В результате 21 июля Ллойд-Джордж произнес предварительно одобренную английским кабинетом речь, в которой предостерег Германию, что в случае вызова с ее стороны она встретит Англию на стороне Франции.
Об отправке «Пантеры» я узнал частным образом в момент моего отъезда на летние каникулы. Если тот факт, что я, как статс-секретарь по морским делам, ничего не знал о столь важной для мировой политики отправке корабля, был уже сам по себе признаком известной дезорганизации государственного руководства, то, с другой стороны, ошибочность этой демонстрации в Атлантике стала для меня ясной в тот самый момент, как я узнал, что мы предварительно не уведомили об этом Англию. Если Кидерлен считал, что без воинственного жеста обойтись не удастся, то он должен был сделать его на суше и направить исключительно против Франции. Впрочем, я принципиально возражал бы против подобного жеста.
Поднять флаг очень легко, но спуск его иногда обходится очень дорого, если не хотят нанести ущерба своей чести. Ведь мы не имели никакого желания затевать войну. Однако самый грубый просчет наше политическое руководство совершило тем, что в первые недели июля оно окутало тайной свои намерения. Кидерлен впоследствии уверял, что кайзер никогда и не думал требовать для Германии части марокканской территории. Однако после угрожающей речи Ллойд-Джорджа дело приняло такой оборот, будто он отступил перед поднятым мечом Англии. Нашему престижу во всем мире был нанесен удар, да и общественное мнение Германии сочло это за поражение. England stopped Germany{136} – таков был общий приговор мировой прессы.
С тех пор как Бисмарк пришел к политическому руководству, это было первое тяжелое дипломатическое поражение, которое явилось для нас тем более чувствительным, что глиняное здание нашего тогдашнего мирового могущества покоилось не столько на силе, сколько на престиже. В момент отставки Делькассе (1905 г) этот престиж оказался еще действенным; но теперь мы получили доказательство того, насколько он успел уже испариться. Попросту проглотив оплеуху, мы усилили боевой задор Франции и ее «новый дух» и подвергли себя опасности нового, еще более глубокого унижения в будущем. Поэтому было неправильно скрывать понесенное поражение, как этого желало имперское руководство; напротив, следовало открыто признать его и сделать соответствующие выводы. Для государства, которое сознает, что благосостояние его граждан основывается не на рекламе, а на силе и престиже, в подобных положениях существует лишь одно средство предотвращения войны: оно должно показать, что не боится, и в то же время усилить свою оборону на случай новых серьезных осложнений, возможность которых становится более вероятной. Мы должны были сделать тоже, что делал в подобных случаях Бисмарк, а именно: внести новый закон о вооружениях, сохраняя полное спокойствие и избегая вызывающих выступлений.
С этой мыслью я вернулся осенью в Берлин и указал канцлеру, что мы потерпели дипломатическое поражение и должны загладить его новым дополнением к судостроительной программе. Канцлер протестовал против слова «поражение», на которое он потом жаловался начальнику морского кабинета, и боялся, что предложенная мной новелла приведет к войне с Англией.
Новелла предусматривала собственно не увеличение численности флота, а повышение его боеспособности. Слабым пунктом нашего морского могущества являлась ежегодная смена новобранцев, которая при краткости срока службы наших матросов в течение известного периода сковывала флот. Средство повысить боеспособность флота без значительного увеличения количества кораблей заключалось в том, чтобы одну резервную эскадру превратить в действующую и таким путем довести число эскадр первой линии до трех (вместо двух).
Это мероприятие давало возможность держать матросов на одном и том же корабле в течение почти всего срока службы и одновременно упрощало чрезмерно сложную систему подготовки, офицерам же оставляло больше времени для решения задач высшего порядка, которые раньше были отодвинуты на задний план, а также для плавания в открытом море. Экономия сил личного состава, которые прежде всего уходили на однообразную службу, являлась особенно необходимой, чтобы сохранить свежесть у людей, выдвигавшихся на командные посты. Эта организационная форма требовала увеличения строительной программы всего на три корабля в течение двадцати лет и обеспечивала при ничтожных затратах значительное качественное улучшение флота.
