- Лидочка, чудесно… Поздравляю тебя - ты вырастила прекрасную девочку… Все еще впереди, но начало великолепное… - И она, приподнявшись, коснулась губами Лидочкиного лба.
Они еще поговорили, и Андрей услышал фразу, сказанную на прощание:
- У меня в среду сольный… Приходите… Буду весьма рад, - сказал юный Женечка.
- Лидка, ты - голова, - сказал сосед. - Девчонка замечательная. Почему ты не окончишь аспирантуру? Твое место в консерватории, а не в школе.
- Аспиранту-уру, - протянула Лидочка. - У меня и так ребенок в «дом» да в «телефон» один играл, пока я по частным урокам бегала. Мне тогда только в аспирантуру и оставалось пойти.
- А Сережка тоже здесь? - спросил другой сосед.
- Нет, не пошел, - сказала Лидочка и как-то растерянно оглянулась, отошла.
- Так у них с Сергеем и ничего? - спросил другой сосед.
- Да-а… Сначала он не торопился жениться, а теперь она вроде не хочет. И потом, ребенок…
- Элька, что ли? Так это же не Лидин ребенок.
- Ну да, от ее старшего брата удрала жена, он тоже где-то не здесь, а ребенок на Лидке… Что-то в этом духе.
Они встали и ушли, а Андрей остался сидеть. Он понял, что Лидочка - учительница Рогозиной и чем-то она напоминала маму Марины: такая же молодая, нарядная, какая-то одинокая. Марина такая же.
Металлический блеск органных труб завораживал - от них невозможно было отвести взгляд. Вернулись соседи. Медленно погас свет. Вышла женщина и назвала звонкое имя:
- Антонио Вивальди. Четыре времени года. Части…
Вышел дирижер и взобрался на свою ковровую подставку. Рядом встал солист-скрипач, совсем мальчишка. Некрасивый. Во время оркестрового вступления он угрюмо рассматривал зал.
Потом вступила его скрипка, и музыка сразу как-то переменилась, словно повернулась другой стороной. Только что была беззаботная весна, а теперь что-то не то. Андрея поразила тревога, которая скрывалась во вроде бы легком поющем звуке.
Андрей потерял счет месяцам и только выделил декабрь - лишь в декабре такое могло быть. Шел снег. Серебряный шорох клавесина казался падением маленьких белых звезд. Он околдовывал. Вступала скрипка и подчиняла своему смятению весь оркестр. А снег все падал, падал…
Андрей не знал, что «Времена» не разделены на месяцы. Что всего это четыре концерта для скрипки с оркестром и части называются по обозначению темпов.
Андрей смотрел на скрипачей в оркестре, словно разом очерчивающих невидимую фигуру смычками, и на солиста - мальчишку во фраке. Замкнутый. Высокомерный.
Неулыбчивый солист хмуро откланялся. Ему протягивали цветы, он брал, не глядя, и очень быстро ушел за кулисы, больше не показываясь. Но дирижера так просто не отпустили. Он уходил и возвращался. Публика молила, требовала: музыки, еще музыки.
- Что Валька с нашим оркестром сделал?! - сказал сосед другу. - На них смотреть стало приятно.
Маленький дирижер растроганно кланялся и растерянно озирался. Он не мог уйти при таком состоянии зала, а Андрей знал из разговора соседей, что ему уже пора. Концерт был не совсем обычный. Завтра Лапшину исполнялось семьдесят лет, и он показывал своих учеников - наверное, последних. И дирижер Валька тоже, видно, был его учеником раз прилетел на этот концерт, и теперь ему надо было лететь обратно.
Надевая куртку, Андрей увидел Рогозину, появившуюся из боковой двери с ворохом цветов. Просигналила машина. В дверях стоял человек - шагнул к ней, сказал сквозь зубы:
- Что ты копаешься? - Это был солист.
- Не командуй! - вспыхнула Рогозина.
- Валька! - крикнули где-то. - На самолет опоздаешь!
Маленький дирижер быстро перебежал фойе, раскланиваясь на ходу. Его тоже ждала машина, но самолет его ждать не собирался. Дирижер отбывал к месту постоянной работы - в Ленинград.
- Вы будете отрицать, что Борис Федорович прекрасный педагог? - спросил сзади женский голос.
- Он экспериментатор, - раздраженно ответил мужской. - Он сам экспериментировал всю жизнь, а теперь этим занимаются его выпускники. Что Валентин сделал? Он взял темп медленнее, чем нужно, и из вполне легкомысленной вещи сделал трагедию.
- Борис Федорович прекрасный музыкант, и Валечка прекрасный музыкант…
Андрей обернулся, но не понял, кто разговаривал. Все вокруг разговаривали.
Почему-то резко упало настроение. Рогозина давно исчезла, а хотелось подойти к ней, попробовать понять, как же его сверстники ушли так далеко вперед, сверстники - ведь солист старше ненамного, совсем мальчишка. Что им дано, во что Андрей не посвящен совсем?
Он вышел и по тихой улице отправился домой. Центральный проспект оставался справа, и, пересекая поперечные улицы, Андрей видел его огни. А здесь горели старые желтые фонари, и ветер шевелил ветки огромных тополей. Было похоже на новогоднюю ночь.
Мать домой еще не пришла. Отец не поинтересовался его проведенным вне дома временем, сидел перед телевизором, словно и не вставал с тех пор, как Андрей ушел и уже успел вернуться.
Обычно Лена Стеклова сворачивала в молочный магазин, и они прощались: Элькина тетя покупала молоко сама. Но сегодня Стеклова пошла за Элькой дальше.
- Ты куда?
- Да к Усову, ты его знаешь. Задание просили ему отнести.
«Опять болеет», - подумала Элька и свернула за Стекловой в знакомый двор. По нему она ходила в школу и всегда - не могла не смотреть - оглядывалась на два верхних окна. Стеклова посмотрела на нее с удивлением:
- Я думала, тебя придется уговаривать. Мне что-то не хочется одной идти. Ты не бойся! Я с ним сама поговорю.
Дверь открыла Андреева мама, позвала Андрея: «Андрейка!» Он был одет по-домашнему - клетчатая рубашка, тренировочные штаны. Пригладив растрепанные волосы, он заговорил, и голос оказался хрипловатым, низким - горьким, как показалось Эльке. Стеклова диктовала с Петькиного дневника задание. Усов писал.
- Андрей, - сказала вдруг Элька, чувствуя, как ухнуло куда-то вниз сердце. - Отдай.
Он посмотрел на нее внимательно. Очень внимательно.
- Отдай, - повторила Элька. - Тебе не нужно!
- Потерял, - сказал Усов и сразу же стал высокомерен, отдалился. Это он умел.
- Ты… - «врешь» хотела сказать Элька, но только с трудом перевела дыхание.
Он понял и улыбнулся.
- Что с тобой? - спросила Стеклова, выбежав за ней.
- Потом.
У Эльки перед глазами стоял воротник яркой рубашки в клетку, толкались слова, интонации, жесты. Она шла, не замечая, что сумка сползла с плеча и болтается на локте, не заметила, что отстала Ленка, не заметила, что прошла трамвайную остановку. Пришлось идти пешком.
В университетской аллее было тихо. Из снега торчали цветные спинки скамеек. У темных елей иногда качались лапы: говорили, что в аллее живут почти ручные белки. Но Элька видела только кричащих галок и большую равнодушную ворону. Белки попрятались.
Аллея вывела к главному входу на стадион, и перед Элькой оказалась большая арена;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21