Да снаряды – это еще не все… А вот тиф там… Сыпняк. Боль­ные в окопах лежат, на станциях вповалку валяются, в вагонах, кругом…
– А нам чего же ты про тиф не рассказывал? – спро­сил Васька.
– Не мешай, Васька, не суйся, – толкнул его Андрей.
– Народу видимо-невидимо помирает… – сказал Сень­ка, промолчав. – В прошлый вторник человек сорок хоро­нили. Я тоже ходил копать братскую. Страшно! Теперь отступать решили. Говорят, за Куму-реку отступят. Дер­жаться нечем. Снаряды доставать неоткуда. А главное, сыпняк косит людей…
Я слушал Сеньку и думал: как же так? Сколько крас­ноармейцев было. Ведь сам же я видел, когда эшелоны отправляли… И теплушки набиты были, и на лошадях, и на автомобилях ехали, и пешие шли… А он говорит – лю­дей нет.
И мне представилось вдруг, что там, за семафором, в стороне Курсавки, одни мертвецы лежат. И среди мертве­цов ходит дядя Саббутин, высокий, в полушубке, с тяже­лой артиллерийской шашкой на боку.
Я посмотрел на ребят. Они сидели насупившись.
На чердаке было тихо, неуютно, сыро.
– А ты что ж про Сорокина не говоришь? – сказал на­конец Васька.
– А что Сорокин? – насторожился Порфирий.
– Изменил нашим. Продал Красную Армию. Сволочь, офицер белогвардейский вот он кто оказался.
– Изменил? – переспросил Порфирий. – Так и надо было ожидать. Красноармейцы давно про него говорили, будто он снаряды с флангов белым передает.
– Кто же теперь командовать будет? – спросил Вась­ка и вздохнул.
– Тебе, видно, придется. Больше некому, – сказал Андрей.
– Да ты брось шутить, не до шуток теперь, – огрыз­нулся Васька. – Вы лучше нам, товарищ красноармеец, скажите, – обратился он к Порфирию, – что мы теперь де­лать будем?
– Воевать будем, – сказал Порфирий.
– А чем же воевать, когда патронов у наших нет?
– Ни к чему, выходит, мы отряд свой строили, – тихо сказал Андрей. – Все равно – пропадать теперь.
Мы совсем опустили головы. Уж если Андрей говорит «пропадать», – значит, верно, пропадать. Не придут крас­ные к нам. Всегда у нас шкуринцы стоять будут. Заберут всех по одному деповских и в станице постреляют…
– Ребята, – вдруг громко сказал Порфирий.
Мы все повернулись к нему.
– Расскажу я вам такой случай. Товарищ у меня был, первый друг. Степаном его звали. Вот лежим мы раз в окопе под Беломечеткой. Окружили нас шкуринцы со всех сторон. Прорваться нет возможности. А дело это летом было. Ветром так и колышет траву. Впереди орешник. Неприятелю из-за кустов хорошо видать нас, а нам ниче­го не видно. Послали мы троих в разведку. Ползут они по траве вперед. Только до леска добрались – затрещали пу­леметы. Так они и не воротились Послали еще троих – вправо, дорогу искать. Тихо было, вот как сейчас. Ждали мы их, ждали, и тоже не дождались, хоть выстрелов и не было. Видно, их живьем захватили. Послали мы троих влево. Только они отползли шагов сорок, как их пулями на месте уложили.
Тогда мы решили послать шесть человек зараз. И все равно никто из них назад не пришел.
Напирали на нас белые в три цепи. Такого огня ни­когда я не видал. Кругом нас землю глыбами поднимало и сыпало мелким дождем.
«Ну как, прорвемся или сдаваться будем? – спраши­вает у меня Степан.
«А ты думаешь – живым тебя оставят, если сдашься? – говорю я ему. – Все равно – конец».
«Ну тогда, значит, прорываться надо. Вставай!»
