Он добрался до своей хижины совсем больной и подавленный. Ни денег, ни писем не было. Он слег в постель. Отрывая скудные крохи у своих мужей и ребятишек, его выходили шахтерские жены.
За время своего путешествия он страшно исхудал, щеки опять провалились, бездонные темно-зеленые глаза горели лихорадочным огнем. Но во время болезни он сохранял ясность мыслей и знал, что снова наступило, время на что-то решиться.
Что ему делать с собой? Как жить? Стать учителем или букинистом? Вновь вернуться к торговле, продавать картины? А где жить? В Эттене, с родителями? В Париже, с братом Тео? С дядьями в Амстердаме? Или без конца скитаться всюду, куда забросит случай, и делать все, что заставит судьба?
Однажды, когда ему стало лучше, он, опираясь на подушку, сидел в постели и срисовывал «Пекарню в ландах» Теодора Руссо, спрашивая себя, долго ли сможет он предаваться этому безобидному и милому занятию, как вдруг кто-то без стука открыл дверь и тихо вошел в хижину.
Это был Тео.
21
Время пошло Тео на пользу. В двадцать три года он уже был преуспевающим торговцем картинами в Париже, его уважали и коллеги и родные. Он постиг все светские тонкости, знал, как надо одеваться, как держать себя в обществе, о чем говорить. Одет он был в добротный, наглухо застегнутый черный сюртук с широкими отворотами, обшитыми шелковой тесьмой, подбородок упирался в высокий жесткий воротничок, шея была повязала пышным белым галстуком.
Лоб у него был огромный, ван-гоговский, волосы темно-каштановые, черты лица тонкие, почти женственные, глаза задумчиво-мечтательные, овал лица удивительно нежный.
Он прислонился к двери хижины и в ужасе смотрел на Винсента. Всего несколько часов назад он был у себя в Париже. Там у него была красивая мебель в стиле Луи-Филиппа, умывальник с полотенцами и мылом, занавеси на окнах, ковры на полу, письменный стол, книжные шкафы, приятные для глаз лампы, красивые обои на стенах. А Винсент лежал на голом грязном матраце, укрытый стареньким одеялом. Стены и пол были здесь из грубых досок, вся мебель состояла из ветхого стола и стула; Он был неумыт, непричесан, его лицо и шея заросли жесткой рыжей бородой.
— Здравствуй, Тео! — сказал Винсент.
Тео бросился к кровати и заглянул брату в лицо.
— Винсент, что с тобой? Ради бега, скажи, что случилось?
— Ничего. Теперь все в порядке. Я прихворнул немного.
— Но это… это логово! Ты, конечно, живешь не здесь… это не твоя квартира?
— Моя. А что особенного? У меня тут мастерская.
— О, Винсент! — Тео погладил брата по волосам, комок в горле мешал ему говорить.
— Как хорошо, что ты здесь, Тео.
— Винсент, скажи, что с тобой творится? Почему ты хворал? Что произошло?
Винсент рассказал ему о своем путешествии в Курьер.
— Вот оно что, значит, ты совсем обессилел. Ну, а потом, когда ты вернулся из Курьера, ты не голодал? Берег себя?
— За мной ухаживали жены углекопов.
— Да, но что ты ел? — Тео окинул взглядом хижину. — Где твои запасы? Я их не вижу.
— Женщины приносят мне помаленьку каждый день. Несут все, что могут: хлеб, кофе, творог и даже кусочек крольчатины.
— Но, Винсент, ты сам знаешь, что на хлебе и кофе не поправишься! Почему ты не купишь яиц, овощей, мяса?
— Все это стоит в Боринаже денег, как, впрочем, и в любом другом месте.
Тео присел на кровать.
— Винсент, ради бога, прости меня! Я не знал. Я и понятия не имел обо всем этом.
— Брось, старина, ты сделал для меня все, что мог. Я прекрасно себя чувствую. Через несколько дней я буду уже на ногах.
Тео провел рукою по глазам, словно хотел смахнуть с них паутину, мешавшую ему смотреть.
— Нет, нет, я не понимал. Я думал, ты… Я ничего не знал, Винсент, ничего не знал…
— Ах, пустяки. Все это не важно. Как дела в Париже? Куда теперь едешь? В Эттене был?
Тео вскочил на ноги.
— Есть в этом проклятом поселке магазины? Можно тут что-нибудь купить?
— Можно, только в Ваме, внизу за холмом. Но лучше ты возьми стул и сядь. Мне хочется поговорить с тобой. Боже мой, ведь все это длится уже почти два года!
Тео нежно погладил Винсента по лицу.
— Прежде всего я начиню тебя самой лучшей едой, какую только можно сыскать в Бельгии. Ты изголодался, Винсент, вот в чем беда. А потом я дам тебе хорошую дозу какого-нибудь лекарства от этой лихорадки и уложу спать на мягкой подушке. Слава богу, что я приехал сюда. Если бы я только знал… Лежи смирно и не шевелись, пока я не приду.
Он вышел. Винсент взял карандаш и снова принялся срисовывать «Пекарню в ландах». Через полчаса Тео вернулся в сопровождении двух мальчишек. Он принес простыни, подушку, кучу банок и свертков со снедью. Он постелил на кровать прохладные, чистые простыни в заставил Винсента лечь.
— А теперь скажи, как растопить эту печку? — спросил он, сняв свой щегольской сюртук и засучивая рукава.
— Вон там бумага и сучья. Сначала разожги их, а потом подбрось угля.
— Угля! Ты называешь это углем? — возмутился Тео, с удивлением глядя на грязные комья, выбранные из терриля.
— Да, такое у нас топливо. Погоди-ка, я покажу тебе, как надо разжигать печку.
Винсент хотел было встать с кровати, но Тео подскочил к нему и закричал:
— Болван! Лежи смирно и не шевелись, или мне придется задать тебе хорошую трепку!
Винсент улыбнулся — впервые за много месяцев. Улыбка приглушила лихорадочный блеск его глаз. Тео положил пару яиц в один из горшков, насыпал бобов в другой, в третий налил парного молока и стал поджаривать белый хлеб на рашпере. Винсент глядел, как Тео, высоко закатав рукава, хлопочет у печки, и одно сознание, что брат снова около него, было ему дороже всякой еды.
Наконец Тео справился со стряпней. Он пододвинул к кровати стол, вынул из саквояжа белоснежное полотенце и разостлал его вместо скатерти. Затем он положил в бобы порядочный кусок масла, отправил туда же сваренные всмятку яйца и вооружился ложкой.
— Ну вот, старина, — сказал он, — разевай-ка рот. Один бог знает, как давно ты не ел по-человечески.
— Оставь, Тео, — сопротивлялся Винсент. — Я вполне могу есть сам.
Тео поддел ложкой яичный желток, поднес его к носу Винсента и сказал:
— Открой рот, мальчик, или я залеплю тебе яйцом прямо в глаз!
Поев, Винсент откинулся на подушку и вздохнул с чувством глубокого удовлетворения.
— Ах, как вкусно! — сказал он. — Я совсем забыл, что на свете есть вкусные вещи.
— Теперь уже не забудешь, мой мальчик.
— Расскажи мне, Тео, обо всем. Как идут дела у Гупиля? Я изголодался по новостям.
— Придется тебе поголодать еще немного. У меня припасено для тебя кое-что, от чего ты сразу заснешь. Выпей и лежи спокойно, пусть еда хорошенько тебя подкрепит.
— Но я совсем не хочу спать, Тео. Мне хочется поболтать. Выспаться я могу и потом.
— Никто тебя не спрашивает, чего ты хочешь и чего нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136