И тогда друг у друга ошалело вопрошали: как такое может быть? Ведь явно же встреча – искусственного происхождения... Но сами же и ответ верный давали: не пойман – не шулер. До сих пор участники той игры при встречи любопытствуют, как исхитрился? И не «флешь», не «каре» тузов. Всего-то «каре» восьмерок.
В игре с сапожником ограничиваюсь семерками.
У того, упившегося фраера, обнаруживается «каре» валетов.
Ну кто мог подумать, что ни на миг расслабиться нельзя, что и его карты контролировать следует? Будем контролировать. Делаю ему «тройку» тузов, себе «фулек». Этот дуралей с залитыми зенками не различает трех тузов, пасует. Ну что тут сделаешь?
К тому же денег-то немного, выигрыш стекается ко мне. Но выигрываю не у сапожника – у своих. Те быстро финансово пустеют. Чтобы они могли продолжить игру, приходится передавать им выигрыш. Наладили передачу.
Отлучаюсь в туалет, деньги прячу под ковриком перед унитазом. Потом отлучаются сообщники, извлекают клад. Деньги, можно сказать, в обороте. До бумажника Эдика добраться не удается. Нервничаем, надеемся, что когда-нибудь это издевательство хотя бы прервется, что и его покровителю понадобится отлучиться.
Эдику понадобилось раньше. Приспичило неожиданно. Шахматист только навострился перевод получить, сапожник опередил. Рванулся со всех нетвердых ног к клозету.
Повозившись, предстает пред нами, успевшими в его отсутствие не только наговорить друг другу много лестного, но и конструктивные поправки в тактику внести. Предстает Эдик, пошатывающийся, несколько забрызганный, смущенный. С нашим тайным вкладом в виновато протянутой руке. Клад тоже забрызган.
– Кто-то уронил, – сообщает пьяный, но честный сапожник. – Я в унитаз немножко не попал... Хотел вытереть, а там... Кто-то потерял. Я их немножко того...
Он их не немножко «того», а «того» – очень даже обильно...
Такой заключительный аккорд симфонии под названием «Фраерское счастье» нас подкосил. На этом сдались: закончили игру.
Позже выработался обряд: несколько раз в год по ситуации, по предчувствию, надо дать вероятности отвязаться. Пустить игру на самотек. Нечто вроде жертвоприношения. Проблематично, конечно. Обряд не запланируешь. Всегда есть опасность, что жертва востребуется в ответственной, крупной игре. Но упрямиться нельзя. Теория – соперница серьезная, ее лучше не злить.
...Кстати, насчет соперников несерьезных, пьяных фраеров.
Сколько раз было. Играем, клиент или клиенты просятся на перемену, наскоро пьянствуют.
Все. Дальше хоть не играй... Поначалу обнадеживался. «Напьются, – думал. – Скорее дело сделаю».
Как же, сделаешь скорее!.. Все наизнанку выворачивается. Просто напасть какая-то... Хоть сам бери напивайся.
Позже на все эти безобидные переменки «вето» наложил.
С Гогой Ришельевским как-то играл. У того эпилептический припадок случился. Страшный, мощный. К болезни его мы, конечно, привыкшие, но совесть должна быть... требовать после приступа выигрыш... В этой партии у Гоги прилично «выкатывал».
– Все, – говорю Гогиному товарищу после того, как мы с ним Ришельевского на топчане в себя приходить устроили. – Закончили. Переиграем в другой раз.
– А сам думаю, дудки: еще сяду... нервы трепать.
– Я доиграю, – сообщает товарищ, совсем слабый игрок, из штатных болельщиков.
И – тоже изнанка. Все, что выигрывал я к этому моменту, спустил. И не умышленно. Как будто Гога из того места, где он в тот момент находился, товарищу помогал.
Многое в игре имеет значение.
Место, которое выберешь, люди, стоящие за спиной... Ну, и само собой, приметы. Деньги во время игры одалживать нельзя. И до игры к игровому фонду прикасаться нежелательно. Если ведется запись, каждый пользуется своим фартовым карандашом. Также важно верно определить, кто из рядом стоящих несет невезение, какой карандаш нефартовый.
Шурик на этот счет отличался особой чувствительностью. В корпорации числился главным прибором, фиксирующим аномальные факторы.
Делюсь с читателем всеми этими шулерскими мистическими традициями и понимаю, можно к рассказанному отнестись скептически. Подумаешь, мало ли ничем не подкрепленных суеверий...
Действительно немало. Некоторые граждане-материалисты даже не верят в ясновидение. Я в нем тоже до поры до времени сомневался. Пока сам не сподобился.
