Лучше выбросить их и когда-нибудь, возможно, приготовить новые. — Она задумчиво посмотрела на него. — Филин, мы приготовим когда-нибудь новые пирожки?
Когда он собрался было сказать что-то, она ткнула в его сторону указательным пальцем и произнесла:
— Нет, нет, не надо, не отвечай! — Она посмотрела на свой указательный палец и улыбнулась. — Ну как, Филин, тебе понравился тот прием с пальцем? Я научилась ему у Ренмора Хоулэнда, точнее, у Ренни. Хороший прием — заставляет людей глотать слова обратно. Мне знакомо чувство, которое человек при этом испытывает, ведь сегодня днем Ренни испытал свой прием и на мне. Понимаешь, Филин, я не хочу, чтобы ты ответил мне на вопрос, ведь даже в этом есть что-то от попытки подогреть холодные пирожки. Нам лучше… — Она не договорила, взяла сигарету и в молчании закурила.
Терри смотрел на нее и тоже молчал.
На пороге появился Ят Той, в руках он держал поднос с бокалами.
Когда Ят Той протянул им поднос, Синтия механически взяла тот бокал, который стоял ближе к ней.
— У китайцев, — сказал Терри, — есть такая традиция — последний бокал они пьют «зонтиком». Верно Ят Той?
Лицо Ят Тоя просияло кроткой улыбкой человека, который любит выпить и поесть с друзьями. Никто ни при каких обстоятельствах не заподозрил бы, что он подсыпал в бокал Синтии Рентон какое-то зелье.
— Да, — сказал он. — Китайцы говорить «га-ан бей, га-ан бей», поворачивать бокал дном в потолок, бокал выглядеть, как зонтик. Понимать?
— Га-ан бей, га-ан бей, — произнес Терри и осушил свой бокал.
Синтия вздохнула:
— Китайским этикетом меня в тупик не поставить, Филин. Га-ан бей, га-ан бей. — Она сделала глубокий вдох, залпом осушила бокал и поставила его обратно на поднос.
Ят Той с серьезным видом вынес пустые стаканы из комнаты.
— Это был последний, Филин, больше не буду, — объявила Синтия. — Знаешь, забавно, как люди по-разному смотрят на мир. Альма сказала бы, что я пустая болтушка, Стабби Нэш — что я делаю из себя посмешище, Ренмор Хоулэнд — черт, никак не могу привыкнуть, что его надо называть просто Ренни, — сказал бы, что я слишком много говорю, а ты… Ты, Филин, понимаешь меня. Поэтому я и не могу позволить себе соглашаться с тобой. Когда девушку переполняют эмоции, она или плачет, или болтает без умолку, или швыряет, что ни попадется ей под руку, тебе больше нравится, когда я болтаю, а не когда плачу или расшвыриваю вещи. Правда, Филин?
Он кивнул.
Она улыбнулась ему.
— Ах ты, старый добрый Филин. Знаешь, я всегда могу положиться на тебя в самом главном, что есть в жизни: я говорю о понимании. Филин, я так неважно чувствую себя сегодня и я так устала бодриться — нет, что-то я не о том. Я нуждаюсь в сильной мужской руке, в мужском плече, к которому я смогла бы прижаться… А, черт, я снова пытаюсь разогреть те холодные пирожки.
Она как-то робко вздохнула и улыбнулась. Вдруг улыбка на ее лице исчезла. Глаза расширились.
— Филин! — воскликнула она. — Ты как будто растворяешься. У меня что-то с глазами. Боже, ведь я совсем не пьяная! Случалось и больше выпить, но так я никогда себя не чувствовала… Филин, не покидай меня… Ты так нужен мне. Я…
Он подошел к ней, поднял ее с кресла на руки, осторожно, как ребенка, которого одолела усталость.
Своей рукой она обвила его шею. Он ощутил, как ее горячие губы коснулись его щеки, почувствовал ее теплое дыхание у себя на затылке.
— Ах, Филин. — прошептала она. — Мне так тепло… так уютно… так хорошо…
Ят Той отворил дверь в спальню.
— Кровать уже постелить, — сообщил он.
Терри прошел в спальню, положил Синтию на кровать, накрыл ее легким одеялом, потом, повернувшись к Ят Тою, сказал:
— Ни при каких обстоятельствах она не должна знать, что я ушел.
Китаец с сурово-сосредоточенным видом кивнул.
— Да-будет-так, — сказал он на пиджин-инглиш, китайском варианте английского языка, — она спать один час, не просыпаться. После час она спать, но может просыпаться, ты разбудить ее, когда прийти. Она не знать, что тебя был уходить.
Терри кивнул. Он стоял у кровати и нежно смотрел на спящую девушку, которая показалась ему вдруг слишком маленькой и хрупкой, чтобы веселой беспечностью своего бытия противостоять тяжелым ударам судьбы.
Услышав легкий шорох за спиной, он повернулся и увидел лишенное всякого выражения лицо Ят Тоя, который загадочным, непостижимым взглядом смотрел на него поверх воротника протянутого плаща.
