Гремели пушечные салюты, звонили колокола, пели молебны. Армии было выдано полугодовое жалованье не в зачёт.
Больная, уже не покидавшая почти своих покоев Елизавета Петровна горько плакала – жалела своих солдат, которых под Кунерсдорфом было убито 2 614 да ранено 10 864…
Русская армия после этой победы стала на зимние квартиры уже в Пруссии на берегах реки Одера.
Но тихий старичок Салтыков оказался очень неуживчив с союзными австрийцами.
– Они хотят нашими руками жар загребать! – говорил он. – Они прячутся за нашей спиной! Австрийцы нас сюды и позвали, чтобы губить… Русские-де пусть дерутся, а они за нашей спиной будут делать диверсии. Нет, эдак не будет!
И кампания лета 1760 года снова затянулась, снова пошли слухи, что и Салтыков опять получает приказания от наследника Петра Фёдоровича и его жены. Лишь только осенью того года Фермор двинулся на Берлин, и 27 сентября генералы Чернышёв и Тотлебен приняли Берлин по капитуляции. На Берлин была наложена контрибуция в полтора миллиона талеров.
Королевская казна оказалась пуста – там нашлось всего 60 тысяч талеров. В королевском цейхгаузе взято – 143 пушки, 18 тысяч ружей, разрушены были прусские оружейные заводы, взорван пороховой завод. Освобождено 4500 пленных.
Ключи от города Берлина отосланы в Петербург.
Но тут же среди всех этих успехов и торжеств выяснилось, что генерал Тотлебен, перед которым капитулировал Берлин, тоже был в связи с королём Прусским и всё время информировал его. Тотлебена отрешили от командования, отослали для суда, Берлин был вскоре оставлен. Недостаточно энергичные действия фельдмаршала Салтыкова опять вызвали неудовольствие императрицы. В октябре Салтыков сдал командование фельдмаршалу Бутурлину, когда-то бывшему денщиком у царя Петра. Какие у Бутурлина были боевые качества – неизвестно, – известно было лишь одно – он был неуч, невежда, горький пьяница и любитель солдатских песен.
Но и этот Бутурлин в очередной кампании 1761 года одержал ряд побед над пруссаками, нанеся удары на Познань, на Померанию, на крепости Кольберг, на Швейдниц. Очевидно, что пруссаки просто не в состоянии были противостоять русскому оружию.
Положение прусского короля становилось всё более и более безнадёжным. Он был уже убеждён, что если русская армия возьмёт Штеттин и затем овладеет вторично Берлином, то он потеряет всё своё королевство. Да уже, по существу, он был русскими отрезан от Польши, откуда имел хлеб для своей армии: его запасов в хлебных магазинах не хватило бы ему и на одно лето. Правда, у короля Прусского и порох и снаряды были в достаточном количестве, но было трудно с дорогами и с транспортом, а больше всего ему недоставало живой силы в его армии – рекрутов становилось всё меньше и меньше, хотя Фридрих разослал своих агентов собирать наёмников по всей Европе; не хватало и конского состава. Деньги, правда, были, но они мало чему помогали при таких жёстких обстоятельствах. Король всё время находился в глубокой меланхолии. Флейта короля замолкла.
Вот почему английский посланник Кейт в Петербурге стал пробовать почву для переговоров о мире Пруссии с Россией. Елизавета Петровна ответила на это очень твёрдо:
– Я хорошо знаю, как тяжела нам эта Семилетняя война. Как она дорого нам стоит. Я сама хочу мира. Прочного мира. Хочу всем сердцем. Но я должна позаботиться о том, чтобы мои союзники были удовлетворены. В сепаратные переговоры о мире вступить не могу…
Канцлер Воронцов уже набросал предварительные условия союзного мирного договора.
Фридрих должен был вернуть Силезию – Австрии.
Вернуть Франции – часть Фландрии.
России он должен был уступить Восточную Пруссию от Немана до Вислы, причём Россия, однако, не аннексировала этой территории, а брала её себе только для того, чтобы вернуть её Польше. Взамен её от Польши она должна была получить Правобережную Украину…
В декабре 1761 года Румянцев берёт крепость Кольберг, этот старинный славянский город – Колобрегу, и отсылает ключи в Петербург.
Но Елизавета Петровна уже не получила их.
Она заболела и внезапно скончалась в самый день Рождества 25 декабря, при очень странных симптомах – при кровавой рвоте, поносе, при ослабевшем сердце.
