди у него были хорошие.
— Бетти нашла ее в ванной, что за вашей спальней — все остальные были заняты. Это моя вина — мне надо было оставаться на дежурстве. Может, если бы ты был здесь… Но я знал, что ты сам хочешь подежурить.
— Ничьей вины тут нет. Мария очень часто оставалась одна, — сказал Макдональд. — Что случилось?
— Разве я не сказал? Полоснула бритвой запястья. Оба. Бетти нашла ее в ванне… как в розовом лимонаде.
Какая-то лапа стиснула внутренности и теперь медленно отпускала их. Да, вот оно. Разве он не знал с самого начала? После того снотворного он всегда знал, что это произойдет, хотя и старался поверить ей, что передозировка была случайной. А может, все-таки не знал? Несомненно было только одно — сообщение Сандерса его не удивило.
А потом была спальня. Они стояли, а Мария лежала под одеялом, почти незаметная под ним, а руки ее с повязками покоились на одеяле ладонями вверх — как полосы белой краски поперек оливкового совершенства этих рук. Уже не совершенства, напомнил он себе, ибо теперь его нарушали ужасные красные губы, говорившие о несчастной судьбе и невысказанной печали, о жизни, которая оказалась всего лишь подделкой…
Доктор Лессенден поднял голову; струйки пота стекали у него по лбу.
— Кровотечение прекратилось, но она потеряла много крови. Я должен забрать ее в больницу на переливание. Машина подойдет с минуты на минуту.
Макдональд взглянул на лицо Марии — она была бледнее, чем когда-либо. Почти восковая, она выглядела так, словно ее уже уложили на атласную подушку для вечного сна.
— Шансов у нее пятьдесят на пятьдесят, — ответил Лессенден на его немой вопрос.
Мимо прошли санитары с носилками.
— Бетти нашла это на ее туалетном столике, — сказал Сандерс и вручил Макдональду сложенный листок бумаги.
Макдональд развернул его.
«Je m'en vau chercher un grand Peut-etre».
Приход Макдональда на работу удивил всех. Никто ничего не говорил, а он не спешил объяснять, что не мог вынести сидения в доме, полном воспоминаний, и ждать известий. Однако о Марии его спросили, и он ответил:
— Доктор Лессенден не теряет надежды. Она еще не пришла в себя и, вероятно, будет без сознания еще какое-то время. Доктор сказал, что с тем же успехом я могу ждать здесь, а не в больнице. Наверное, я просто действовал им на нервы. Они не теряют надежды, но Мария пока без сознания…
Наконец Макдональд остался один. Он вынул бумагу и ручку и долгое время работал над заявлением. Потом скомкал лист и швырнул в корзину для мусора, нацарапал на другом листе бумаги одну фразу и вызвал Лили.
— Отправь это!
Она взглянула на бумагу.
— Нет, Мак…
— Отправь это!
— Но…
— Это не прихоть, я все тщательно обдумал. Отправь это.
Она медленно вышла из кабинета, держа листок кончиками пальцев. Макдональд перекладывал бумаги на столе, ожидая телефонного звонка. Но сначала без стука вошел Сандерс.
— Ты не можешь бросить нас, Мак, — сказал он.
Макдональд вздохнул.
— Лили уже сказала тебе? Я уволил бы ее, не будь она так верна.
— Конечно, сказала. Дело ведь не только в тебе, а во всей Программе.
— Вот именно. Я тоже имел в виду Программу.
— Мне кажется, я понимаю тебя, Мак… — Сандерс умолк. — Конечно, я не знаю, что ты переживаешь. Наверное, это очень тяжело. Но все-таки не бросай нас. Подумай о Программе.
— Вот я и подумал. Я ведь жизненный банкрот, Чарли. Чего я ни коснусь, от всего остается лишь пепел.
— Ты лучше всех нас.
— Да неужто? Скверный лингвист и дрянной инженер? У меня не хватает квалификации для такой работы, Чарли. Для руководства Программой нужен человек изобретательный, настоящий лидер, кто-нибудь, обладающий… шармом.
Несколько минут спустя он повторил все это Ольсену, а когда дошел до квалификации, Ольсен сумел ответить только:
— Ты устраиваешь отличные вечеринки, Мак.
Скептик Адамс тронул его сильнее всего:
— Мак, я верю в тебя вместо Бога.
Зонненборн сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58