Скорее всего, парень не в себе — но пачка пятидесятидолларовых показывала, что у него достаточно мозгов, чтобы иметь с ним дело.
Взяв у Харли пять пятидесятидолларовых банкнот, приказчик отсчитал сдачу.
— Желаете оставить ваш адрес, сэр?
— Это зачем?
— Мы получаем все последние новинки в области фотографии. И можем извещать вас о них по почте.
Харли подумал секунду.
— Нет. Мое имя вам ни к чему.
— Как пожелаете.
Насвистывая, Харли вышел из магазина с двумя объемистыми сумками. Приказчик следил за ним до самой двери, машинально отметив кривые худосочные ноги, потрепанные сандалии и, решив проверить свою наблюдательность, припомнил надписи на значках, которые нацепил Осгуд Харли на свою майку.
Ну и молодчина я, растроганно думал Харли, сколько сэкономил только на такси. Погоди-ка, вроде поблизости есть оптовый центр «Кодак» — там он наверняка сможет купить оставшиеся 174 камеры. Да еще с бесплатной доставкой. В конце концов, кто узнает об этом? Они что, станут проверять?
* * *
Сильвестр Монтрофорт сидел, запершись в своем кабинете, и негромким голосом говорил в микрофон миниатюрного магнитофона, который держал в руке.
— Разумеется, сейчас этот кретин уже скупает аппараты партиями. Он ведь из того поколения, которое неспособно ни понять инструкции, ни в точности исполнить их. А из-за того, что он скупает их кучами, конечно, его быстрее запомнят, и в нужное время возьмут за хвост. Жалкий придурок...
Монтрофорт хотел рассмеяться — но смех умер в горле. Чтобы оживить его, он пытался представить себе физиономию Осгуда Харли, но вместо этого перед его мысленным взором вставали лишь умопомрачительные прелести мисс Виолы Пумбс — которая согласилась сегодня вечером отужинать с мистером Монтрофортом у него дома.
Глава десятая
— Приветствую, мой юный друг!
— Как поживаете, мистер президент?
Спикер Палаты представителей был лет на двадцать старше президента и стяжал лавры в политических баталиях, когда президент еще учился на старших курсах университета. Однако это несколько своеобразное приветствие он воспринимал с неизбывным оптимизмом профессионального политика, каждый раз убеждая себя, что со стороны президента это не обычная вежливость, а признак некоего более глубокого чувства — возможно, привязанности или доверия. Убедить себя в этом было не так-то легко — ибо он понимал в глубине души, что нынешний президент, как и все остальные, не моргнув глазом отдаст приказ содрать с него живьем кожу и бросить псам — если того потребуют интересы национальной безопасности или просто каприз хозяина Белого дома.
— Как насчет обеда? — осведомился президент.
— У вас или у нас?
— Я здесь, несомненно, человек новый — но тем не менее в прошлый раз я впервые ошибся в выборе места, — президент шутливо покачал головой. — Потому что тогда я обедал как раз в Капитолии — и там, представьте, полным-полно тараканов. А я их не выношу. Так что лучше отправимся ко мне, если не возражаете.
— О, разумеется... Но, честное слово, у нас в здании уже давно нет тараканов, мистер президент!
— Охотно верю вам на слово, мой юный друг — но обедать предлагаю в Белом доме.
— Время, сэр?
— Мм... ну, скажем, в час. — Президент на секунду задумался. — И пожалуйста, не тащите за собой этих кошмарных ирландцев из Бостона. Нам с вами предстоит очень серьезный разговор.
Рассказу президента спикер послушно внимал над тарелкой супа, не проронил ни слова, ковыряя вилкой салат, но когда подошла очередь жареной печенки с луком, наконец не выдержал:
— Это невозможно. Вы ни под каким видом не пойдете на эту чертову демонстрацию!
Президент упреждающе приложил палец к губам, и двое мужчин в неловком молчании наблюдали, как официант убирает со стола суповые миски и ставит перед ними тарелки с дымящимся жарким.
Наконец, убедившись, что в зале малой столовой не никого, кроме них, президент ответил:
— Я уже думал над этим. И пришел к выводу, что я не могу туда не идти.
— Но вы же президент, черт вас возьми! И права не имеете добровольно подвергать опасности свою жизнь!
— Может быть. Но подумайте — если президента может загнать в угол сумасшедшая выходка какого-то шизофреника, его избиратели должны немедленно об этом узнать — потому что он больше не может управлять ими, как вы считаете? И я не собираюсь четыре года прятаться по углам и гнуться в три погибели всякий раз, когда придется идти мимо окон!
