Командир отвел плечо и поморщился:
– Ну, ну, смотри, без хамства. Я этого не люблю.
– Зачем хамство? Я тебе как родному брату говорю. Офицеры за столом засмеялись.
Командир побагровел.
– Ты, мошенник, поговори у меня еще! Я тебя под военно-полевой суд подведу. Ты свое вино чем разбавля­ешь? Разве это вино? Я такого вина и пробовать не же­лаю.
Буфетчик поглядел на пустые бутылки, стоявшие перед командиром, и пожал плечами:
– Самое лучшее кавказское вино, господин офицер. У меня это вино генерал Май-Маевский пил. Ты бы тоже не­множко попробовал. Хочешь, я тебе еще бочонок пришлю? Ты только прогони подальше большевиков. Ты такой храб­рый командир, отчаянный командир. Лучше самого генера­ла Май-Маевского. Тот всегда драться лез, а ты так лю­безно разговариваешь.
– Ладно, – сказал командир и даже слегка улыбнул­ся. – Ступай к себе в буфет да пошарь там, не найдется ли чего-нибудь получше этой бурды.
Буфетчик, кланяясь, попятился к выходу.
– Гришка, – спросил меня Васька шепотом, – ты бы чего съел?
– Сыру, вон того, что на углу лежит. Я такого никогда не пробовал.
– А я бы копченой колбасы, – сказал Васька, – смот­ри, жиру-то в ней сколько – целыми плитками! Ух, сво­лочи! Вот тот рыжий офицер уже за шестым куском тя­нется.
У меня к горлу подступила слюна. Дома мы уже тре­тий день хлебали за обедом пустой суп.
Вдруг командир с грохотом отодвинул стул и, покачи­ваясь, встал.
– Господа! – проговорил он нетвердым голосом. – Как приятно быть в кругу близких друзей… Несмотря на наше сумбурное положение, мы не унываем и ждем лучших дней. Нам помогут англичане, французы, немцы и американцы. Вся Европа с нами! Ни черта мы не боимся, все равно мы разобьем большевиков. Недаром мы чистых дворянских кровей!
– Ура! – крикнул из своего дальнего угла человек в железнодорожной тужурке.
– Гляди, это же Сыч, – шепнул мне Васька.
И верно, это был телеграфист Сомов. Командир поко­сился на него и, подняв дрожащей рукой налитую до кра­ев рюмку, произнес:
– За единую, неделимую!
– Ура! – гаркнули все за столом.
В это время дверь открылась, и в комнату вошли не­сколько человек два молоденьких вольноопределяющихся в длинных шинелях, перетянутых в талии поясами, и еще какие-то люди в пиджаках.
– Привели, ваше высокоблагородие! – мальчишеским голосом выкрикнул один из вольноопределяющихся.
– А, мое почтение, мастеровые, труженики, – сказал командир, обернувшись. – Пожалуйста, сюда, поближе.
Мастеровые подошли к столу, и свет упал на их лица.
Васька даже вскрикнул. Один из рабочих, подошедших к столу, был его отец Илья Федорович. Другой – Чиканов.
– Садитесь, пожалуйста, располагайтесь, как дома, – сказал командир и, схватив со стола большую рюмку с ви­ном, поднес ее Васькиному отцу.
– Я не пью, – ответил Илья Федорович.
– Ну что вы, одну рюмочку перехватить не грех, – уго­варивал командир.
– Я не пью, – наотрез отказался Илья Федорович.
– Давно ль перестал? – спросил его через стол Со­мов.
Васькин отец вскинул на него глаза и спокойно ответил:
– В последний раз с тобой пил перед тем, как мы вме­сте в погребе прятались.
Телеграфист беспокойно заерзал и уткнулся в тарелку.
– Может, вы пьете? – обратился командир к Чиканову.
Чиканов немножко помялся, а потом взял рюмку и од­ним махом опрокинул ее в рот.