Ни один знаток британской политики не мог подумать, что прибавление к нашему флоту трех кораблей в течение двадцати лет было бы способно побудить Англию к войне, если бы она и без того не решилась на нее. Само собой разумеется, что и наш посол граф Меттерних не усматривал в этом никакой опасности.
С 1902 года до конца войны наше внешнеполитическое руководство было отмечено печатью недальновидности. Поэтому-то наша имперская бюрократия и начала борьбу против реформы флота, боясь, что этим мы вызовем Англию на войну.
Более удобного лозунга мы не могли дать Англии.
Министерство иностранных дел объявило результаты переговоров об Агадире и Конго дипломатическим успехом, хотя отставка главы колониального ведомства фон Линдеквиста и другие признаки разоблачали эту попытку ввести общественное мнение в заблуждение.
Я был готов отложить внесение новеллы до полной ликвидации марокканского конфликта, чтобы не затруднять правительству ведение переговоров. Кайзер, который без моего ведома выступил в пользу усиления флота также и публично, в конце октября принял по докладу канцлера решение об отсрочке. Чтобы законопроект о новых вооружениях произвел политическое впечатление, его нужно было внести в начале осенней сессии и тем предотвратить дальнейший ущерб нашему престижу, который могли ему нанести назначенные дебаты по марокканскому вопросу. Таких дебатов вообще нужно было избегать. После же этих дебатов дальнейшие колебания становились, по моему мнению, недопустимыми как с внешне-, так и с внутриполитической точки зрения. Мы должны были теперь же сообщить о своих планах; сделать это нам было тем легче, что по урегулировании марокканского конфликта Англия никак не могла использовать новеллу в качестве повода к войне{137}. Итак, 14 ноября кайзер поручил канцлеру включить новеллу в бюджетную смету на 1912 год. 16-го Бетман заявил мне, что готов сделать это, но, как оказалось, оставил себе при этом одну лазейку. Он побудил военного министра внести законопроект об ассигнованиях на армию, что само по себе заслуживало одобрения, но должно было отодвинуть на задний план законопроект об ассигнованиях на флот;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Об отправке «Пантеры» я узнал частным образом в момент моего отъезда на летние каникулы. Если тот факт, что я, как статс-секретарь по морским делам, ничего не знал о столь важной для мировой политики отправке корабля, был уже сам по себе признаком известной дезорганизации государственного руководства, то, с другой стороны, ошибочность этой демонстрации в Атлантике стала для меня ясной в тот самый момент, как я узнал, что мы предварительно не уведомили об этом Англию. Если Кидерлен считал, что без воинственного жеста обойтись не удастся, то он должен был сделать его на суше и направить исключительно против Франции. Впрочем, я принципиально возражал бы против подобного жеста.
Поднять флаг очень легко, но спуск его иногда обходится очень дорого, если не хотят нанести ущерба своей чести. Ведь мы не имели никакого желания затевать войну. Однако самый грубый просчет наше политическое руководство совершило тем, что в первые недели июля оно окутало тайной свои намерения. Кидерлен впоследствии уверял, что кайзер никогда и не думал требовать для Германии части марокканской территории. Однако после угрожающей речи Ллойд-Джорджа дело приняло такой оборот, будто он отступил перед поднятым мечом Англии. Нашему престижу во всем мире был нанесен удар, да и общественное мнение Германии сочло это за поражение. England stopped Germany{136} – таков был общий приговор мировой прессы.
С тех пор как Бисмарк пришел к политическому руководству, это было первое тяжелое дипломатическое поражение, которое явилось для нас тем более чувствительным, что глиняное здание нашего тогдашнего мирового могущества покоилось не столько на силе, сколько на престиже. В момент отставки Делькассе (1905 г) этот престиж оказался еще действенным; но теперь мы получили доказательство того, насколько он успел уже испариться. Попросту проглотив оплеуху, мы усилили боевой задор Франции и ее «новый дух» и подвергли себя опасности нового, еще более глубокого унижения в будущем. Поэтому было неправильно скрывать понесенное поражение, как этого желало имперское руководство; напротив, следовало открыто признать его и сделать соответствующие выводы. Для государства, которое сознает, что благосостояние его граждан основывается не на рекламе, а на силе и престиже, в подобных положениях существует лишь одно средство предотвращения войны: оно должно показать, что не боится, и в то же время усилить свою оборону на случай новых серьезных осложнений, возможность которых становится более вероятной. Мы должны были сделать тоже, что делал в подобных случаях Бисмарк, а именно: внести новый закон о вооружениях, сохраняя полное спокойствие и избегая вызывающих выступлений.