— Ваш взгляд на все это, сэр, несколько ограничен, — спикер обеспокоено покачал головой. — На моей памяти одного президента застрелили прямо у меня из-за спины — а еще один вылетел из кабинета по собственной глупости. И я предпочел бы, чтобы президент прятался, как вы выразились, по углам и спокойно дожил до конца срока, а не бросался на опасность грудью, дабы получить в нее кусочек свинца. И где к тому же — на ступенях Капитолия! Нет, сэр, вы не можете этого позволить. Считаю тему закрытой.
— Я с самого начала знал, что вы, чертов янки, повернете дело каким-нибудь эдаким образом, — губы президента дрогнули, он силился улыбнуться. — Но подумайте сами. Если даже я и буду прятаться, — что же, мне это поможет высидеть срок до конца? Жизнь любого президента висит на волоске с девятьсот шестьдесят третьего года. Одного из моих предшественников убили, другой все четыре года не высовывал из Белого дома нос, а третий и вовсе изображал из себя Людовика Четырнадцатого. К чему мы пришли? Президентские апартаменты — это тюрьма, и президент в них — всего лишь узник! Четыре года прятаться за этими стенами — и президентство вообще изживет себя! Править этой чертовой страной станет уличная толпа, и вы сами это прекрасно знаете! В общем, как бы то ни было, я иду. — Спикер не успел ответить ему — после секундной паузы президент заговорил снова. — А позвал я вас на самом деле сюда вот зачем. Я должен быть уверен, что всю первую половину дня в субботу вице-президент проведет за своим столом и ни на минуту не покинет здание! И вас рядом со мной у Капитолия тоже не должно быть. И вообще никого — по возможности! Так что урезоньте, пожалуйста, ваших коллег.
— Они же сразу завопят, что вы лишаете их возможности попасть в телепередачу, и что, мол, это все заговор.
— И пусть вопят! Пусть хоть воют, как стая гончих. Но если нам повезет — то к концу дня мы сможем им объяснить, чем все это было вызвано.
— А если нам не... мы не... — слова застряли у спикера в горле.
— Если нет — вы по крайней мере будете твердо звать, что мы старались все сделать правильно. А мы все делаем правильно. Поверьте.
После долгого молчания, мрачно кивнув, спикер склонился над тарелкой. Да, возможно, они все делают правильно. Все равно у него нет другого выхода, кроме как верить в это — да и потом, ведь не скажешь, что президент строит из себя этакого супермена, символ удали и бесстрашия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Взяв у Харли пять пятидесятидолларовых банкнот, приказчик отсчитал сдачу.
— Желаете оставить ваш адрес, сэр?
— Это зачем?
— Мы получаем все последние новинки в области фотографии. И можем извещать вас о них по почте.
Харли подумал секунду.
— Нет. Мое имя вам ни к чему.
— Как пожелаете.
Насвистывая, Харли вышел из магазина с двумя объемистыми сумками. Приказчик следил за ним до самой двери, машинально отметив кривые худосочные ноги, потрепанные сандалии и, решив проверить свою наблюдательность, припомнил надписи на значках, которые нацепил Осгуд Харли на свою майку.
Ну и молодчина я, растроганно думал Харли, сколько сэкономил только на такси. Погоди-ка, вроде поблизости есть оптовый центр «Кодак» — там он наверняка сможет купить оставшиеся 174 камеры. Да еще с бесплатной доставкой. В конце концов, кто узнает об этом? Они что, станут проверять?
* * *
Сильвестр Монтрофорт сидел, запершись в своем кабинете, и негромким голосом говорил в микрофон миниатюрного магнитофона, который держал в руке.
— Разумеется, сейчас этот кретин уже скупает аппараты партиями. Он ведь из того поколения, которое неспособно ни понять инструкции, ни в точности исполнить их. А из-за того, что он скупает их кучами, конечно, его быстрее запомнят, и в нужное время возьмут за хвост. Жалкий придурок...
Монтрофорт хотел рассмеяться — но смех умер в горле. Чтобы оживить его, он пытался представить себе физиономию Осгуда Харли, но вместо этого перед его мысленным взором вставали лишь умопомрачительные прелести мисс Виолы Пумбс — которая согласилась сегодня вечером отужинать с мистером Монтрофортом у него дома.
Глава десятая
— Приветствую, мой юный друг!
— Как поживаете, мистер президент?
Спикер Палаты представителей был лет на двадцать старше президента и стяжал лавры в политических баталиях, когда президент еще учился на старших курсах университета. Однако это несколько своеобразное приветствие он воспринимал с неизбывным оптимизмом профессионального политика, каждый раз убеждая себя, что со стороны президента это не обычная вежливость, а признак некоего более глубокого чувства — возможно, привязанности или доверия. Убедить себя в этом было не так-то легко — ибо он понимал в глубине души, что нынешний президент, как и все остальные, не моргнув глазом отдаст приказ содрать с него живьем кожу и бросить псам — если того потребуют интересы национальной безопасности или просто каприз хозяина Белого дома.
