Баловали в тюрьме нас с Васькой, как будто мы всем сыновьями приходились. Хлеба нам давали, сала давали, а иной раз и курятины кусочек, если кому из дому прине­сут.
На четвертый день вызвал надзиратель старика Полежая.
– Полежаев, выходи!
Васька даже задохнулся от испуга, а у меня кровь похолодела. А Полежай будто знал, что его сейчас вы­звать должны. Поднялся застегнул поддевку на все крюч­ки и пошел к выходу с шапкой в руке. Мешок его и жестя­ной чайник так в углу и остались.
– Неужто повесят? – спросил Аким Власов.
– Ясное дело, повесят, – сказал Климов.
– Да ведь ему до своей смерти всего три дня оста­лось.
– Хоть бы день остался, а если надумали, значит, по­весят.
До самого вечеря мы на дверь смотрели. Когда уже все укладывались спать. Полежая внесли на руках двое каза­чат. Они донесли старика до его угла и бросили как чур­бак, на солому. Старик сопел и мотал головой.
– Крепкий у вас дедушка. – сказал караульный. – Тридцать плетей принял, а еще дышит!
И верно. Полежай еще дышал. Дышал быстро и громко, как в лихорадке.
В тюрьму тискали все новых и новых людей. Воздух в бараке стал тяжелым едким.
Даже Аким Власов приуныл и замолк. Мы тоже пере­стали шнырять по бараку и заговаривать с людьми. На прогулку нас не пускали. А на улице уже была, верно, полная весна. Из тюремных маленьких окошек было вид­но, как по углам позеленел двор.
– Кастинов! Выходи! – крикнул однажды дежурный.
Никто не отозвался.
– Кастинов, выходи, чего мнешься? – крикнул еще раз дежурный.
«Кто же тут Кастинов?» – подумал я, совсем позабыв Васькину фамилию. Да и Васька не сразу сообразил, что это он – Кастинов.
Только когда дежурный в третий раз вызвал его, Вась­ка вскочил, огляделся вокруг – будто ища помощи – и по­шел, переступая через лежащих людей, к двери.
– Не трусь, Вася, авось обойдется! – шепнул я ему вслед.
Не успел дежурный закрыть дверь за Васькой, вся тюрьма зашумела.
– Храбрецы кубанские, – хрипел Полежай. – С детьми им только и воевать…
Аким подсел ко мне и стал утешать меня, как малень­кого.
– Не горюй, Гриша, его, может, только на допрос по­звали. Покричат и отпустят. Что с него взять?
В это время опять громко звякнул засов. Опять вошел дежурный надзиратель:
– Ми-рош-ко! Выходи!
Моя очередь. Так я и думал. Пошатываясь, перешагнул я через перекладину порога. Ну и легкий же воздух! Дох­нешь – и сразу тебя в сон бросает. Небо чистое. По зеле­ной церковной крыше воробьи скачут. Если бы не мой конвойный, пробежал бы я теперь без остановки верст пят­надцать одним махом. Побежал бы на Кубань, сиганул бы с кручи прямо в речку, – даром, что вода еще холодная, – проплыл бы ершом под водой и вынырнул бы на самой середине Кубани. Ох и хорошо оттуда смотреть на мост же­лезнодорожный, на другой берег, где густые кустарники, на станицу!
А еще лучше растянуться после купанья в том месте, где Зеленчук впадает в Кубань. Там трава мягкая, а камни теплые. Вот бы поспать вволю!
Вдруг небо надо мной потемнело, церковь покосилась, зашатались дома.
Я ухватился за рукав часового, чтобы не упасть. Это у меня от ходьбы и от воздуха закружилась голова.
– Чего чепляешься? – заорал во всю глотку часовой, видно испугавшись. – Стой на своих ногах, а то я тебя прикладом долбану.
Я перевел дух и поплелся дальше, еле волоча ноги. Мы поднялись по знакомому крыльцу и вошли в коридор. Дверь к атаману была открыта настежь.
