– А то нет? – лениво, щуря прекрасные глаза, отозвался с кресла Григорий.
– Подвиг – это риск… Риск жизнью, – сказал Иван Григорьевич Чернышёв. – Вот тебе пример. При Петре Великом это было. Перед замирением со шведами наш галерный флот ходил к шведским берегам, и случилось ему проходить в шхерах мимо одного острова, весьма опасным местом. К Государю Петру Великому привели тутошнего крестьянина, о котором сказывали, что он многократно в тех местах хаживал. Государь спрашивает его, знает ли он места и может ли провести флот его?.. Мужик говорит, что хаживать он хаживал и места те знает, а точно взять на себя этого не может. Государь сказал ему «Так поди же и проведи меня. Ежели проведёшь, я награжу тебя, и ты благополучен будешь. Если же с флотом моим сделается какое несчастье, то не гневайся – велю тебя повесить». Мужик провёл флот благополучно. Государь пожаловал ему весь этот остров, мимо которого они проходили, в вечное и потомственное владение, и ныне наследники сего крестьянина на том острове господствуют. Что же, сие не подвиг?..
– Нет. Никак не подвиг
– Так ведь, Алехан!.. Не зря же его Государь наградил? Мужик тот жизнью рисковал.
– Жизнью?.. Государь наградил?.. Нет, совсем не подвиг.
– Вот упрямый, – сказал Воронцов. – А ты знаешь, почему Васильевский остров назван Васильевским?
– Ну?..
– Когда шведский флот стоял в невских устьях, морской офицер Василий Корчмин добровольно сам-друг на лодке обошёл мимо сего острова и привёз Государю известие о положении шведского флота. С того его именем и назвали оный остров Васильевским. Ты понимаешь, Алехан, если там мужик по принуждению, из страха смерти подвиг совершил, то тут Корчмин д о б р о в о л ь н о на жизненный риск пошёл, и оное уже и ты признать должен подвигом.
– Нет, не подвиг.
– Вот ведь какой упрямый, – сказал Алексей Разумовский. – Ось подивиться!.. В огороде бузина – в Киеве дядька. Что же, по-твоему-то, подвиг?
– Подвиг, когда для Государыни, для родины не токмо жизнью, но и большим, чем жизнь, рискует и отдаёт…
– Что же есть больше, чем жизнь? – сказал Алексей Разумовский.
– Что жизнь?.. Игрушка! Не мы её взяли себе, и не нами она отдаётся. Она в руках Господних. Какой где риск, когда сказано: «Ни один волос не падёт с головы вашей без воли Божией»?.. Но есть иное… большее, чем жизнь, и что нами, лично нами, может быть, отцами нашими, целыми поколениями честных предков, целыми веками приобреталось… И вот это-то!.. Честь!..
Алехан оборвал свою речь и, порывисто схватив золотой бокал, выпил его до дна. Кругом молчали. У каждого в мыслях было: Ропша и страшное шестое июля 1762 года. Алексей Разумовский смотрел в землю и казался смущённым. Григорий Орлов глядел мимо братнего лица в окно, за которым весеннее утро заканчивало короткую ночь.
– Ф-фа!.. Сладость какая!.. Нет ли чего у тебя, Алексей Григорьевич, покрепче? Вот это-то… Когда честь… Своё честное имя… и потом про тебя праздные люди… Фарисеи будут говорить… Твоё имя трепать станут, пересуживать… Поносить… История постановит над тобой суровый и неправый свой приговор… А ты вот на всё сие пошёл… Для ради неё, Государыни… Родины… России… – вот сие и есть подвиг… Преданность. Бес-пре-дельная преданность, – повышая голос, говорил Алехан. – То есть которой уже нет ни в чём предела. Скажем… женщину… ребёнка… обмануть… загубить… если то ей… государству нужно… Даже, скажем, люди скажут – подлость… А на деле – подвиг!
