Это бесперспективно!
- Всегда я была вашим беспроигрышным номером! Хватит, я ничего у вас больше не прошу, пошло оно все к черту! Подготовьте лучше Олю свою - она у вас всегда проваливается!
«Лихо», - подумала Элька. Дверь хлопнула. Тетина ученица ушла. Тетя преподавала в музыкальной школе, но ученики в доме бывали редко. Элька не знала тетиных учеников.
Тетя поднялась к ней в комнату и ахнула:
- Кто тебя так? С кем ты подралась?
- Ни с кем.
- А откуда синяк?
Эльке не хотелось говорить, что засмотрелась в манеже на мальчика и получила мячом по лицу. Но сказала:
- Гандболистка, маленьким мячом.
- Элька, - сказала тетя устало, - Ну зачем ты врешь? Даже я знаю, что гандболистки не играют маленьким мячом. Он у них большой и тяжелый.
- Вам, наверное, хотелось, чтобы мне им по лицу залепили, большим и тяжелым, - хмуро сказала Элька. - Не играли они, а… я не знаю, что. И мяч у них был маленький. Для травяного хоккея. Тоже тяжелый…
- Ну ладно. А есть ты будешь?
- Буду, - сказала Элька вяло.
Суп ей не понравился, и она начала возить ложкой по тарелке.
- Смотреть тошно, как ты ешь, - сказала тетя. Элька промолчала и суп отодвинула. Тетя сделала вид, что не заметила.
- Да, ты не отнесешь кое-что Марине Рогозиной? Ведь вы в одной школе учитесь?
«Так это Рогозина была, - подумала Элька. - На нее похоже». И, глянув на тетю исподлобья, сказала:
- Как она кричала на вас.
- Это не твое дело, милая моя. И не смотри на меня так.
Пробурчав: «Тогда сами ей несите», - Элька взяла чашку с компотом и пошла к себе.
- Ты просто чудовище, - сказала тетя вслед. - Я всегда тебя считала трудным человеком, но ты просто сатана в юбке.
Кто-нибудь другой побежал бы пить валерьянку после такого разговора, но тетя не побежала. Характер у нее и у племянницы был совершенно один и тот же. Лидия Николаевна в этом возрасте разговаривала ничуть не лучше. Эльке было четырнадцать лет, из них одиннадцать они прожили вместе - у тети было время привыкнуть и понять.
Из своей комнаты Элька слышала, как тетя моет посуду, потом загремел железный лист в духовке - тетя пекла пирожные, и это было явным признаком ее плохого настроения. Зазвонил телефон. Должен был звонить Элькин тренер, и Элька занервничала: сейчас как возьмутся за ее воспитание вдвоем! Однако тетя сказала скучным голосом:
- Да, но я не хочу с тобой разговаривать.
Вот и тренеру Сергею Владимировичу попало… А он-то тут при чем? Элька почувствовала себя виноватой. Наверное, нужно было спуститься к тете - жили они в очень старом доме, в квартире было два этажа, внутренняя лестница всегда скрипела, как шкатулка, - но тетя пришла сама и, поставив на стол тарелку с пирожными, уже обычным голосом сказала, что в комнате пыль.
Элька бездеятельно сидела в кресле. День, казавшийся таким бесконечным, проходил. День не получился: пропавшая тренировка… несделанная алгебра… скандал в квартире… Элька вытянула из книг тонкий альбом и, сначала развлекаясь, стала рисовать при вечернем, становившемся неверным свете. Потом пришлось развести акварель - понадобился цвет. Она просидела над альбомом до ночи, уже все окна светились ровно и матово, казалось, что еще удивительно светло из-за снега, и, только засыпая, подумала: все не то, не так. Опять не получилось,
Она рисовала еще и тушью - свет, окно, тонкий черный силуэт, но свет идет не от окна. Лица не видно, однако оно угадывается замкнутым и немного надменным. Рисунок увидела Стеклова и сразу спросила: «Усов? Тебе нравится Усов?» Она его узнала - казалось, чего бы еще? Но хотелось другого, да не получалось, чего хотелось. Не совсем получалось. Может, она сама не знала, чего же хочется.
Все в жизни словно изменилось, словно раздвинулись какие-то стены. Стало зачем ходить в школу. На тренировках Элька взлетала в прыжках и улетала далеко. Она уставала, но хотелось вернуться и еще раз испытать чувство полета птицей: поворот, толчок и летишь - и радость оттого, что можешь быть птицей. Она много рисовала - работала, оттачивала свои рисунки.
Но иногда все менялось. Ходила бледной тенью, пинала лед коньком. Падала - больно. «А ты не падай». И все выходило злее, хуже, деревяннее. «Этажерка», - шепотом ругалась она. Рисовала в такие дни чертика на полях - чертика, похожего на мышку. Не знала, что такое с ней. Смотрелась в зеркало и в большом зеркале видела только свое лицо - обыкновенное, нетонкое.
А рисунки оставались - везде был Усов, Усов, Усов, то сухой, графичный, с надменным ртом, то чертик с хвостиком и зубками, похожий на мышку.