Атаман сидел за столом, а прямо перед ним стоял Васька, сбоку – Илья Федорович.
У дверей и окон выстроились казаки с винтовкой к ноге.
Атаман медленно читал бумажку:
– Мы, станичники, сего марта тринадцатого дня во время дождя… около станции… железной дороги обнару­жили шпиёна, у которого обнаружен в правом кармане штанов револьвер, коего система неизвестна, а на вид бе­лый, одноствольный, пятизарядный, заряжается при по­средстве разлома рукой. Что подписью руки заверяем. Ста­ничники Петрусенько, Юдин, Дериземля, Новохатский, Бородюк.
– Что скажешь! – спросил атаман у Ильи Федорови­ча. – Вот тебе документ, а вот и само вещественное дока­зательство. – Атаман выдвинул ящик стола и достал отту­да Васькин смит-и-вессон. – Теперь вопрос: откуда у не­совершеннолетнего огнестрельное оружие? Проще сказать, откуда он его достал?
Илья Федорович пожал плечами:
– Да почему я знаю, откуда он достал? Может, ребя­та ему дали, а может, он в поле нашел. Мало ли их там валялось! Делать ребятам нечего, вот они и рыщут, хоть к черту в трубу залезут.
Атаман сидел, откинувшись назад, и тер желтыми от табака пальцами впалые рябые щеки, крючковатый нос, острый, гладко выбритый подбородок.
Время от времени он поглядывал на меня воспаленными глазами, будто что-то вспоминал.
Вдруг он стукнул кулаком по столу. Пузырек с черни­лами так и подпрыгнул.
– Так вот оно как? Револьверы в поле находите? Чтой-то мне не случалось находить. Верно, мне счастье в руку не идет. А тебе, Поликарп Семенович, попадался где-ни­будь на лужку стейер какой-нибудь или там маузеришко какой?
– Никак нет, – ответил бородатый казак басом.
Другие казаки загоготали.
– То-то что нет. Кабы оно валялось на дороге, так и оружейных заводов не нужно бы. Посылали бы баб, вроде как по ягоду-живику. Собирай, мол, в торбу. Тут же на ку­сточке и патрончики растут, а глядишь – и пулеметик, что грибочек, из-под земли вылез. Так ведь? Ну, чего молчишь, говори, много ли ваши дедовские пулеметов да винтовок после дождя насбирали?
Илья Федорович нахмурился и махнул рукой.
– Чего зря время терять! – тихо сказал он, не глядя на атамана. – Позвали как по делу, а сами сказочки рас­сказываете. Либо отпустите, либо допрашивайте.
– Отпустить? – спросил атаман, хитро улыбаясь. – Я бы тебя отпустил, на что ты мне сдался? Да как бы они тебя у двери не задержали!
Атаман кивнул головой на казаков.
Казаки, как по команде, грохнули об пол прикладами.
– Не пустят, говорят, – сказал атаман.
У Ильи Федоровича так и заходили скулы. Но он ниче­го не ответил. Да и что было отвечать!
На этот раз продержали нас у атамана долго. Меня и Ваську почти совсем не допрашивали. Одного Илью Федо­ровича мучили. Он даже вспотел весь, но держал язык за зубами, не горячился. С того места, где стоял он, хорошо было видно виселицу.
Вдруг атаман выпрямился во весь рост.
– Так ты ровно ничегошеньки не знаешь? А кто боль­шевикам отступать помогал? А кто из комендантской вин­товки потаскал, знаешь?
– Не знаю, – сказал Илья Федорович.
Атаман вышел из-за стола и подошел к Илье Федоро­вичу.
– А кто телеграфиста в мазуте утопил, тоже не зна­ешь?
– Не знаю.
– Так. А кто платформу на броневик спустил? Кто в мастерских народ баламутит, через фронт к большевикам рабочих переправляет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44