– Зачем гранату подожгли? – крикнул Ванька, подбе­гая ко мне.
– Она сама стрельнула, бомба твоя сумасшедшая, – сказал я. – Чуть меня не убила! Нам с Васькой все глаза засыпало. Ну и сила в ней!
Иван Васильевич обрадовался:
– Засыпала?
– Конечно, засыпала. Видишь, ни черта не вижу, – сказал Васька, протирая глаза кулаками.
– А здоровый огонь был? – спросил Иван Василье­вич.
– До самого неба, – отвечал Васька. – Как пшикнет, так я думал – плетень сгорит.
Иван Васильевич даже засмеялся от удовольствия.
– Видишь, а ты не верил, что у меня настоящая гра­ната выйдет. Я, брат, слесарь!
– Вот такую бы штуку начальнику в окно запустить, – сказал Васька. – Что было бы! Весь стол бы перевернуло, офицеру рыжему усы обсмолило бы! Или вот что – под бронепоезд, под самый паровоз заложить… Эх!
– Я могу и такую сделать, что бронепоезд разорвет, – сказал Иван Васильевич. – Только чурку надо побольше найти да патронов штук двести или триста.
Иван Васильевич так разошелся, что его и остановить нельзя было.
– Постой, – сказал я. – Твоими гранатами, конечно, рыбу глушить можно. А бронепоезд ею не взорвешь. Все-таки она не настоящая граната, а деревянная.
– Я могу и железную сделать. Вон я в прошлом году какую хорошую пушку сделал из дымогарных труб. Пом­нишь?
– Как же, помню, – сказал я, – хорошая была пушка, только не стреляла.
– Ну, гранату легче сделать. Отрежу кусок трубы, за­паяю с двух концов. Сбоку дырочку просверлю. Пороху насыплю. Вот тебе и граната.
– Все равно будет не настоящая, – сказал я. – Так же пшикнет, как и деревянная. У настоящей бомбы и ударник есть и капсюль. А в капсюле – пистон, гремучая ртуть, динамит. Из дымогарной трубы такую не сделаешь.
– Ну что ж, – сказал Иван Васильевич, – я и настоя­щую могу сделать. Мне бы только посмотреть на нее, как она приготовлена. Да где же ее найдешь?
– Пойдем в тупик, – предложил я. – Там много чего валяется. Может, и гранату найдем.
В старый вагонный тупик упираются четыре железно­дорожные линии. С северной стороны тупик открыт для входа, с южной, восточной и западной обнесен высокой цементной оградой.
Во время гражданской войны здесь было целое клад­бище негодных вагонов. Они валялись, опрокинутые набок, и глядели окнами в небо.
У южной стены тупика находились три деревянные кладовые. Стены кладовых были пробиты пулями. На всех дверях висели замки с лошадиную подкову.
Вряд ли кто, кроме нас, в эти дни заглядывал в старый тупик. Кладовщик и тот уже давно не заходил сюда. Это было видно по замкам. Они обросли мохнатым, густым слоем грязи.
Глухо было в тупике. Молчаливо стояли кладовые, только ветер забирался в них сквозь пробитые стены и рас­качивал из стороны в сторону ржавое железо крыш.
Иван Васильевич шел между вагонами и, качая го­ловой, говорил:
– Лежит вот все без толку. А ведь тут винтиков сколько, гаечек, шурупчиков!
– Э-э, ребята, смотри-ка – кожаный пояс! – крикнул Васька и полез было под вагон.
– Ну его, что у нас своих поясов нет, что ли? Ты ору­жие ищи, а не пояса.
Долго мы бродили по тупику и ничего не находили.
Вдруг совсем близко кто-то застучал палкой по коле­сам.
– Осмотрщик, верно, – сказал Васька, – колеса высту­кивает.
Мы осторожно заглянули под вагон.
– Андрей! – закричал Васька.
У вагона, притаившись, стоял Андрей. Он, видимо, ус­лышал наши голоса и тоже насторожился.
Мы кинулись к нему.