– Того не может быть, – хмуро глядя в сторону, сказал Кирилл Разумовский. – Как может быть такое, чтобы ей подлость понадобилась?
– Я знаю, – значительно и с силою сказал Алехан, обращаясь к Разумовскому, – ты её любишь… По-настоящему, как я… Как брат твой, Алексей Григорьевич… Он, Григорий?.. Нет… Он много подвигов совершал, но он себя помнит… Себя при том забыть не может. А я говорю, чтобы себя забыть… Навсегда… и после смерти на тебе от того тень… А между прочим, это и был твой подвиг.
Вот как я понимаю подвиг… Всё… Всё… Честь… Имя… Я червь, ничто… всё ей!.. всё!.. Всё!! Всё!!!
Алехан как-то вдруг, быстро застегнул кафтан и стал прощаться:
– Судари… Пора… Я чаю, вельбот давно меня ожидает. Пора в море.
– Постой, чудак человек, как же так?.. Посидеть надо… Отвальную распить… Гей, люди!.. Вина!..
Алексей Разумовский с полным кубком пенного вина подошёл к Алехану.
– Ты… сие… Ты сие хорошо сказал. Верно… Именно всё… Ото всего для неё отказаться… и от того, что было… и что есть и что будет… Но только, друг мой, и сие не подвиг, ось подивиться!..
– Как сие не подвиг?..
– Да, не подвиг… Сие есть наш долг… Верноподданных… и дай, милый Алехан, почеломкаемся. Славный, хороший ты человек.
Вся компания поехала провожать Орлова до вельбота. На пристани Алексей Григорьевич Разумовский отвёл Алехана в сторону и, пожимая ему руку, сказал:
– Так помнишь, о чём намедни просил тебя? Не забудь! Я повторю.
– Замётано.
– Замётано, сие точно, а я всё-таки напомню. Как будешь ты в Митаве, а может быть, они уже в Киле, так и в Киле навести ты моих племянниц – Дараган. Запомнишь?
– Ну как можно забыть!.. С конногвардейцем Дараганом давнишние приятели, и камер-юнкера хорошо знаю. Говорю – замётано.
– А воспитательницей с ними старая девушка Ранцева, Маргарита Сергеевна, моих примерно лет, – продолжал наставительно говорить Разумовский.
– Ну вот, я про Ранцева сколько раз слыхал – доблестнейший офицер, убит в Цорндорфском сражении.
– Так вот, серденько, не поленись, отыщи их и отпиши мне цидулю, что они и как?.. Маргарита Сергеевна что-то давненько мне ничего не пишет. А раньше частенько пописывала. А сестрица моя о них беспокоиться начинает, известно – мать.
– Всенепременным делом почту исполнить твоё желание. И навещу, и посмотрю, что за племянницы растут там у тебя, от всякого постороннего глаза укрытые. Поди, уже невесты… А?.. Что?.. Может быть, ещё и породнимся с тобою. Не всё порхать амуром и рвать цветы наслаждения. Быть может, пора и узы Гименея надевать… Годы идут и идут… А?.. Не увидишь, как молодость тю-тю…
– Старшей, Августе, двадцатый год пошёл. Пишут про неё – ужасно какая серьёзная, совсем монахиня.
– Не про меня такой товар.
– Молодшая, Елизавета, ну той и всего-то тринадцать лет должно быть… Девчонка совсем ещё. Коза, шалунья… Ну, так вот, исполни. Навести!
– Не беспокойся, такого вельможи да племянниц не навестить за границей! Ну, прощай…
– Не прощай, а до свидания До скорого, почётного и славного возвращения и до свидания здесь, в нашем милом Петербурге.
Старый Разумовский горячо обнял и поцеловал Орлова. Тот легко и бодро сбежал на плот пристани и прыгнул в вельбот. Матросы в нём отвесно вёсла держали. Старшина крюком оттолкнулся. «На воду!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230