— Плащ, шляпа, — сказал Ят Той. — На улице быть туман. Промокнуть не надо.
Терри скользнул в плащ, надвинул на лоб темно-зеленую фетровую шляпу, и в его голосе прозвучала какая-то безумная нотка:
— Береги ее, пока я не вернусь.
— Все понимай. Желай удачи, лучше выходить через задний вход, ловить такси, своя машина оставить у дома, — посоветовал Ят Той.
Глава 10
Протяжные, скорбные гудки сирены предупреждали о сильном тумане в заливе, зловеще пронзая наполненную влагой темноту, — они были похожи на завывания филина в ночном лесу.
Подняв воротник плаща, Терри Клейн посмотрел на дом, сплошной мрачной громадой возвышавшийся над ним, — кое-где в узеньких окнах горел тусклый желтоватый свет. В перерывах между завываниями сирены можно было услышать, как бьются об асфальт падающие с карнизов капли, собранные из влаги тумана.
Было тихо и безветренно. Туман клубился, возникая как бы из ничего, так же стихийно, как пена в бокале пива.
Терри двинулся к подъезду дома. Входная дверь была не заперта. Он толкнул ее и вошел внутрь. Сквозь щель под дверью, на которой висела табличка «Управляющий», в коридор проникала тонкая полоска света. Он осторожно, на цыпочках, прошел мимо и стал подниматься по лестнице.
После свежей влажности туманной ночи застоявшиеся запахи домашней пищи показались особенно неприятными и удушливыми. На его слух, до предела обостренный ожиданием опасности, вдруг обрушился ночной шум многоквартирного человеческого жилища. Откуда-то слева слышался истерический смех пьяной женщины. Справа громко храпел мужчина. Терри поднялся на второй этаж. Из глубины коридора доносились грубые голоса — мужской и женский, — вероятно, ссорились муж и жена. Где-то заскрипели пружины кровати — кто-то, похоже, ворочался в беспокойном сне. Да, двери и перегородки тут наверняка не толще бумаги, подумал Терри.
Освещая себе дорогу карманным фонариком, Терри быстро прошел по коридору. В квартире Хуаниты Мандры было темно. Если бы в ней горел свет, то он наверняка пробивался бы сквозь щель под дверью. Отмычка, когда-то искусно изготовленная Ят Тоем, — Терри тогда неожиданно отозвали в Гонконг, и он забыл оставить слуге ключи от своего весьма обширного владения, — легко справилась с дверным замком.
На Востоке Клейна учили, что секрет бесшумного передвижения в ночной тишине состоит в способности быть бесконечно терпеливым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Когда он собрался было сказать что-то, она ткнула в его сторону указательным пальцем и произнесла:
— Нет, нет, не надо, не отвечай! — Она посмотрела на свой указательный палец и улыбнулась. — Ну как, Филин, тебе понравился тот прием с пальцем? Я научилась ему у Ренмора Хоулэнда, точнее, у Ренни. Хороший прием — заставляет людей глотать слова обратно. Мне знакомо чувство, которое человек при этом испытывает, ведь сегодня днем Ренни испытал свой прием и на мне. Понимаешь, Филин, я не хочу, чтобы ты ответил мне на вопрос, ведь даже в этом есть что-то от попытки подогреть холодные пирожки. Нам лучше… — Она не договорила, взяла сигарету и в молчании закурила.
Терри смотрел на нее и тоже молчал.
На пороге появился Ят Той, в руках он держал поднос с бокалами.
Когда Ят Той протянул им поднос, Синтия механически взяла тот бокал, который стоял ближе к ней.
— У китайцев, — сказал Терри, — есть такая традиция — последний бокал они пьют «зонтиком». Верно Ят Той?
Лицо Ят Тоя просияло кроткой улыбкой человека, который любит выпить и поесть с друзьями. Никто ни при каких обстоятельствах не заподозрил бы, что он подсыпал в бокал Синтии Рентон какое-то зелье.
— Да, — сказал он. — Китайцы говорить «га-ан бей, га-ан бей», поворачивать бокал дном в потолок, бокал выглядеть, как зонтик. Понимать?
— Га-ан бей, га-ан бей, — произнес Терри и осушил свой бокал.
Синтия вздохнула:
— Китайским этикетом меня в тупик не поставить, Филин. Га-ан бей, га-ан бей. — Она сделала глубокий вдох, залпом осушила бокал и поставила его обратно на поднос.
Ят Той с серьезным видом вынес пустые стаканы из комнаты.
— Это был последний, Филин, больше не буду, — объявила Синтия. — Знаешь, забавно, как люди по-разному смотрят на мир. Альма сказала бы, что я пустая болтушка, Стабби Нэш — что я делаю из себя посмешище, Ренмор Хоулэнд — черт, никак не могу привыкнуть, что его надо называть просто Ренни, — сказал бы, что я слишком много говорю, а ты… Ты, Филин, понимаешь меня. Поэтому я и не могу позволить себе соглашаться с тобой. Когда девушку переполняют эмоции, она или плачет, или болтает без умолку, или швыряет, что ни попадется ей под руку, тебе больше нравится, когда я болтаю, а не когда плачу или расшвыриваю вещи. Правда, Филин?