С этой мыслью я вернулся осенью в Берлин и указал канцлеру, что мы потерпели дипломатическое поражение и должны загладить его новым дополнением к судостроительной программе. Канцлер протестовал против слова «поражение», на которое он потом жаловался начальнику морского кабинета, и боялся, что предложенная мной новелла приведет к войне с Англией.
Новелла предусматривала собственно не увеличение численности флота, а повышение его боеспособности. Слабым пунктом нашего морского могущества являлась ежегодная смена новобранцев, которая при краткости срока службы наших матросов в течение известного периода сковывала флот. Средство повысить боеспособность флота без значительного увеличения количества кораблей заключалось в том, чтобы одну резервную эскадру превратить в действующую и таким путем довести число эскадр первой линии до трех (вместо двух).
Это мероприятие давало возможность держать матросов на одном и том же корабле в течение почти всего срока службы и одновременно упрощало чрезмерно сложную систему подготовки, офицерам же оставляло больше времени для решения задач высшего порядка, которые раньше были отодвинуты на задний план, а также для плавания в открытом море. Экономия сил личного состава, которые прежде всего уходили на однообразную службу, являлась особенно необходимой, чтобы сохранить свежесть у людей, выдвигавшихся на командные посты. Эта организационная форма требовала увеличения строительной программы всего на три корабля в течение двадцати лет и обеспечивала при ничтожных затратах значительное качественное улучшение флота.
Ни один знаток британской политики не мог подумать, что прибавление к нашему флоту трех кораблей в течение двадцати лет было бы способно побудить Англию к войне, если бы она и без того не решилась на нее. Само собой разумеется, что и наш посол граф Меттерних не усматривал в этом никакой опасности.
С 1902 года до конца войны наше внешнеполитическое руководство было отмечено печатью недальновидности. Поэтому-то наша имперская бюрократия и начала борьбу против реформы флота, боясь, что этим мы вызовем Англию на войну.
Более удобного лозунга мы не могли дать Англии.
Министерство иностранных дел объявило результаты переговоров об Агадире и Конго дипломатическим успехом, хотя отставка главы колониального ведомства фон Линдеквиста и другие признаки разоблачали эту попытку ввести общественное мнение в заблуждение.
Я был готов отложить внесение новеллы до полной ликвидации марокканского конфликта, чтобы не затруднять правительству ведение переговоров. Кайзер, который без моего ведома выступил в пользу усиления флота также и публично, в конце октября принял по докладу канцлера решение об отсрочке. Чтобы законопроект о новых вооружениях произвел политическое впечатление, его нужно было внести в начале осенней сессии и тем предотвратить дальнейший ущерб нашему престижу, который могли ему нанести назначенные дебаты по марокканскому вопросу. Таких дебатов вообще нужно было избегать. После же этих дебатов дальнейшие колебания становились, по моему мнению, недопустимыми как с внешне-, так и с внутриполитической точки зрения. Мы должны были теперь же сообщить о своих планах; сделать это нам было тем легче, что по урегулировании марокканского конфликта Англия никак не могла использовать новеллу в качестве повода к войне{137}. Итак, 14 ноября кайзер поручил канцлеру включить новеллу в бюджетную смету на 1912 год. 16-го Бетман заявил мне, что готов сделать это, но, как оказалось, оставил себе при этом одну лазейку. Он побудил военного министра внести законопроект об ассигнованиях на армию, что само по себе заслуживало одобрения, но должно было отодвинуть на задний план законопроект об ассигнованиях на флот;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134