Это снисходило ко мне пять раз. Дважды четко, безошибочно и еще трижды не совсем убедительно, на грани видения и завесы... Для некоторых ясновидение – дело житейское, повседневное. Я – не из таких. Поэтому случаи помню четко и, что удивительно, не знаю, хотел ли, чтобы они повторялись...
Это случилось под утро после долгой игры. Первый раз во время игры-жертвоприношения. Часов с трех ночи понял, что игру надо отдавать в жертву теории вероятности. Умудренный прошлыми обрядами, без сожаления дал вероятности отвязаться. Пустил игру на самотек, расслабился.
И с рассветом началось...
Говорят, ясновидение – это видение картинок.
У меня было не так. Никаких изображений не возникало. Просто знал: у соперника именно такие карты и первый его ход будет именно таким. Не видел карты и еще не видел ход. Но знал. Как будто перед раздачей сообщили, и – запомнил. Нет, не перед раздачей... После того, как уже розданные карты лежали на столе. И известно было только то, что будет происходить в совсем ближайшем будущем. В пределах розыгрыша одной раздачи. Но и результат игры был известен. Как сейчас помню: триста семь рублей. Таким он и оказался.
Странное было чувство: все знаешь, а поделать ничего не можешь. Странное тем, что это не обижало. И помню, что происходящее не казалось удивительным. И не пугало.
Все прошло, когда встал из-за стола. Интересно было бы, чтобы оно продлилось хотя бы до того момента, когда лягу отсыпаться. Чтобы продержалось вне игры. Да и этот интерес возник не тогда, а после. Когда проснулся нормальным.
Вспоминая то свое состояние, пробовал угадать, что случится через какое-то время. Не угадывал. Но вспомнил еще одно. Пришедший в себя, в реальность, пробовал угадать из любопытства. А тогда любопытства не было. Знаю, и ладно.
В отличие от нормального меня, ясновидящего, будущее не могло испугать. Каким бы оно ни предвиделось. И стало понятно спокойствие ясновидящих, знающих час собственной смерти.
Во второй раз предвидение снизошло тоже в игре, но уже в выигрываемой. В покере. И тоже под утро.
Та же история: после каждой раздачи становились известны все карты соперников. В покере это решает все.
Еще один, по-видимому, существенный момент: озарение повторилось после того, как я перестал использовать шулерские навыки, расслабился, имея запас выигрыша.
И вновь состояние не принесло ни радости, ни удивления. Только отметил про себя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
В игре с сапожником ограничиваюсь семерками.
У того, упившегося фраера, обнаруживается «каре» валетов.
Ну кто мог подумать, что ни на миг расслабиться нельзя, что и его карты контролировать следует? Будем контролировать. Делаю ему «тройку» тузов, себе «фулек». Этот дуралей с залитыми зенками не различает трех тузов, пасует. Ну что тут сделаешь?
К тому же денег-то немного, выигрыш стекается ко мне. Но выигрываю не у сапожника – у своих. Те быстро финансово пустеют. Чтобы они могли продолжить игру, приходится передавать им выигрыш. Наладили передачу.
Отлучаюсь в туалет, деньги прячу под ковриком перед унитазом. Потом отлучаются сообщники, извлекают клад. Деньги, можно сказать, в обороте. До бумажника Эдика добраться не удается. Нервничаем, надеемся, что когда-нибудь это издевательство хотя бы прервется, что и его покровителю понадобится отлучиться.
Эдику понадобилось раньше. Приспичило неожиданно. Шахматист только навострился перевод получить, сапожник опередил. Рванулся со всех нетвердых ног к клозету.
Повозившись, предстает пред нами, успевшими в его отсутствие не только наговорить друг другу много лестного, но и конструктивные поправки в тактику внести. Предстает Эдик, пошатывающийся, несколько забрызганный, смущенный. С нашим тайным вкладом в виновато протянутой руке. Клад тоже забрызган.
– Кто-то уронил, – сообщает пьяный, но честный сапожник. – Я в унитаз немножко не попал... Хотел вытереть, а там... Кто-то потерял. Я их немножко того...
Он их не немножко «того», а «того» – очень даже обильно...
Такой заключительный аккорд симфонии под названием «Фраерское счастье» нас подкосил. На этом сдались: закончили игру.
Позже выработался обряд: несколько раз в год по ситуации, по предчувствию, надо дать вероятности отвязаться. Пустить игру на самотек. Нечто вроде жертвоприношения. Проблематично, конечно. Обряд не запланируешь. Всегда есть опасность, что жертва востребуется в ответственной, крупной игре. Но упрямиться нельзя. Теория – соперница серьезная, ее лучше не злить.
