Невыносимо.
Но поражение будет еще невыносимее. И невыносимее всего будут нотации Гирайза, которые она услышит от него, решись сейчас повернуть назад. Она уже выбрала себе гамак и собиралась немного отдохнуть в нем.
XIV
Ксо-Ксо становился все дальше и дальше. Густой лес теснился по берегам Яги. Лизелл вышла на палубу и встала у борта, удивляясь безудержному буйству зелени, невообразимо экзотическим фиолетовым цветам и совершенно невероятным птицам. Все это было здесь в таком роскошном изобилии, какого она и представить себе не могла, но это зрелище ее не радовало. Воздух — знойный, влажный, насыщенный гнилостными испарениями — оседал в легких свинцовой тяжестью. Она млела от жары, голова была тяжелой, а тело обливалось потом. Странно, но эта жара совершенно не мешала бесчисленным летающим насекомым, жужжащим вокруг лодки. Пчелы, слепни, какие-то неизвестные твари с зеленой головкой и алыми крылышками, которые пищали довольно приятно, но кусались мучительно. Крылатые легионы — непобедимые и ненасытные.
Просто возмутительно, но казалось, что эти маленькие монстры совсем не трогают капитана. Джив-Хьюз — с непокрытой головой, рукава туники и штанины закатаны — стоит на своем мостике, неуязвимый для напастей. Ну а Оонуву двигается повсюду как тень, почти голый, в одной набедренной повязке, и ему хоть бы хны. И Гирайз в'Ализанте — всем довольный человек — держит в руке трубку верескового корня, окутывая себя клубами дыма хорошего дорогого табака, отгоняя насекомых, А она — женщина, да еще и светлокожая…
Укушенная еще одной краснокрылой тварью, Лизелл с запозданием шлепнула себя. Нечестно. Может быть, ей попросить у Гирайза на время трубку? Она могла бы курить ее и одновременно чистить пистолет. А может, сигареты попробовать? Их, наверное, можно будет купить или выменять, когда «Слепая калека» сделает свою первую остановку. Некоторые женщины ведь курят — эксцентричные дамы, занимающие видное положение в обществе, слишком богатые и влиятельные, чтобы считаться с общественным мнением, — известные актрисы, натурщицы знаменитых художников, богема, дамы полусвета. В ее сознании всплыла фигура грандлендлорда Торвида Сторнзофа и его именные черные сигареты. Нет, курить она не будет.
Подбородок зачесался. Ее рука поднялась к свежему волдырю, и она со злостью потерла его.
— Не расчесывайте, — посоветовал голос за ее спиной.
В нос ударил острый запах марукиньюту, она повернулась к Джив-Хьюзу.
— Расчесывание активизирует яд насекомого, разносит его по коже и усиливает раздражение. После этого ранка начинает быстро гноиться. В нашем климате — это очень серьезная неприятность. Иногда смертельная. М-м-м-да. Руп Джив-Хьюз не раз видел такое, — с наслаждением продолжал капитан. — Бедняга страдает, лицо бледнеет, искажается до неузнаваемости, покрывается гнойниками. Каждый гнойник — величиной с виноградину, кожа на нем вздута, натянута как на барабане и блестит, а вокруг сине-багровое пятно. Потом гнойник прорывается, и его содержимое разъедающими струйками растекается по лицу. Боль при этом мучительная, вид ужасный, вонь — близко не подходи. Многие умирают, а те, которые выживают, обезображены: лицо все в рытвинах и глубоких шрамах. Джив-Хьюз не хочет, чтобы такая судьба постигла прекрасное лицо мадам, и поэтому очень искренне желает, чтобы она не расчесывала свои укусы.
— Она не будет, — взвизгнула Лизелл и, повернувшись, бросилась к трапу.
— Марукиньюту, — посоветовал капитан, — сильный запах марукиньюту отпугивает этих паразитов. Они не могут его терпеть. Джив-Хьюз не представляет почему, но зато знает, что так можно сделаться для них невкусным, то же самое он советует своим пассажирам. Примите хорошую дозу, мадам, в противном случае — муки, инфекция, вязкий гной, струящаяся кровь, омертвение лица, тошнотворная вонь разлагающейся плоти, неизбежные черви…
Зажав рот рукой, Лизелл пустилась наутек. Ее сопровождал хохот, оглушительный, как извержение вулкана.
«Свиное рыло, специально мне всю эту гадость рассказывал» — подумала она. Гирайз вновь оказался прав. — «Как я ненавижу, когда он прав».
Добравшись до иллюзорного убежища — главной каюты, она осторожно погрузилась в грязный гамак и лежала в нем, пока не прошла тошнота. Каюта воняла, как нужник, но хоть немного спасала от насекомых. У гамака, хоть и грязного, было одно значительное преимущество, отметила Лизелл, — отсутствие клопов. Это, конечно, не бог весть какое достоинство, но хоть что-то.