Ходили крепкие слухи, что Петровна была кем-то отравлена…
Глава девятая
ИМПЕРАТОР ПЁТР ТРЕТИЙ
Вставало хмурое рождественское утро. В высокие мёрзлые окна деревянного временного дворца, в котором жила Елизавета, в то время как на месте старого Зимнего дворца Растрелли строил новый, лился поздний рассвет… В приёмной зале, в ожидании событий, тревожно собрались сенат, синод, генералитет, все высокие персоны государства. Чёрные клобуки и рясы духовенства, лиловые мантии князей церкви – архиереев, чёрные парчовые кафтаны гражданских вельмож, мундиры генералов, рота гвардии со знаменем заполняли обширную залу. Говорили шёпотом, все стояли. Сидели только двое стариков – Иван Иванович Неплюев, ещё сотрудник Петра Первого, да князь Шаховской… Умирала Петровна.
Заканчивалось одно царствование, начиналось другое. «Молодой двор» брал теперь власть несомненно. Безотложно. Вместе с этим выносился приговор всем тем, которые не сумели вовремя унюхать, куда дует ветер. Приговор этот грозил быть нещадным. Приходил новый хозяин… В зале тянуло близкой смертью, холодком близкого неизвестного.
После полудня – первый вскрик отчаяния, потом женские рыдания, потом глухой мужской плач, вздохи, замелькали крестящиеся руки. Толпа тревожно шевельнулась, когда, шаркая ревматическими ногами в бархатных сапогах по перламутровым инкрустациям паркета, вышел на середину залы фельдмаршал Никита Юрьевич Трубецкой, старший из сенаторов. За ним шли придворные доктора – Круз и Монсий.
Старость уже согнула широкий стан Трубецкого, седая голова тряслась от волнения, рот ввалился, но глаза ещё блестели. После стука булавы церемониймейстера Трубецкой старческим голосом объявил, что её императорское величество самодержица всероссийская Елизавета Петровна «почила в Бозе» и на престол вступил его императорское величество государь император Пётр Фёдорович Третий.
Толпа задвигалась, ожила, разбилась на кучки, в кучках стали шептаться между собою. А больше говорили всё без слов – глазами, движениями голов, блеском глаз, то радостных, то встревоженных. Ждали теперь выхода нового императора и присяги.
Стемнело, внесли зажжённые свечи, когда раздался снова стук булавы церемониймейстера и из белой с золотом высокой двери попарно стали выходить придворные чины. За ними, стуча каблуками ботфортов, быстрой походкой, не скрывая торжествующей улыбки, ещё больше бледный от чёрного бархата кафтана, вышел, поднялся на ступени трона он – новый царь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230
Больная, уже не покидавшая почти своих покоев Елизавета Петровна горько плакала – жалела своих солдат, которых под Кунерсдорфом было убито 2 614 да ранено 10 864…
Русская армия после этой победы стала на зимние квартиры уже в Пруссии на берегах реки Одера.
Но тихий старичок Салтыков оказался очень неуживчив с союзными австрийцами.
– Они хотят нашими руками жар загребать! – говорил он. – Они прячутся за нашей спиной! Австрийцы нас сюды и позвали, чтобы губить… Русские-де пусть дерутся, а они за нашей спиной будут делать диверсии. Нет, эдак не будет!
И кампания лета 1760 года снова затянулась, снова пошли слухи, что и Салтыков опять получает приказания от наследника Петра Фёдоровича и его жены. Лишь только осенью того года Фермор двинулся на Берлин, и 27 сентября генералы Чернышёв и Тотлебен приняли Берлин по капитуляции. На Берлин была наложена контрибуция в полтора миллиона талеров.
Королевская казна оказалась пуста – там нашлось всего 60 тысяч талеров. В королевском цейхгаузе взято – 143 пушки, 18 тысяч ружей, разрушены были прусские оружейные заводы, взорван пороховой завод. Освобождено 4500 пленных.
Ключи от города Берлина отосланы в Петербург.
Но тут же среди всех этих успехов и торжеств выяснилось, что генерал Тотлебен, перед которым капитулировал Берлин, тоже был в связи с королём Прусским и всё время информировал его. Тотлебена отрешили от командования, отослали для суда, Берлин был вскоре оставлен. Недостаточно энергичные действия фельдмаршала Салтыкова опять вызвали неудовольствие императрицы. В октябре Салтыков сдал командование фельдмаршалу Бутурлину, когда-то бывшему денщиком у царя Петра. Какие у Бутурлина были боевые качества – неизвестно, – известно было лишь одно – он был неуч, невежда, горький пьяница и любитель солдатских песен.
Но и этот Бутурлин в очередной кампании 1761 года одержал ряд побед над пруссаками, нанеся удары на Познань, на Померанию, на крепости Кольберг, на Швейдниц. Очевидно, что пруссаки просто не в состоянии были противостоять русскому оружию.
