– Благодарение Богу! Ты – голубь, принёсший мне в клюве первую ветку мира… Первую! Наш тыл теперь свободен… Ты очень устал, да? Голоден? Эй, друзья! Адъютанты! Накормите этого русского медведя! Этот медведь, верно, ест по целому барану зараз, а? Да вина, вина ему! Хха-ха!
Грохоча сапогами, гремя саблями, Гудовича окружили прусские офицеры, увели с собой.
Король же сразу поблёк, взглянул на Финкенштейна, сделал ему знак присесть к столу и вновь стал перечитывать письмо.
– Ничего нового! – сказал он разочарованно. – Ничего!
О кончине Елизаветы Петровны, своего непреклонного противника, король знал уже давно: ещё 7 января он получил уже об этом донесение от английского посла Кейта. Естественно, что запоздалое послание Гудовича не могло повысить настроение короля. Напротив – оно встревожило. Пётр в нём не сообщал ничего, кроме своих чувств, но ведь это были лишь его личные чувства! А Пётр не один в Петербурге. У Петра были ещё и союзники. А как они отнесутся к его чувствам? Король боялся быть оптимистом…
– Поймите, граф, – тихо говорил он Финкенштейну. – Я просто не знаю, как же дело пойдёт дальше? Ведь дворы Вены и Версаля гарантировали уже императрице Елизавете владение Пруссией. Да фактически русские уже ею владеют… Как же теперь царь откажется от таких завоеваний? Ради чего? Для кого? Ведь это бы значило просто капитулировать! Надо разведать положение в Петербурге! Надо немедленно послать туда своего человека! Кого? А?
Гудовича широко принимали, чествовали, он в Бреславле прожил до февраля месяца. А тем временем подошли и более существенные вести: графу Чернышёву с его воинскими частями из Петербурга приказано было отделиться от австрийской армии и уходить к Висле, прекращая, таким образом, военные действия против Пруссии.
Князь Волконский, командующий русскими войсками, занимавшими Померанию, донёс императору Петру Третьему, что получил от вновь назначенного штеттинского губернатора, герцога Бевернского предложение – заключить перемирие между русскими и прусскими войсками, и просил соответствующих распоряжений. На это получил от Петра резолюцию: «Дурак! Заключить немедленно!» Перемирие было заключено, и русские ушли на зимние стоянки в Померании и в Неймарке, с границей по реке Одеру.
Пленные с обеих сторон были освобождены.
И когда в начале февраля Гудович сломя голову снова скакал уже в обратном направлении, пробираясь через зимние стоянки русской армии, – рядом с ним сидел посланник короля Прусского, барон Вильгельм Бернгард Гольц.
Это был длинный двадцатишестилетний адъютант короля Прусского, безусый, с водянистыми синими глазами, большой пьяница и жуир, человек ни перед чем не останавливавшийся. Настоящих дипломатов в Петербург послать не удалось: как ехать старому и со стажем дипломату в страну, с которой находились ещё в состоянии войны, с которой целые двенадцать лет были прерваны и не возобновлены дипломатические отношения? Этот Гольц был по чину всего лишь капитаном, которого ради такой оказии произвели прямо в полковники. И теперь он, укутанный в серый плащ до самого длинного носа, в треуголке, повязанной шарфом по ушам, торчал коломенской верстой в русской кошёвке, подскакивая на ухабах.
