Позиция Советского Союза, как она тогда истолковывалась Москвой, выглядела в целом разумной. Сталин заявлял, что желает видеть возрожденную Польшу сильным, независимым, демократическим государством, дружественным СССР. Одновременно он настаивал на признании новой советско-польской границы 1939 года, шедшей примерно по "линии Керзона", предложенной Антантой в 1919 году. На этих условиях Москва соглашалась восстановить отношения с эмигрантским польским правительством, находившимся в Лондоне. Сходным было и предложение, внесенное Черчиллем в Тегеране. Он представил на рассмотрение Сталина и Рузвельта следующую формулу: "В принципе было принято, что очаг польского государства и народа должен быть расположен между так называемой линией Керзона и линией реки Одер, с включением в состав Польши Восточной Пруссии и Оппельнской провинции".
Советская сторона поддержала предложение Черчилля. Что касается Рузвельта, то он в принципе согласился с указанной линией, хотя и предупредил, что до предстоящих в 1944 году президентских выборов воздержится от публичных высказываний из-за возможной реакции избирателей польского происхождения. Оба западных лидера также с пониманием отнеслись к желанию советского правительства иметь своим соседом дружественную Польшу.
На протяжении последующего периода из-за негативной позиции эмигрантского польского правительства дело не сдвинулось с места. Однако к лету 1944 года появилась возможность прийти к согласию. В одной из бесед с послом США Гарриманом Молотов выдвинул новые компромиссные предложения, открывшие путь к приемлемому решению. Речь шла о формировании правительства из поляков, живущих в Англии, Соединенных Штатах и Советском Союзе, - лиц, лишенных фашистской окраски (а такие действительно были в лондонском эмигрантском кабинете), дружественно настроенных в отношении СССР. В качестве возможных членов такого реорганизованного правительства назывались доктор Ланге, экономист, читавший лекции в Чикагском университете, профсоюзный лидер Кржицкий, возглавлявший Американский славянский конгресс, и др. Премьером этого правительства мог бы остаться Миколайчик. Спустя некоторое время правительство США выдало Оскару Ланге паспорт для поездки в СССР, где он должен был участвовать в обсуждении польской проблемы, которое было приурочено к приезду в Москву Черчилля и Миколайчика.
Однако, прежде чем прибыть в СССР, Миколайчик решил нанести визит в Вашингтон. Встретившись с Рузвельтом, он спросил, следует ли полякам принимать советские предложения. И тут произошло нечто странное. Президент, который совсем недавно в Тегеране согласился с черчиллевской формулой о границе по "линии Керзона", порекомендовал Миколайчику "оттянуть любое урегулирование о границах". Вслед за этим государственный секретарь США Эдвард Стеттиниус разъяснил полякам, что, хотя в настоящий момент американцы не могут занять твердую позицию против СССР, "в недалеком будущем политика Вашингтона изменится, вернется к своим основным моральным принципам и сможет сильно и с успехом поддержать Польшу".
Такой неожиданный поворот администрации США сослужил Польше плохую службу. Полученные в Вашингтоне наставления обнадежили лондонских эмигрантов. Миколайчик не хотел и слушать доводов Оскара Ланге в пользу договоренности. Он решил не идти ни на какие соглашения. Дело еще более осложнилось из-за неудавшегося варшавского восстания, подготовленного эмигрантскими деятелями втайне от советского правительства.
Для меня до сих пор остается неясным, чем руководствовались в Белом доме, рекомендуя Миколайчику уклониться от договоренности. Похоже, что это было связано с предвыборными соображениями, поскольку после выборов в Вашингтоне явно ослаб интерес к польской проблеме. Еще в ходе происходящих в Москве в октябре 1944 года переговоров Миколайчик послал Рузвельту телеграмму с просьбой поддержать позицию эмигрантского правительства. Ответ он получил только 17 ноября, то есть уже после президентских выборов, причем вовсе не такой, какого ожидал. Президент сухо ответил, что поддержит любую договоренность, которую польское эмигрантское правительство достигнет с Советским Союзом. Вопрос о границе там вовсе не затрагивался, зато сведения о "жесткой" позиции администрации в польском вопросе просочились в прессу, и американские поляки голосовали за Рузвельта.
Никто, конечно, не может с уверенностью сказать, как развивались бы события при положительном исходе московских переговоров 1944 года. Нельзя исключить, что, если бы всем заинтересованным сторонам удалось тогда договориться, реорганизованное эмигрантское правительство во главе с Миколайчиком могло бы после освобождения советскими войсками Варшавы перебраться туда из Лондона, и польский народ был бы избавлен от многих потрясений и жертв, а отношения между союзниками могли сложиться менее драматично.
Японская карта
Отклонив предложение Сталина о присылке американских войск на советско-германский фронт, Рузвельт еще до вступления США в войну проявлял интерес к возможному сотрудничеству с СССР, направленному против Японии, Осенью 1941 года из Вашингтона пришло послание президента, в котором указывалось, что согласно информации, полученной правительством США из надежного источника, Япония намерена в ближайшее время совершить нападение на советское Приморье. В этой связи Рузвельт предложил Сталину обсудить вопрос о создании американских военно-воздушных баз на Дальнем Востоке. Президент поинтересовался, как отнесется советское руководство к тому, чтобы специальная американская военная миссия прибыла в Москву для обмена мнениями по данному вопросу. Одновременно Рузвельт предложил также организовать переброску американских самолетов для Красной Армии через Аляску и Чукотку.
Вполне возможно, что имевшиеся у США сведения о японских планах нападения на Советский Союз носили достаточно достоверный характер. Тем более что Берлин оказывал на Токио сильное давление с целью побудить японское правительство присоединиться к войне против Советского Союза. Этот вопрос беспокоил и Сталина. Но обращение президента вызвало у него подозрения. Дело в том, что информация, которую советское правительство получало по своим каналам, в том числе и от Рихарда Зорге, советского разведчика, аккредитованного в Токио в качестве немецкого журналиста и сумевшего завязать тесные отношения с германским послом в Японии, несколько по-иному трактовала ситуацию. Копии этих донесений адресовались Молотову, и я, естественно, с ними знакомился прежде, чем доложить наркому. Речь шла о том, что в руководящих кругах Токио имеются серьезные разногласия в отношении того, где нанести главный удар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119