Положение прусского короля становилось всё более и более безнадёжным. Он был уже убеждён, что если русская армия возьмёт Штеттин и затем овладеет вторично Берлином, то он потеряет всё своё королевство. Да уже, по существу, он был русскими отрезан от Польши, откуда имел хлеб для своей армии: его запасов в хлебных магазинах не хватило бы ему и на одно лето. Правда, у короля Прусского и порох и снаряды были в достаточном количестве, но было трудно с дорогами и с транспортом, а больше всего ему недоставало живой силы в его армии – рекрутов становилось всё меньше и меньше, хотя Фридрих разослал своих агентов собирать наёмников по всей Европе; не хватало и конского состава. Деньги, правда, были, но они мало чему помогали при таких жёстких обстоятельствах. Король всё время находился в глубокой меланхолии. Флейта короля замолкла.
Вот почему английский посланник Кейт в Петербурге стал пробовать почву для переговоров о мире Пруссии с Россией. Елизавета Петровна ответила на это очень твёрдо:
– Я хорошо знаю, как тяжела нам эта Семилетняя война. Как она дорого нам стоит. Я сама хочу мира. Прочного мира. Хочу всем сердцем. Но я должна позаботиться о том, чтобы мои союзники были удовлетворены. В сепаратные переговоры о мире вступить не могу…
Канцлер Воронцов уже набросал предварительные условия союзного мирного договора.
Фридрих должен был вернуть Силезию – Австрии.
Вернуть Франции – часть Фландрии.
России он должен был уступить Восточную Пруссию от Немана до Вислы, причём Россия, однако, не аннексировала этой территории, а брала её себе только для того, чтобы вернуть её Польше. Взамен её от Польши она должна была получить Правобережную Украину…
В декабре 1761 года Румянцев берёт крепость Кольберг, этот старинный славянский город – Колобрегу, и отсылает ключи в Петербург.
Но Елизавета Петровна уже не получила их.
Она заболела и внезапно скончалась в самый день Рождества 25 декабря, при очень странных симптомах – при кровавой рвоте, поносе, при ослабевшем сердце.
Ходили крепкие слухи, что Петровна была кем-то отравлена…
Глава девятая
ИМПЕРАТОР ПЁТР ТРЕТИЙ
Вставало хмурое рождественское утро. В высокие мёрзлые окна деревянного временного дворца, в котором жила Елизавета, в то время как на месте старого Зимнего дворца Растрелли строил новый, лился поздний рассвет… В приёмной зале, в ожидании событий, тревожно собрались сенат, синод, генералитет, все высокие персоны государства. Чёрные клобуки и рясы духовенства, лиловые мантии князей церкви – архиереев, чёрные парчовые кафтаны гражданских вельмож, мундиры генералов, рота гвардии со знаменем заполняли обширную залу. Говорили шёпотом, все стояли. Сидели только двое стариков – Иван Иванович Неплюев, ещё сотрудник Петра Первого, да князь Шаховской… Умирала Петровна.
Заканчивалось одно царствование, начиналось другое. «Молодой двор» брал теперь власть несомненно. Безотложно. Вместе с этим выносился приговор всем тем, которые не сумели вовремя унюхать, куда дует ветер. Приговор этот грозил быть нещадным. Приходил новый хозяин… В зале тянуло близкой смертью, холодком близкого неизвестного.
После полудня – первый вскрик отчаяния, потом женские рыдания, потом глухой мужской плач, вздохи, замелькали крестящиеся руки. Толпа тревожно шевельнулась, когда, шаркая ревматическими ногами в бархатных сапогах по перламутровым инкрустациям паркета, вышел на середину залы фельдмаршал Никита Юрьевич Трубецкой, старший из сенаторов. За ним шли придворные доктора – Круз и Монсий.
Старость уже согнула широкий стан Трубецкого, седая голова тряслась от волнения, рот ввалился, но глаза ещё блестели. После стука булавы церемониймейстера Трубецкой старческим голосом объявил, что её императорское величество самодержица всероссийская Елизавета Петровна «почила в Бозе» и на престол вступил его императорское величество государь император Пётр Фёдорович Третий.
Толпа задвигалась, ожила, разбилась на кучки, в кучках стали шептаться между собою. А больше говорили всё без слов – глазами, движениями голов, блеском глаз, то радостных, то встревоженных. Ждали теперь выхода нового императора и присяги.
Стемнело, внесли зажжённые свечи, когда раздался снова стук булавы церемониймейстера и из белой с золотом высокой двери попарно стали выходить придворные чины. За ними, стуча каблуками ботфортов, быстрой походкой, не скрывая торжествующей улыбки, ещё больше бледный от чёрного бархата кафтана, вышел, поднялся на ступени трона он – новый царь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230