Она села в гамаке, подтянула к себе саквояж и, открыв его, обнаружила, что ее вещи перерыты, и к тому же весьма грубо. Маленький кулечек изюма, купленный в Зуликистане, развернут, а она оставляла его аккуратно закрытым. Ее нижнее белье обильно посыпано угольной пылью. Негодование, стыд и неловкость вскипели в ней. Ее рука автоматически потянулась к «креннисову». Пистолет был на месте, в кармане, вместе с ее деньгами и паспортом, все это она постоянно носила с собой.
Инстинктивно она посмотрела на дверь — в проеме стоял молодой кочегар Оонуву и молча наблюдал за ней. Их глаза встретились, но он даже не смутился. И вновь его руки заскользили по бедрам вниз-вверх.
Она сжала кулаки и стиснула зубы. Ей хотелось сбежать, но он закрыл собой выход. Конечно, он бы отступил в сторону, если бы она направилась к двери, у него бы недостало духу не выпустить ее. Она не хотела убеждаться в обратном и потому оставалась на месте.
Он просто мальчик, убеждала она себя. Он еще совсем ребенок. Безобидный.
Но он не был похож ни на ребенка, ни на безобидного. Росту небольшого, но сильный, под кожей играли мышцы. Сомневаться не приходилось: он явно сильнее ее. Она посмотрела вниз, на свой открытый саквояж, и злоба вновь овладела ею. Встав на ноги и твердо глядя ему в лицо, она строго спросила:
— Ты трогал мои вещи?
Он не ответил и даже не показал вида, что слышит ее, и, тем более, что понимает, о чем его спрашивают. Она еще раз резко повторила свой вопрос. Никакого ответа. Его ничего не выражающие, горящие как уголь глаза пугали ее. Она вспыхнула. Сохраняя твердый и спокойный тон, она сказала:
— Эта сумка и все вещи в ней — мои. Ты не должен их трогать. Ты понял? — Никакого ответа. Она повторила по складам. — Мое. Не трогать.
Его раскосые глаза мерцали огнем, она едва сдерживалась, чтобы не попятиться назад…
Он прошептал что-то по-ягарски.
— Убирайся отсюда, — она услышала, что ее голос звучал, как у грейслендского надсмотрщика, — иди в машинное отделение. Убирайся.
Он продолжал стоять как привидение, неотрывно глядя на нее. Он, вероятно, мог бы простоять так оставшуюся часть дня, если бы повелительный голос капитана не позвал его сверху. Оонуву неторопливо лизнул свою ладонь — еще один непонятно что означающий жест — и удалился, оставив ее одну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196
Но поражение будет еще невыносимее. И невыносимее всего будут нотации Гирайза, которые она услышит от него, решись сейчас повернуть назад. Она уже выбрала себе гамак и собиралась немного отдохнуть в нем.
XIV
Ксо-Ксо становился все дальше и дальше. Густой лес теснился по берегам Яги. Лизелл вышла на палубу и встала у борта, удивляясь безудержному буйству зелени, невообразимо экзотическим фиолетовым цветам и совершенно невероятным птицам. Все это было здесь в таком роскошном изобилии, какого она и представить себе не могла, но это зрелище ее не радовало. Воздух — знойный, влажный, насыщенный гнилостными испарениями — оседал в легких свинцовой тяжестью. Она млела от жары, голова была тяжелой, а тело обливалось потом. Странно, но эта жара совершенно не мешала бесчисленным летающим насекомым, жужжащим вокруг лодки. Пчелы, слепни, какие-то неизвестные твари с зеленой головкой и алыми крылышками, которые пищали довольно приятно, но кусались мучительно. Крылатые легионы — непобедимые и ненасытные.
Просто возмутительно, но казалось, что эти маленькие монстры совсем не трогают капитана. Джив-Хьюз — с непокрытой головой, рукава туники и штанины закатаны — стоит на своем мостике, неуязвимый для напастей. Ну а Оонуву двигается повсюду как тень, почти голый, в одной набедренной повязке, и ему хоть бы хны. И Гирайз в'Ализанте — всем довольный человек — держит в руке трубку верескового корня, окутывая себя клубами дыма хорошего дорогого табака, отгоняя насекомых, А она — женщина, да еще и светлокожая…
Укушенная еще одной краснокрылой тварью, Лизелл с запозданием шлепнула себя. Нечестно. Может быть, ей попросить у Гирайза на время трубку? Она могла бы курить ее и одновременно чистить пистолет. А может, сигареты попробовать? Их, наверное, можно будет купить или выменять, когда «Слепая калека» сделает свою первую остановку. Некоторые женщины ведь курят — эксцентричные дамы, занимающие видное положение в обществе, слишком богатые и влиятельные, чтобы считаться с общественным мнением, — известные актрисы, натурщицы знаменитых художников, богема, дамы полусвета. В ее сознании всплыла фигура грандлендлорда Торвида Сторнзофа и его именные черные сигареты. Нет, курить она не будет.
Подбородок зачесался. Ее рука поднялась к свежему волдырю, и она со злостью потерла его.
