Терри остановил машину перед одной из этих витрин. Он задумчиво посмотрел на шелковое пестрорядье.
Его слух тронули нежные звуки голоса Соу Ха:
— Вы думаете об этой художнице? Не отводя глаз от витрины, он покачал головой и грустно сказал:
— Знаете, Вышитое Сияние, я думаю об этом мерзком, до предела деформированном мире, где все поставлено с ног на голову, где женщины слепнут за несколько лет от того, что вынуждены сидеть по многу часов при тусклом свете за вышивками, покупаемыми потом людьми, слишком ленивыми даже для того, чтобы заштопать свои продырявившиеся чулки.
— Таков закон жизни, — заключила она с убежденностью фаталиста.
— Нет, это не закон жизни, это закон, установленный самим человеком. Это такой порядок вещей, при котором одна ошибка громоздится на другую, — горько возразил Терри, — причем ущербность заложена в нем изначально. И вот когда этот порядок приобретает законченную форму, вдруг выясняется, что в нем нет никакой логики. Все самым невероятным образом запутано, одна ошибка так легко влечет за собой другую, что просто невозможно определить, в чем, собственно, корень зла. Вы понимаете о чем я, Соу Ха? Однажды в Гонконге я видел женщину. Было далеко за полночь. Она сидела на тротуаре и вышивала при тусклом свете уличного фонаря. Рядом на жестком цементе спали две ее дочери. Одной было лет одиннадцать — двенадцать, другой — около девяти. Свет от уличного фонаря был слабым и красноватым. Женщина наклонилась вперед и, напрягая зрение, следила за каждым старательно выводимым стежком. Время от времени она отвлекалась от своего занятия, чтобы грязным рукавом платья вытереть слезы, которые текли у нее из глаз от чрезмерного напряжения. Пройдет всего несколько месяцев, и она ослепнет, подумал я тогда. Быть может, та вышивка, за которую она выручила потом несколько центов, красуется теперь в этой ярко освещенной витрине.
Теплые пальцы Соу Ха сжали ладонь Терри Клейна.
— Я рада, Перворожденный, что вы думаете об этом. Женщине в Китае вы не поможете, но попытайтесь помочь своей художнице. Спокойной ночи.
Она открыла дверцу машины, легко выскользнула наружу и почти тут же была проглочена толпой, которая бесконечным шаркающим потоком текла по узкому тротуару.
Легкий перестук китайских башмачков, лязгающий звон трамваев, певучие интонации кантонского диалекта, пробивающиеся сквозь журчание включенного мотора… Некоторое время Терри сидел совершенно неподвижно. Затем нажал на ручку переключения передач и отпустил педаль сцепления.
Убедившись в том, что его никто не преследует, он поехал в мастерскую Веры Мэтьюс.
Альма Рентон открыла дверь только после того, как он постучал во второй раз и тихо назвал ее по имени. Она устала настолько, что кожа на лице приобрела серый оттенок; чтобы скрыть его, ей пришлось прибегнуть к помощи помады и румян. Но на лице, тронутом печатью столь глубокой усталости, ярко-красные губы и нарумяненные щеки смотрелись смешно и нелепо.
Радостно вскрикнув, она бросилась к нему в объятия и крепко прижалась к его груди.
— Терри! Я так рада, что вы вернулись! Время тянулось так медленно, я вся извелась.
— Вы не отвечали на телефонные звонки, — сказал он.
— Я боялась, Терри. Я подумала, что, если это звонят Вере, мне придется объяснять, кто я такая и что я здесь делаю, ну а если мне… Я просто не решилась бы… Я не должна никого видеть до тех пор, пока…
— Пока? — спросил он, когда она в нерешительности замолчала.
— Пока не придет Синтия.
— Синтия у прокурора округа.
— Я знаю. Садитесь, Терри. Там на столе виски, вода, лед. Налейте себе сами, а мне не надо.
— А может, все-таки выпьете, чтобы взбодриться?
— Нет, нет, я уже пробовала. Бесполезно.
— Что, так плохо? — Терри устроился в кресле рядом со столиком и бросил в бокал несколько кусочков льда.
Положив ногу на подлокотник кресла, она смотрела на Терри, который поверх льда плеснул в бокал совсем немного янтарного цвета жидкости и залил все это шипящей газированной водой из сифона.
— Терри, а вы, похоже, не очень-то любите спиртное?
Он вопросительно поднял брови.
— Бокал для вас как прикрытие, что-то вроде запасного выхода, через который в случае чего можно улизнуть, — сказала она. — Вы вот вроде бы собираетесь сообщить мне что-то очень важное, но в то же время не хотите, чтобы я поняла, насколько это важно. Поэтому сидите, вертите в руках бокал, водите пальцами по его влажной поверхности и делаете какие-то замечания, которые кажутся такими незначительными, и вместе с тем сколько в них смысла и значения.
— Вы так хорошо меня знаете, Альма?
— Женщина всегда хорошо знает мужчину, которого любит.
— Нет, это не так, — задумчиво произнес он. — В том-то все и дело, черт возьми.
Он хотел сказать еще что-то, но она жестом остановила его:
— Нам предстоит уладить еще кое-что, Терри, но не будем говорить об этом сейчас. Сейчас не будем, так что не бойтесь.
— «Не бойтесь». — Он нахмурился и стал водить кончиками пальцев по влажной поверхности бокала, потом вдруг спохватился, резко одернул себя и, взглянув на Альму, увидел, как в ее наблюдательных глазах заиграли веселые искорки.
Она засмеялась приятным грудным смехом:
— Я поговорю с вами об этом позже. Терри, как вы думаете, с Синтией что-то неладно? Ведь ее держат там уже несколько часов.
— Выходит, вы знаете, с какого времени она там находится? — Он постарался сделать так, чтобы вопрос его прозвучал совсем обычно.
— Да, приблизительно.
— Теперь, Альма, я понимаю: вы с Синтией знали, что за моим домом наблюдают. Когда же вы научили Синтию, что ей говорить, вы отправили ее ко мне, сознавая, что там ее и перехватят.
Ни один мускул не дрогнул на лице Альмы, но Клейн даже не взглянул в ее сторону. Задумчиво рассматривая пузырьки, быстро поднимающиеся на поверхность жидкости в бокале, он тихим невыразительным голосом произнес:
— По всей видимости, Синтия тщательно отрепетировала предназначенный для полицейских рассказ. Она покинула квартиру Мандры в два часа ночи, прихватив с собой портрет. Чтобы подтвердить свое алиби, ей придется предъявить этот портрет полиции. Интересно, почему она не оставила его там, где полицейские смогли бы его легко обнаружить?
— Но она так и сделала, — озадаченно сказала Альма.
— Где же она его оставила?
— Портрет находится в моей квартире.
— В вашей квартире?
— Да.
— Вы в этом уверены?
— Ну конечно.
— Каким же образом он был доставлен туда?
— На такси, глупый.
— В таком случае рано или поздно полиции удастся доказать вашу причастность к этому делу.
— Нет, они не смогут этого сделать. Просто не смогут.
— Почему не смогут?
— Потому что портрет был доставлен в мою квартиру не просто так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60