Он кивнул.
Она улыбнулась ему.
— Ах ты, старый добрый Филин. Знаешь, я всегда могу положиться на тебя в самом главном, что есть в жизни: я говорю о понимании. Филин, я так неважно чувствую себя сегодня и я так устала бодриться — нет, что-то я не о том. Я нуждаюсь в сильной мужской руке, в мужском плече, к которому я смогла бы прижаться… А, черт, я снова пытаюсь разогреть те холодные пирожки.
Она как-то робко вздохнула и улыбнулась. Вдруг улыбка на ее лице исчезла. Глаза расширились.
— Филин! — воскликнула она. — Ты как будто растворяешься. У меня что-то с глазами. Боже, ведь я совсем не пьяная! Случалось и больше выпить, но так я никогда себя не чувствовала… Филин, не покидай меня… Ты так нужен мне. Я…
Он подошел к ней, поднял ее с кресла на руки, осторожно, как ребенка, которого одолела усталость.
Своей рукой она обвила его шею. Он ощутил, как ее горячие губы коснулись его щеки, почувствовал ее теплое дыхание у себя на затылке.
— Ах, Филин. — прошептала она. — Мне так тепло… так уютно… так хорошо…
Ят Той отворил дверь в спальню.
— Кровать уже постелить, — сообщил он.
Терри прошел в спальню, положил Синтию на кровать, накрыл ее легким одеялом, потом, повернувшись к Ят Тою, сказал:
— Ни при каких обстоятельствах она не должна знать, что я ушел.
Китаец с сурово-сосредоточенным видом кивнул.
— Да-будет-так, — сказал он на пиджин-инглиш, китайском варианте английского языка, — она спать один час, не просыпаться. После час она спать, но может просыпаться, ты разбудить ее, когда прийти. Она не знать, что тебя был уходить.
Терри кивнул. Он стоял у кровати и нежно смотрел на спящую девушку, которая показалась ему вдруг слишком маленькой и хрупкой, чтобы веселой беспечностью своего бытия противостоять тяжелым ударам судьбы.
Услышав легкий шорох за спиной, он повернулся и увидел лишенное всякого выражения лицо Ят Тоя, который загадочным, непостижимым взглядом смотрел на него поверх воротника протянутого плаща.
— Плащ, шляпа, — сказал Ят Той. — На улице быть туман. Промокнуть не надо.
Терри скользнул в плащ, надвинул на лоб темно-зеленую фетровую шляпу, и в его голосе прозвучала какая-то безумная нотка:
— Береги ее, пока я не вернусь.
— Все понимай. Желай удачи, лучше выходить через задний вход, ловить такси, своя машина оставить у дома, — посоветовал Ят Той.
Глава 10
Протяжные, скорбные гудки сирены предупреждали о сильном тумане в заливе, зловеще пронзая наполненную влагой темноту, — они были похожи на завывания филина в ночном лесу.
Подняв воротник плаща, Терри Клейн посмотрел на дом, сплошной мрачной громадой возвышавшийся над ним, — кое-где в узеньких окнах горел тусклый желтоватый свет. В перерывах между завываниями сирены можно было услышать, как бьются об асфальт падающие с карнизов капли, собранные из влаги тумана.
Было тихо и безветренно. Туман клубился, возникая как бы из ничего, так же стихийно, как пена в бокале пива.
Терри двинулся к подъезду дома. Входная дверь была не заперта. Он толкнул ее и вошел внутрь. Сквозь щель под дверью, на которой висела табличка «Управляющий», в коридор проникала тонкая полоска света. Он осторожно, на цыпочках, прошел мимо и стал подниматься по лестнице.
После свежей влажности туманной ночи застоявшиеся запахи домашней пищи показались особенно неприятными и удушливыми. На его слух, до предела обостренный ожиданием опасности, вдруг обрушился ночной шум многоквартирного человеческого жилища. Откуда-то слева слышался истерический смех пьяной женщины. Справа громко храпел мужчина. Терри поднялся на второй этаж. Из глубины коридора доносились грубые голоса — мужской и женский, — вероятно, ссорились муж и жена. Где-то заскрипели пружины кровати — кто-то, похоже, ворочался в беспокойном сне. Да, двери и перегородки тут наверняка не толще бумаги, подумал Терри.
Освещая себе дорогу карманным фонариком, Терри быстро прошел по коридору. В квартире Хуаниты Мандры было темно. Если бы в ней горел свет, то он наверняка пробивался бы сквозь щель под дверью. Отмычка, когда-то искусно изготовленная Ят Тоем, — Терри тогда неожиданно отозвали в Гонконг, и он забыл оставить слуге ключи от своего весьма обширного владения, — легко справилась с дверным замком.
На Востоке Клейна учили, что секрет бесшумного передвижения в ночной тишине состоит в способности быть бесконечно терпеливым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60