...Кстати, насчет соперников несерьезных, пьяных фраеров.
Сколько раз было. Играем, клиент или клиенты просятся на перемену, наскоро пьянствуют.
Все. Дальше хоть не играй... Поначалу обнадеживался. «Напьются, – думал. – Скорее дело сделаю».
Как же, сделаешь скорее!.. Все наизнанку выворачивается. Просто напасть какая-то... Хоть сам бери напивайся.
Позже на все эти безобидные переменки «вето» наложил.
С Гогой Ришельевским как-то играл. У того эпилептический припадок случился. Страшный, мощный. К болезни его мы, конечно, привыкшие, но совесть должна быть... требовать после приступа выигрыш... В этой партии у Гоги прилично «выкатывал».
– Все, – говорю Гогиному товарищу после того, как мы с ним Ришельевского на топчане в себя приходить устроили. – Закончили. Переиграем в другой раз.
– А сам думаю, дудки: еще сяду... нервы трепать.
– Я доиграю, – сообщает товарищ, совсем слабый игрок, из штатных болельщиков.
И – тоже изнанка. Все, что выигрывал я к этому моменту, спустил. И не умышленно. Как будто Гога из того места, где он в тот момент находился, товарищу помогал.
Многое в игре имеет значение.
Место, которое выберешь, люди, стоящие за спиной... Ну, и само собой, приметы. Деньги во время игры одалживать нельзя. И до игры к игровому фонду прикасаться нежелательно. Если ведется запись, каждый пользуется своим фартовым карандашом. Также важно верно определить, кто из рядом стоящих несет невезение, какой карандаш нефартовый.
Шурик на этот счет отличался особой чувствительностью. В корпорации числился главным прибором, фиксирующим аномальные факторы.
Делюсь с читателем всеми этими шулерскими мистическими традициями и понимаю, можно к рассказанному отнестись скептически. Подумаешь, мало ли ничем не подкрепленных суеверий...
Действительно немало. Некоторые граждане-материалисты даже не верят в ясновидение. Я в нем тоже до поры до времени сомневался. Пока сам не сподобился.
Это снисходило ко мне пять раз. Дважды четко, безошибочно и еще трижды не совсем убедительно, на грани видения и завесы... Для некоторых ясновидение – дело житейское, повседневное. Я – не из таких. Поэтому случаи помню четко и, что удивительно, не знаю, хотел ли, чтобы они повторялись...
Это случилось под утро после долгой игры. Первый раз во время игры-жертвоприношения. Часов с трех ночи понял, что игру надо отдавать в жертву теории вероятности. Умудренный прошлыми обрядами, без сожаления дал вероятности отвязаться. Пустил игру на самотек, расслабился.
И с рассветом началось...
Говорят, ясновидение – это видение картинок.
У меня было не так. Никаких изображений не возникало. Просто знал: у соперника именно такие карты и первый его ход будет именно таким. Не видел карты и еще не видел ход. Но знал. Как будто перед раздачей сообщили, и – запомнил. Нет, не перед раздачей... После того, как уже розданные карты лежали на столе. И известно было только то, что будет происходить в совсем ближайшем будущем. В пределах розыгрыша одной раздачи. Но и результат игры был известен. Как сейчас помню: триста семь рублей. Таким он и оказался.
Странное было чувство: все знаешь, а поделать ничего не можешь. Странное тем, что это не обижало. И помню, что происходящее не казалось удивительным. И не пугало.
Все прошло, когда встал из-за стола. Интересно было бы, чтобы оно продлилось хотя бы до того момента, когда лягу отсыпаться. Чтобы продержалось вне игры. Да и этот интерес возник не тогда, а после. Когда проснулся нормальным.
Вспоминая то свое состояние, пробовал угадать, что случится через какое-то время. Не угадывал. Но вспомнил еще одно. Пришедший в себя, в реальность, пробовал угадать из любопытства. А тогда любопытства не было. Знаю, и ладно.
В отличие от нормального меня, ясновидящего, будущее не могло испугать. Каким бы оно ни предвиделось. И стало понятно спокойствие ясновидящих, знающих час собственной смерти.
Во второй раз предвидение снизошло тоже в игре, но уже в выигрываемой. В покере. И тоже под утро.
Та же история: после каждой раздачи становились известны все карты соперников. В покере это решает все.
Еще один, по-видимому, существенный момент: озарение повторилось после того, как я перестал использовать шулерские навыки, расслабился, имея запас выигрыша.
И вновь состояние не принесло ни радости, ни удивления. Только отметил про себя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72