— Как насчет обеда? — осведомился президент.
— У вас или у нас?
— Я здесь, несомненно, человек новый — но тем не менее в прошлый раз я впервые ошибся в выборе места, — президент шутливо покачал головой. — Потому что тогда я обедал как раз в Капитолии — и там, представьте, полным-полно тараканов. А я их не выношу. Так что лучше отправимся ко мне, если не возражаете.
— О, разумеется... Но, честное слово, у нас в здании уже давно нет тараканов, мистер президент!
— Охотно верю вам на слово, мой юный друг — но обедать предлагаю в Белом доме.
— Время, сэр?
— Мм... ну, скажем, в час. — Президент на секунду задумался. — И пожалуйста, не тащите за собой этих кошмарных ирландцев из Бостона. Нам с вами предстоит очень серьезный разговор.
Рассказу президента спикер послушно внимал над тарелкой супа, не проронил ни слова, ковыряя вилкой салат, но когда подошла очередь жареной печенки с луком, наконец не выдержал:
— Это невозможно. Вы ни под каким видом не пойдете на эту чертову демонстрацию!
Президент упреждающе приложил палец к губам, и двое мужчин в неловком молчании наблюдали, как официант убирает со стола суповые миски и ставит перед ними тарелки с дымящимся жарким.
Наконец, убедившись, что в зале малой столовой не никого, кроме них, президент ответил:
— Я уже думал над этим. И пришел к выводу, что я не могу туда не идти.
— Но вы же президент, черт вас возьми! И права не имеете добровольно подвергать опасности свою жизнь!
— Может быть. Но подумайте — если президента может загнать в угол сумасшедшая выходка какого-то шизофреника, его избиратели должны немедленно об этом узнать — потому что он больше не может управлять ими, как вы считаете? И я не собираюсь четыре года прятаться по углам и гнуться в три погибели всякий раз, когда придется идти мимо окон!
— Ваш взгляд на все это, сэр, несколько ограничен, — спикер обеспокоено покачал головой. — На моей памяти одного президента застрелили прямо у меня из-за спины — а еще один вылетел из кабинета по собственной глупости. И я предпочел бы, чтобы президент прятался, как вы выразились, по углам и спокойно дожил до конца срока, а не бросался на опасность грудью, дабы получить в нее кусочек свинца. И где к тому же — на ступенях Капитолия! Нет, сэр, вы не можете этого позволить. Считаю тему закрытой.
— Я с самого начала знал, что вы, чертов янки, повернете дело каким-нибудь эдаким образом, — губы президента дрогнули, он силился улыбнуться. — Но подумайте сами. Если даже я и буду прятаться, — что же, мне это поможет высидеть срок до конца? Жизнь любого президента висит на волоске с девятьсот шестьдесят третьего года. Одного из моих предшественников убили, другой все четыре года не высовывал из Белого дома нос, а третий и вовсе изображал из себя Людовика Четырнадцатого. К чему мы пришли? Президентские апартаменты — это тюрьма, и президент в них — всего лишь узник! Четыре года прятаться за этими стенами — и президентство вообще изживет себя! Править этой чертовой страной станет уличная толпа, и вы сами это прекрасно знаете! В общем, как бы то ни было, я иду. — Спикер не успел ответить ему — после секундной паузы президент заговорил снова. — А позвал я вас на самом деле сюда вот зачем. Я должен быть уверен, что всю первую половину дня в субботу вице-президент проведет за своим столом и ни на минуту не покинет здание! И вас рядом со мной у Капитолия тоже не должно быть. И вообще никого — по возможности! Так что урезоньте, пожалуйста, ваших коллег.
— Они же сразу завопят, что вы лишаете их возможности попасть в телепередачу, и что, мол, это все заговор.
— И пусть вопят! Пусть хоть воют, как стая гончих. Но если нам повезет — то к концу дня мы сможем им объяснить, чем все это было вызвано.
— А если нам не... мы не... — слова застряли у спикера в горле.
— Если нет — вы по крайней мере будете твердо звать, что мы старались все сделать правильно. А мы все делаем правильно. Поверьте.
После долгого молчания, мрачно кивнув, спикер склонился над тарелкой. Да, возможно, они все делают правильно. Все равно у него нет другого выхода, кроме как верить в это — да и потом, ведь не скажешь, что президент строит из себя этакого супермена, символ удали и бесстрашия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46