Их путь лежал по Померании, прочно оккупированной русскими войсками, на Мемель, на Ригу. Приходилось избегать встреч только с австрийцами. Тянулись скучные, заваленные снегом места, из которых подымали свои ветви чёрные ветлы, перепутанные морскими ветрами. Снег ослеплял под весенним, начинающим пригревать солнцем, дорога портилась уже кое-где. Гудович косился на своего молчаливого спутника и всё время перебирал в голове: что ему просить у императора за точное выполнение столь важного поручения? «Надо будет просить деревни на Украине, поближе к родным местам! – думал он, – Подальше от Петербурга…»
А Гольц обдумывал наказ, который дал ему накануне отъезда король Прусский. В комнатах замка в Бреславле, где жил король, было жарко, солнце светило прямо в окно, а король, выставив своё брюшко и рубя указательным пальцем воздух, наставлял своего посла:
– Помни – главное – это немедленное прекращение войны с Россией… В этом всё наше спасение! Прежде всего нужно оторвать русских от их союзников. От французов и от австрийцев…
Далее. Мой брат, император Пётр, даёт мне много надежд, однако обольщаться ими я не имею права. Нет! Тому, что мне доносят о Петре, я просто верить не могу!.. Невероятно! Нет таких государей на земле! Это немыслимо… Такие благородные, такие высокие чувства, какие он изливает в письме ко мне, по человечеству невозможны! Ты больше всего, внимательнее всего следи за царём, за ним самим, за его близкими и обо всём доноси подробно… Важнее всего знать – хозяин ли он своих слов либо нет? И при переговорах с ним имей в виду: если он непременно хочет воевать с Данией из-за Шлезвига, – я не поддержу датчан. Пусть он попробует, как воевать… Я думаю, – тут король проницательно прищурил глаза, – я думаю, что он хочет подражать мне. Воевать! Хе-хе!.. Трудное ремесло… Я-то во всяком случае хочу теперь мира…
Если русские захотят вывести свои войска из Померании, чтобы поставить их в Пруссии, – сразу же соглашайся: из Пруссии их выжить потом будет легче… Но даже если русские захотят остаться в Пруссии навсегда, – то и тогда соглашайся, но с условием, чтобы они нас компенсировали чем-нибудь за счёт союзников, – это поссорит их с союзниками! Главное – ты должен сеять в царе недоверие к союзникам – к Австрии, к Саксонии. Ссорь их, выдумывая всё, что хочешь, но так, чтобы было похоже на правду.
Ещё одно… Это я не пишу даже в инструкции. Следи, следи, насколько прочно царь сидит на троне… Его жена, прусская принцесса Ангальт-Цербстская, очень умна… Куда умней его! Следи, какие у них отношения. Доноси сейчас же об этом… Очень важно… Передашь два письма – это его величеству императору. – Король взял со стола и протянул Гольцу пакет. – А это – её величеству… Императрице. О втором пакете не говори никому, вручишь наедине. Добейся с нею во всяком случае самых лучших отношений.
И король стал снимать со своего кафтана большой чёрный орден с оранжевой лентой, передал его Гольцу:
– При первой же аудиенции вручи императору этот орден Чёрного Орла да скажи ему, что я снял его с моей груди…
И помни: первый визит в Петербурге немедленно же – англичанину Кейту… Это наш человек. Он на месте даст тебе инструкции… Прощай! Ну всё! Требую успеха…
А Феофан Куроптев, теперь уже как инвалид с переломом бедра, стоял на посту у въездного шлагбаума прусского города Мариенвенрдера. Опираясь на палку, Феофан думал свою неясную, но крепкую думу. Скоро вот выйдет ему чистая, побредёт он, Куроптев, домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230
Грохоча сапогами, гремя саблями, Гудовича окружили прусские офицеры, увели с собой.
Король же сразу поблёк, взглянул на Финкенштейна, сделал ему знак присесть к столу и вновь стал перечитывать письмо.
– Ничего нового! – сказал он разочарованно. – Ничего!
О кончине Елизаветы Петровны, своего непреклонного противника, король знал уже давно: ещё 7 января он получил уже об этом донесение от английского посла Кейта. Естественно, что запоздалое послание Гудовича не могло повысить настроение короля. Напротив – оно встревожило. Пётр в нём не сообщал ничего, кроме своих чувств, но ведь это были лишь его личные чувства! А Пётр не один в Петербурге. У Петра были ещё и союзники. А как они отнесутся к его чувствам? Король боялся быть оптимистом…
– Поймите, граф, – тихо говорил он Финкенштейну. – Я просто не знаю, как же дело пойдёт дальше? Ведь дворы Вены и Версаля гарантировали уже императрице Елизавете владение Пруссией. Да фактически русские уже ею владеют… Как же теперь царь откажется от таких завоеваний? Ради чего? Для кого? Ведь это бы значило просто капитулировать! Надо разведать положение в Петербурге! Надо немедленно послать туда своего человека! Кого? А?
Гудовича широко принимали, чествовали, он в Бреславле прожил до февраля месяца. А тем временем подошли и более существенные вести: графу Чернышёву с его воинскими частями из Петербурга приказано было отделиться от австрийской армии и уходить к Висле, прекращая, таким образом, военные действия против Пруссии.
Князь Волконский, командующий русскими войсками, занимавшими Померанию, донёс императору Петру Третьему, что получил от вновь назначенного штеттинского губернатора, герцога Бевернского предложение – заключить перемирие между русскими и прусскими войсками, и просил соответствующих распоряжений. На это получил от Петра резолюцию: «Дурак! Заключить немедленно!» Перемирие было заключено, и русские ушли на зимние стоянки в Померании и в Неймарке, с границей по реке Одеру.
Пленные с обеих сторон были освобождены.