– Где же ты пропадал, Андрей? Ты разве не в Курсавке?
Я даже обозлился на него:
– Что же ты на фронт не ушел? Только хвастал, да?
– Ну и чудной ты, Гришка! Куда же я один пойду?
– А чего же к нам не приходил?
– Рассердился на тебя, вот и не приходил. Вдвоем мы бы уже давно на фронте были.
Андрей порылся в кармане и вынул четыре патрона.
– Вот здесь нашел, – сказал он.
Ванька осмотрел их и сказал деловито:
– Ну если патроны нашел, так и граната тут может быть.
– Ясно, может, – сказал Андрей. – Надо только поис­кать как следует. Без толку болтаться нечего, главное – смотри под вагонами.
– Я и хотел лезть, – сказал Васька и, недолго думая, нырнул под вагон.
Мы тоже полезли на животах под вагоны.
– Ай, ай! – закричал вдруг Васька, словно его кто резал.
Мы все поползли к нему на помощь. А Васька все орал и показывал пальцем под соседний вагон.
– Ай, ай! Человек!
Мы схватили Ваську за руку.
– Какой человек?
– Живой.
Из-под багажного вагона, опираясь на толстую палку, вылез человек в грязной шинели.
– Тише, – хриплым голосом сказал он. – Тише. Лезьте сюда.
Мы выбрались из-под колес и робко подошли к чело­веку.
– Вы только не кричите, ребята милые, – торопливо сказал он, запинаясь. – Вы чьи?
– Мы поселковые.
– Кто ваши отцы?
– А тебе на что? – крикнул Иван Васильевич.
Мне стало жалко этою обтрепанного, грязного челове­ка. «И чего он залез сюда? Прячется, верно, от кого», – подумал я.
– Чьи же вы? – еще раз спросил человек.
– Деповские, – сказал я. – А ты кто такой?
– Я красноармеец.
Мы так и уставились на него во все глаза. Лицо у него было совсем серое от грязи. Скулы туго обтянуты кожей.
– Товарищ красноармеец, закури, – сказал Андрей и протянул ему пачку махорки.
Я вытащил из-за пазухи хлеб, прихваченный из дому. Иван Васильевич достал из кармана спички.
Красноармеец прежде всего потянулся к Андрейкиному табаку. Руки у него дрожали.
Вместе с ним закурили и мы. Желтоватый дым за­кружился над нами легким облачком.
– А что ты здесь делаешь? – спросил красноармейца Андрей.
– Отстал я… Ранен… – и красноармеец отвернул пра­вую штанину. Под штаниной мы увидели наскоро сделан­ный из рубахи почерневший бинт, на котором густым ко­ричневым пятном засохла кровь. – Не мог со своей частью уйти. Потому и болтаюсь здесь.
– А где ночуешь? – спросил Васька.
– На чердаке. Вон на том, что с пробитой крышей. – И красноармеец показал на среднюю кладовую, у которой снарядом была разворочена крыша.
– Ребята, смотрите только не проболтайтесь. Если узнают, что я здесь, повесят, гады.
– Ты, товарищ, не беспокойся. Мы не проболтаемся. Не такие, – сказал Андрей.
– Ну, идите отсюда, – сказал красноармеец, – а то еще заметят нас.
И, опираясь на палку, он медленно побрел к своей кла­довой.
Мы долго смотрели, как он, тяжело волоча прострелен­ную ногу, неуклюже карабкался по шаткой лестнице на чердак.
Когда он скрылся, мы побежали в поселок.
– Андрей, что же теперь нам делать? – спрашиваю я на бегу.
– Что? Молчать. Никому об этом. Помрем – не ска­жем.
– А есть-то ему надо? – говорю я. – Ведь моего хлеба ему надолго не хватит.
– Носить будем, – отвечает Андрей. – А потом я его к себе возьму. Братья у меня ничего, ругаться не будут.
– К себе, – протянул Васька. – Ты все себе… А может, мой отец тоже бы его пустил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44