– Ну, закусите, – сказал командир и показал ему на стол.
Чиканов присел на край стула и робко подвинул к себе соленые огурцы. Потом осмелел и потянулся к сыру и коп­ченой колбасе.
Илья Федорович по-прежнему неподвижно стоял у стола.
– А вы бы хоть закусили, если не пьете, – сказал ему командир. – Вот икорка, вот селедочка хорошая. Да вы не стесняйтесь. Я человек простой и люблю мастеровой народ. Ведь это мы за вас кровь на полях проливаем – за свобо­ду, за счастье, за наше взаимное благополучие.
– Они этого не понимают, – сказал Сомов. – Натура у них такая… большевицкая.
– Что? – резко спросил командир.
– Не понимают они человеческого обращения, – сказал Сомов.
– Как? – еще резче спросил командир.
– Я ничего, – сказал Сомов.
– Ну, если ничего, так и не суйся не в свое дело, пока тебя не спрашивают. А вас как по имени и отчеству зовут? – снова обратился командир к Васькиному отцу.
– Илья Федорович.
– Так вот, Илья Федорович, расскажите нам, как чув­ствуют себя мастеровые, на что жалуются, чего просят?
– Мастеровые ничего не просят, – сказал Илья Федо­рович.
– А все-таки? Илья Федорович молчал.
Начальник станции, который до этой минуты сидел склонившись над рюмкой и клевал носом, вдруг заговорил:
– А не знаете ли вы, – сказал он, – почему в депо так плохо работа идет? Крюки в кузне не варятся, подшипники плохо подшабриваются.
– А кто его знает, – сказал Илья Федорович.
– Кто его знает? – заорал начальник станции. – А при большевиках как работали? Это ты знаешь? Как дорогу перед их отступлением чинили, помнишь?
– Еще бы ему не помнить, – снова вмешался Сомов. – Он больше всех старался.
Илья Федорович посмотрел в сторону Сомова и тихо сказал:
– Ты бы тут поменьше старался, сыч проклятый.
– Не будем пререкаться, – сказал командир броне­поезда. – Передайте от моего имени рабочим, чтобы они работали по-настоящему Иначе я должен буду прибегнуть к нежелательным репрессивным мерам. Тогда уже на себя пеняйте. Подведу бронепоезд к семафору, долбану по по­селку, так от вас ничего не останется. Поняли?
Чиканов бросил вилку и застыл с раскрытым ртом.
Илья Федорович смотрел себе под ноги.
– Что они теперь с ними сделают? – прошептал Васька.
Я соскочил с карниза, на котором мы стояли, и выко­вырял из земли два обломка кирпича. Один оставил себе, другой отдал Ваське.
– Если они что с ними делать станут, смотри на ме­ня, – сказал я Ваське. – Я замахнусь, а ты за мной кидай.
– Ладно, – сказал Васька, – пусть только попробуют тронуть.
Мы опять заглянули в окно. Все, кроме командира, вскочили из-за стола и размахивали руками.
Илья Федорович и Чиканов стояли бледные, озираясь по сторонам.
– Говори, кто с красными ушел? – хрипел офицер с рыжими бакенбардами.
– Говори, хамская морда! – визжал начальник стан­ции.
Командир бронепоезда спокойно сидел в кресле и по­сасывал толстую сигару.
– Не скажешь? – снова захрипел рыжий офицер. Он откинул руку наотмашь, как будто приготовился ударить Илью Федоровича.
– Ну, ну, потише, – сказал Илья Федорович.
Рыжий размахнулся и со всей силой стукнул его кула­ком в висок.
В эту минуту мы с Васькой почти разом замахнулись и пустили в окно по кирпичу. Раз! Два! Что-то звякнуло, загремело, и свет в комнате потух.
Мимо нас проскочили какие-то люди. Они кричали и грозили револьверами. Пригнувшись к земле, мы прошмыг­нули по Железнодорожной улице до первого переулка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44