И когда в начале февраля Гудович сломя голову снова скакал уже в обратном направлении, пробираясь через зимние стоянки русской армии, – рядом с ним сидел посланник короля Прусского, барон Вильгельм Бернгард Гольц.
Это был длинный двадцатишестилетний адъютант короля Прусского, безусый, с водянистыми синими глазами, большой пьяница и жуир, человек ни перед чем не останавливавшийся. Настоящих дипломатов в Петербург послать не удалось: как ехать старому и со стажем дипломату в страну, с которой находились ещё в состоянии войны, с которой целые двенадцать лет были прерваны и не возобновлены дипломатические отношения? Этот Гольц был по чину всего лишь капитаном, которого ради такой оказии произвели прямо в полковники. И теперь он, укутанный в серый плащ до самого длинного носа, в треуголке, повязанной шарфом по ушам, торчал коломенской верстой в русской кошёвке, подскакивая на ухабах.
Их путь лежал по Померании, прочно оккупированной русскими войсками, на Мемель, на Ригу. Приходилось избегать встреч только с австрийцами. Тянулись скучные, заваленные снегом места, из которых подымали свои ветви чёрные ветлы, перепутанные морскими ветрами. Снег ослеплял под весенним, начинающим пригревать солнцем, дорога портилась уже кое-где. Гудович косился на своего молчаливого спутника и всё время перебирал в голове: что ему просить у императора за точное выполнение столь важного поручения? «Надо будет просить деревни на Украине, поближе к родным местам! – думал он, – Подальше от Петербурга…»
А Гольц обдумывал наказ, который дал ему накануне отъезда король Прусский. В комнатах замка в Бреславле, где жил король, было жарко, солнце светило прямо в окно, а король, выставив своё брюшко и рубя указательным пальцем воздух, наставлял своего посла:
– Помни – главное – это немедленное прекращение войны с Россией… В этом всё наше спасение! Прежде всего нужно оторвать русских от их союзников. От французов и от австрийцев…
Далее. Мой брат, император Пётр, даёт мне много надежд, однако обольщаться ими я не имею права. Нет! Тому, что мне доносят о Петре, я просто верить не могу!.. Невероятно! Нет таких государей на земле! Это немыслимо… Такие благородные, такие высокие чувства, какие он изливает в письме ко мне, по человечеству невозможны! Ты больше всего, внимательнее всего следи за царём, за ним самим, за его близкими и обо всём доноси подробно… Важнее всего знать – хозяин ли он своих слов либо нет? И при переговорах с ним имей в виду: если он непременно хочет воевать с Данией из-за Шлезвига, – я не поддержу датчан. Пусть он попробует, как воевать… Я думаю, – тут король проницательно прищурил глаза, – я думаю, что он хочет подражать мне. Воевать! Хе-хе!.. Трудное ремесло… Я-то во всяком случае хочу теперь мира…
Если русские захотят вывести свои войска из Померании, чтобы поставить их в Пруссии, – сразу же соглашайся: из Пруссии их выжить потом будет легче… Но даже если русские захотят остаться в Пруссии навсегда, – то и тогда соглашайся, но с условием, чтобы они нас компенсировали чем-нибудь за счёт союзников, – это поссорит их с союзниками! Главное – ты должен сеять в царе недоверие к союзникам – к Австрии, к Саксонии. Ссорь их, выдумывая всё, что хочешь, но так, чтобы было похоже на правду.
Ещё одно… Это я не пишу даже в инструкции. Следи, следи, насколько прочно царь сидит на троне… Его жена, прусская принцесса Ангальт-Цербстская, очень умна… Куда умней его! Следи, какие у них отношения. Доноси сейчас же об этом… Очень важно… Передашь два письма – это его величеству императору. – Король взял со стола и протянул Гольцу пакет. – А это – её величеству… Императрице. О втором пакете не говори никому, вручишь наедине. Добейся с нею во всяком случае самых лучших отношений.
И король стал снимать со своего кафтана большой чёрный орден с оранжевой лентой, передал его Гольцу:
– При первой же аудиенции вручи императору этот орден Чёрного Орла да скажи ему, что я снял его с моей груди…
И помни: первый визит в Петербурге немедленно же – англичанину Кейту… Это наш человек. Он на месте даст тебе инструкции… Прощай! Ну всё! Требую успеха…
А Феофан Куроптев, теперь уже как инвалид с переломом бедра, стоял на посту у въездного шлагбаума прусского города Мариенвенрдера. Опираясь на палку, Феофан думал свою неясную, но крепкую думу. Скоро вот выйдет ему чистая, побредёт он, Куроптев, домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230