— Не расчесывайте, — посоветовал голос за ее спиной.
В нос ударил острый запах марукиньюту, она повернулась к Джив-Хьюзу.
— Расчесывание активизирует яд насекомого, разносит его по коже и усиливает раздражение. После этого ранка начинает быстро гноиться. В нашем климате — это очень серьезная неприятность. Иногда смертельная. М-м-м-да. Руп Джив-Хьюз не раз видел такое, — с наслаждением продолжал капитан. — Бедняга страдает, лицо бледнеет, искажается до неузнаваемости, покрывается гнойниками. Каждый гнойник — величиной с виноградину, кожа на нем вздута, натянута как на барабане и блестит, а вокруг сине-багровое пятно. Потом гнойник прорывается, и его содержимое разъедающими струйками растекается по лицу. Боль при этом мучительная, вид ужасный, вонь — близко не подходи. Многие умирают, а те, которые выживают, обезображены: лицо все в рытвинах и глубоких шрамах. Джив-Хьюз не хочет, чтобы такая судьба постигла прекрасное лицо мадам, и поэтому очень искренне желает, чтобы она не расчесывала свои укусы.
— Она не будет, — взвизгнула Лизелл и, повернувшись, бросилась к трапу.
— Марукиньюту, — посоветовал капитан, — сильный запах марукиньюту отпугивает этих паразитов. Они не могут его терпеть. Джив-Хьюз не представляет почему, но зато знает, что так можно сделаться для них невкусным, то же самое он советует своим пассажирам. Примите хорошую дозу, мадам, в противном случае — муки, инфекция, вязкий гной, струящаяся кровь, омертвение лица, тошнотворная вонь разлагающейся плоти, неизбежные черви…
Зажав рот рукой, Лизелл пустилась наутек. Ее сопровождал хохот, оглушительный, как извержение вулкана.
«Свиное рыло, специально мне всю эту гадость рассказывал» — подумала она. Гирайз вновь оказался прав. — «Как я ненавижу, когда он прав».
Добравшись до иллюзорного убежища — главной каюты, она осторожно погрузилась в грязный гамак и лежала в нем, пока не прошла тошнота. Каюта воняла, как нужник, но хоть немного спасала от насекомых. У гамака, хоть и грязного, было одно значительное преимущество, отметила Лизелл, — отсутствие клопов. Это, конечно, не бог весть какое достоинство, но хоть что-то.
Она села в гамаке, подтянула к себе саквояж и, открыв его, обнаружила, что ее вещи перерыты, и к тому же весьма грубо. Маленький кулечек изюма, купленный в Зуликистане, развернут, а она оставляла его аккуратно закрытым. Ее нижнее белье обильно посыпано угольной пылью. Негодование, стыд и неловкость вскипели в ней. Ее рука автоматически потянулась к «креннисову». Пистолет был на месте, в кармане, вместе с ее деньгами и паспортом, все это она постоянно носила с собой.
Инстинктивно она посмотрела на дверь — в проеме стоял молодой кочегар Оонуву и молча наблюдал за ней. Их глаза встретились, но он даже не смутился. И вновь его руки заскользили по бедрам вниз-вверх.
Она сжала кулаки и стиснула зубы. Ей хотелось сбежать, но он закрыл собой выход. Конечно, он бы отступил в сторону, если бы она направилась к двери, у него бы недостало духу не выпустить ее. Она не хотела убеждаться в обратном и потому оставалась на месте.
Он просто мальчик, убеждала она себя. Он еще совсем ребенок. Безобидный.
Но он не был похож ни на ребенка, ни на безобидного. Росту небольшого, но сильный, под кожей играли мышцы. Сомневаться не приходилось: он явно сильнее ее. Она посмотрела вниз, на свой открытый саквояж, и злоба вновь овладела ею. Встав на ноги и твердо глядя ему в лицо, она строго спросила:
— Ты трогал мои вещи?
Он не ответил и даже не показал вида, что слышит ее, и, тем более, что понимает, о чем его спрашивают. Она еще раз резко повторила свой вопрос. Никакого ответа. Его ничего не выражающие, горящие как уголь глаза пугали ее. Она вспыхнула. Сохраняя твердый и спокойный тон, она сказала:
— Эта сумка и все вещи в ней — мои. Ты не должен их трогать. Ты понял? — Никакого ответа. Она повторила по складам. — Мое. Не трогать.
Его раскосые глаза мерцали огнем, она едва сдерживалась, чтобы не попятиться назад…
Он прошептал что-то по-ягарски.
— Убирайся отсюда, — она услышала, что ее голос звучал, как у грейслендского надсмотрщика, — иди в машинное отделение. Убирайся.
Он продолжал стоять как привидение, неотрывно глядя на нее. Он, вероятно, мог бы простоять так оставшуюся часть дня, если бы повелительный голос капитана не позвал его сверху. Оонуву неторопливо лизнул свою ладонь — еще один непонятно что означающий жест — и удалился, оставив ее одну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196