Марина Рогозина почему-то не пришла в школу, но Элька знала, где она живет. Многие это знали. Марина открыла дверь, сказала: «Проходи» - и Элька чуть не споткнулась о ведро с водой: Марина Рогозина мыла пол. Элька не могла себе этого представить: Рогозина - царевна, принцесса - моет пол! Она терла половицы тряпкой, вытирала насухо, опять терла, и никто ее не заставлял - в квартире было пусто.
- Ты проходи, - повторила она, не оборачиваясь. - Я сейчас.
Элька шагнула в ее комнату и снова чуть не споткнулась - провода, провода. Почти всю комнату занимал рояль, у окна на полу валялись наушники. На пластинку была опущена игла, но звука не было, слышалось только шуршание. Элька не утерпела и взяла наушники. Она услышала очень чистый звук - скрипка. Вдруг иголка запнулась и заскакала. Элька вздрогнула и сдернула наушники.
- Это Джой в той комнате с дивана спрыгнула, - сказала Марина, входя. - Лентяйка. Даже не залаяла на тебя. Да ты сядь!
Элька устроилась на диванчике, а Марина села к роялю, потому что больше сесть было негде. В свертке, переданном тетей, оказались старые ноты, тяжелый том с тиснением, с кожаными углами переплета, и Марина сразу начала его листать. Концерт Баха фа-минор, который она хотела сыграть на экзамене, был для фортепиано с оркестром, поэтому она всюду искала переложение для двух роялей, а Лидия Николаевна, имея такое переложение, не хотела его Марине дать, считая, что менять программу перед самым экзаменом - дерзость. Тогда Марина пригрозила, что подберет по слуху и так сыграет на экзамене - как получится. «Счастливо, - хладнокровно сказала Лидия Николаевна, - Моцарт по слуху мессу записывал». Вот тут-то Марина и не выдержала и закатила скандал.
Марина задержалась глазами на странице и, не глядя, привстала и сунула Эльке какую-то книжку с полки. Это был альбом Дрезденской галереи. И, пока Элька разглядывала пейзажи и мадонн, Марина листала дальше. Потом она показала на полку: сама, мол, разбирайся. Элька увидела, что Марина успела распустить волосы и они почти касаются колен - такие длинные. Рогозина домашняя… Школьного высокомерия не было. Совсем другая. Элька не знала, как подошла бы к ней с нотами в школе, а сейчас ей было легко, она даже не чувствовала своего пластыря под глазом - опухоль там спала, но синяк цвел вовсю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
- Всегда я была вашим беспроигрышным номером! Хватит, я ничего у вас больше не прошу, пошло оно все к черту! Подготовьте лучше Олю свою - она у вас всегда проваливается!
«Лихо», - подумала Элька. Дверь хлопнула. Тетина ученица ушла. Тетя преподавала в музыкальной школе, но ученики в доме бывали редко. Элька не знала тетиных учеников.
Тетя поднялась к ней в комнату и ахнула:
- Кто тебя так? С кем ты подралась?
- Ни с кем.
- А откуда синяк?
Эльке не хотелось говорить, что засмотрелась в манеже на мальчика и получила мячом по лицу. Но сказала:
- Гандболистка, маленьким мячом.
- Элька, - сказала тетя устало, - Ну зачем ты врешь? Даже я знаю, что гандболистки не играют маленьким мячом. Он у них большой и тяжелый.
- Вам, наверное, хотелось, чтобы мне им по лицу залепили, большим и тяжелым, - хмуро сказала Элька. - Не играли они, а… я не знаю, что. И мяч у них был маленький. Для травяного хоккея. Тоже тяжелый…
- Ну ладно. А есть ты будешь?
- Буду, - сказала Элька вяло.
Суп ей не понравился, и она начала возить ложкой по тарелке.
- Смотреть тошно, как ты ешь, - сказала тетя. Элька промолчала и суп отодвинула. Тетя сделала вид, что не заметила.
- Да, ты не отнесешь кое-что Марине Рогозиной? Ведь вы в одной школе учитесь?
«Так это Рогозина была, - подумала Элька. - На нее похоже». И, глянув на тетю исподлобья, сказала:
- Как она кричала на вас.
- Это не твое дело, милая моя. И не смотри на меня так.
Пробурчав: «Тогда сами ей несите», - Элька взяла чашку с компотом и пошла к себе.
- Ты просто чудовище, - сказала тетя вслед. - Я всегда тебя считала трудным человеком, но ты просто сатана в юбке.
Кто-нибудь другой побежал бы пить валерьянку после такого разговора, но тетя не побежала. Характер у нее и у племянницы был совершенно один и тот же. Лидия Николаевна в этом возрасте разговаривала ничуть не лучше. Эльке было четырнадцать лет, из них одиннадцать они прожили вместе - у тети было время привыкнуть и понять.