Поднялся Степан – в одной руке граната, а в другой винтовка.
Идет во весь рост, не пригибаясь…
– Дядя Порфирий, он один пошел? – спросил Васька.
– В том-то и дело, Вася, что один. Все лежали в око­пах. Ждали чего-то. Даже обозлились на Степку, когда он пошел на верную смерть: «Вот, – говорят, – и сам пропа­дет, и нам теперь конец – откроют всех и перебьют».
Вдруг, глядим, Степка наш упал на левую ногу. Потом поднялся, повернулся к нам и махнул бомбой. «Выле­зай!» – кричит. И выкинул бомбу вперед. А сам будто споткнулся, сел. Тут у нас на правом фланге как закричат: «Бей шкуринцев! Забегай с левого фланга!»
И побежали мы все. Добежал я до Степана, а он еще дергается, головой мотает.
Больше его я не видал. Сбили мы у опушки огневые точки противника, а потом, не давая осесть, гнали шкуринцев до самой реки. Назад ворочаться, конечно, смысла не было. Так я и не знаю, кто подобрал моего товарища и где его зарыли. Ясно только – в живых его нет, а то бы где-нибудь объявился.
– Дядя Порфирий, – сказал Васька, – а он, товарищ ваш, который первый поднялся, он здоровый, наверно, высокий такой был, да?
– Нет, не высокий – сказал Порфирий, – а совсем ко­ротенький, такой вот, как ты, Вася, только пошире в пле­чах… Так вот видите, ребята, нам уж совсем казалось тогда, что конец пришел, а смотрите – вылезли. Значит, и теперь вылезем. Только духом не падай да помни, что ты не один…
– Дядя Порфирий, – сказал опять Васька, – отчего же он один пошел?
– Кто он?
– Да товарищ ваш, Степка.
– А потому, что мы вначале, как тебе сказать… струсили малость. Если бы все пошли разом, то пожалуй, и он бы живой остался, и с неприятелем бы мы скорее по­кончили. В бою ведь каждая минута дорога. Вот и теперь дремать не надо. Ничего, что армия отступает. Она вер­нется еще да так погонит белых, как мы их гнали под Беломечеткой. А нам здесь надо встречу готовить, деповских да станичных собирать в одну шеренгу.
Я сразу представил себе, как мы идем длинной-длинной шеренгой, потом строимся по два, по четыре. Мы уже не ребята, а боевые красноармейцы. Большевики. Плечо мое режет тяжелая винтовка. Я поправляю ее и подтягиваю ремень.
Мы идем по дороге на Кубань.
Земля ухает под ровным шагом крепких сапог. Звяка­ют котелки, привязанные к нашим поясам.
Подходим к реке. Летний ветер несет сырой запах ка­мышника. Летний!.. Какой черт – летний!.. Снег по-преж­нему тарахтит сухими крупинками по крыше чердака и залетает мелкой пылью во все щели. Наш красноармеец сидит согнувшись, засунув озябшие руки в рукава, а перед ним Сенька, Андрей, Васька и я.
Глава XX
БУЛЫЖНЫЙ ЭКСПРЕСС
Зима пришла настоящая – с ветром, с метелью. Как идешь через выгон в станичную школу, ветер дерет на те­бе полушубок, вырывает из рук сумку. Идешь-идешь и обернешься назад, чтобы дух перевести.
Правда, в школу мы не часто ходили – в две недели раз, а то и реже.
Да и какое могло быть ученье, когда напротив школы, рядом со станичной церковью и атаманским правлением, болтались между черными, вымазанными дегтем столбами покойники – иной раз один, а то и пятеро.
Из окон моего класса хорошо была видна виселица. Когда дул сильный ветер, покойников раскачивало, как на качелях. Страшно было смотреть на них. А один раз, во время урока арифметики, мы видели самую казнь. Боро­датые казаки пригнали с атаманского двора человек де­сять иногородних и одного за другим стали раздевать до­гола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44