Из своей комнаты Элька слышала, как тетя моет посуду, потом загремел железный лист в духовке - тетя пекла пирожные, и это было явным признаком ее плохого настроения. Зазвонил телефон. Должен был звонить Элькин тренер, и Элька занервничала: сейчас как возьмутся за ее воспитание вдвоем! Однако тетя сказала скучным голосом:
- Да, но я не хочу с тобой разговаривать.
Вот и тренеру Сергею Владимировичу попало… А он-то тут при чем? Элька почувствовала себя виноватой. Наверное, нужно было спуститься к тете - жили они в очень старом доме, в квартире было два этажа, внутренняя лестница всегда скрипела, как шкатулка, - но тетя пришла сама и, поставив на стол тарелку с пирожными, уже обычным голосом сказала, что в комнате пыль.
Элька бездеятельно сидела в кресле. День, казавшийся таким бесконечным, проходил. День не получился: пропавшая тренировка… несделанная алгебра… скандал в квартире… Элька вытянула из книг тонкий альбом и, сначала развлекаясь, стала рисовать при вечернем, становившемся неверным свете. Потом пришлось развести акварель - понадобился цвет. Она просидела над альбомом до ночи, уже все окна светились ровно и матово, казалось, что еще удивительно светло из-за снега, и, только засыпая, подумала: все не то, не так. Опять не получилось,
Она рисовала еще и тушью - свет, окно, тонкий черный силуэт, но свет идет не от окна. Лица не видно, однако оно угадывается замкнутым и немного надменным. Рисунок увидела Стеклова и сразу спросила: «Усов? Тебе нравится Усов?» Она его узнала - казалось, чего бы еще? Но хотелось другого, да не получалось, чего хотелось. Не совсем получалось. Может, она сама не знала, чего же хочется.
Все в жизни словно изменилось, словно раздвинулись какие-то стены. Стало зачем ходить в школу. На тренировках Элька взлетала в прыжках и улетала далеко. Она уставала, но хотелось вернуться и еще раз испытать чувство полета птицей: поворот, толчок и летишь - и радость оттого, что можешь быть птицей. Она много рисовала - работала, оттачивала свои рисунки.
Но иногда все менялось. Ходила бледной тенью, пинала лед коньком. Падала - больно. «А ты не падай». И все выходило злее, хуже, деревяннее. «Этажерка», - шепотом ругалась она. Рисовала в такие дни чертика на полях - чертика, похожего на мышку. Не знала, что такое с ней. Смотрелась в зеркало и в большом зеркале видела только свое лицо - обыкновенное, нетонкое.
А рисунки оставались - везде был Усов, Усов, Усов, то сухой, графичный, с надменным ртом, то чертик с хвостиком и зубками, похожий на мышку.
Марина Рогозина почему-то не пришла в школу, но Элька знала, где она живет. Многие это знали. Марина открыла дверь, сказала: «Проходи» - и Элька чуть не споткнулась о ведро с водой: Марина Рогозина мыла пол. Элька не могла себе этого представить: Рогозина - царевна, принцесса - моет пол! Она терла половицы тряпкой, вытирала насухо, опять терла, и никто ее не заставлял - в квартире было пусто.
- Ты проходи, - повторила она, не оборачиваясь. - Я сейчас.
Элька шагнула в ее комнату и снова чуть не споткнулась - провода, провода. Почти всю комнату занимал рояль, у окна на полу валялись наушники. На пластинку была опущена игла, но звука не было, слышалось только шуршание. Элька не утерпела и взяла наушники. Она услышала очень чистый звук - скрипка. Вдруг иголка запнулась и заскакала. Элька вздрогнула и сдернула наушники.
- Это Джой в той комнате с дивана спрыгнула, - сказала Марина, входя. - Лентяйка. Даже не залаяла на тебя. Да ты сядь!
Элька устроилась на диванчике, а Марина села к роялю, потому что больше сесть было негде. В свертке, переданном тетей, оказались старые ноты, тяжелый том с тиснением, с кожаными углами переплета, и Марина сразу начала его листать. Концерт Баха фа-минор, который она хотела сыграть на экзамене, был для фортепиано с оркестром, поэтому она всюду искала переложение для двух роялей, а Лидия Николаевна, имея такое переложение, не хотела его Марине дать, считая, что менять программу перед самым экзаменом - дерзость. Тогда Марина пригрозила, что подберет по слуху и так сыграет на экзамене - как получится. «Счастливо, - хладнокровно сказала Лидия Николаевна, - Моцарт по слуху мессу записывал». Вот тут-то Марина и не выдержала и закатила скандал.
Марина задержалась глазами на странице и, не глядя, привстала и сунула Эльке какую-то книжку с полки. Это был альбом Дрезденской галереи. И, пока Элька разглядывала пейзажи и мадонн, Марина листала дальше. Потом она показала на полку: сама, мол, разбирайся. Элька увидела, что Марина успела распустить волосы и они почти касаются колен - такие длинные. Рогозина домашняя… Школьного высокомерия не было. Совсем другая. Элька не знала, как подошла бы к ней с нотами в школе, а сейчас ей было легко, она даже не чувствовала своего пластыря под глазом - опухоль там спала, но синяк цвел вовсю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21