Оставив дверь открытой, Монтрофорт подъехал к ней. Дыхание Виолы было глубоким и ровным.
Протянув руку, Монтрофорт осторожно дотронулся пальцем до ее правой груди, угрожающе нависшей над подлокотником.
— М-м, — не открывая глаз, отрицательно замычала Виола. — Играем в гляделки... не в трогалки...
— О, прошу вас! — мистер Монтрофорт умоляюще смотрел на нее.
— Ну в касалки... лапать не дам... б-буите приставать — задвину в камин, так и знайте...
— О, конечно, дорогая, — сдавленно прошептал Монтрофорт.
Направившись к передней двери столовой, он открыл ее и царственным движением указательного пальца подозвал Раймонда.
— Уберите ее отсюда, — Монтрофорт кивнул на спящую за столом женщину.
— Вызвать леди такси?
— Нет, просто выведите на улицу, — Монтрофорт устало смежил веки. — А я отправлюсь спать...
Выходит, эта сучка просто посмеялась над ним. Ничего, посмотрим, кто будет смеяться в субботу. Ответ на этот вопрос мистер Монтрофорт знал заранее.
Глава двенадцатая
Когда Римо вернулся в отель, черное небо на востоке уже стало серым. Чиун сидел на соломенной циновке в углу комнаты, уставясь на дверь.
— Сработал ли твой замечательный план? — поднял он глаза на Римо.
— Не будем об этом говорить, папочка.
— Этот человек глуп, Римо.
— Кого ты имеешь в виду?
— Того, с кем ты говорил. Вашего императора со смешными зубами.
— А откуда ты знаешь, что я говорил с ним?
— Откуда я знаю? Я знаю тебя! После стольких лет бесплодных попыток сделать из тебя человека. — Неужели я не знаю, что одно лишь безрассудство движет твоими поступками?
— Он не согласится со мной. И собирается выступать в субботу.
— Вот почему я и говорю, что он глуп. Лишь совершенный глупец ищет встречи с опасностью, размеров которой не представляет. Нет, я до сих пор не пойму, как смогла эта страна дожить до своего столетия.
— Двухсотлетия, — поправил Римо.
— Неважно. Все равно все это время ею правили глупцы, вроде нынешнего. А вы, американцы, ведете себя так, будто вас и вправду оберегают свыше. Давите друг друга вашими жуткими смрадными автомобилями. Травитесь тем, что именуете пищей. В деревне Синанджу есть коптильня для рыбы — но и внутри нее воздух лучше, чем в ваших городах. И, несмотря на это, вы дотянули до двухсотлетия! Впрочем, Бог всегда печется о недоумках.
— Тогда, может, он и о президенте позаботится.
— Надеюсь. Хотя как ему удастся отличить одного недоумка от сотен других — нет, это выше моего понимания. Вы же все на одно лицо.
— Кстати, президент заверил меня, что безгранично верит в искусство Мастера. И доподлинно знает, что препоручил свою жизнь в самые сильные и ловкие в мире руки.
— Даже самым сильным и ловким рукам нужно, чтобы было за что схватиться.
— И он надеется, что ты защитишь его.
— Напрасно надеется.
— И уверен, что ты не остановишься ни перед какой опасностью.
— Кроме той, о которой ничего не знаю.
— И еще сказал, что если ему будет суждено остаться в живых — он устроит по телевидению специальную передачу, в которой расскажет всем-всем, что выжил только благодаря искусству Дома Синанджу.
Чиун вынул руки из рукавов и уронил на колени.
— Он так сказал?
— Именно так, папочка. Я даже запомнил все — слово в слово. Президент сказал: «Если я выживу, то выступлю по телевидению и расскажу, что обязан всем лишь единственному в мире, храбрейшему, внушающему страх врагам, необыкновенному...»
— Достаточно. И так понятно, что он говорил обо мне.
— Разумеется, — кивнул Римо. — Наконец-то твои заслуги будут признаны.
— Да, я беру свои слова назад. Этот человек не глуп. Он коварен и низок.
— Он же надеется на тебя.
Римо в недоумении пожал плечами.
— Я должен был понять это, еще когда беседовал с ним. Горе тому, кто окажет ему доверие!
— Да с чего вдруг ты это взял? Он ведь наговорил тебе таких комплиментов!
— Да потому что, если ваш зубастый император расскажет по телевидению, что его охраняем мы...
— "Мы" — это уже кое-что, — заметил Римо.
— ...Расскажет, что мы охраняем его, а потом с ним вдруг что-нибудь случится — что, по-твоему, будет тогда с добрым именем Дома Синанджу? О, низкое вероломство коварного императора!
— Боюсь, нам все-таки придется его спасти, — вздохнул Римо.
Чиун удрученно кивнул.
— Ты говорил, он из Джорджии?
— Да, а что?
— Сталин был тоже из Джорджии.
— Это другая Джорджия, Чиун. Та — в России, они называют ее Грузия, — ответил Римо.
— Это совершенно неважно. Все, кто родился там, одинаковы. Сталин был также вероломен и низок. Истребил миллионы, не обратившись ни разу к нам. Я никогда не был счастлив так, как в тот день, когда он погиб от рук собственной тайной полиции.
— Ничего не поделаешь. Придется на сей раз поработать на уроженца этой страны — и поработать как следует, папочка. И ты мне в этом поможешь.
Чиун снова кивнул. В комнату через тонкие розовые занавеси проникали уже первые лучи солнца, разрисовывая угловатое желтое лицо Чиуна светлыми полосками.
Чиун зажмурился от света и, повернувшись к Римо спиной, тихо произнес:
— Яма.
— Что, что?
— Ты не помнишь уже совсем ничего? Я говорю о яме. Они хотят заманить президента в яму — и там напасть на него. И нам придется отыскать эту яму.
— А почему ты думаешь, что они собираются именно так поступить?
— Убийцы были во все века — но весь их опыт, ошибки, удачи и поражения становились достоянием Дома Синанджу. Я знаю, что они поступят именно так, потому что эти убийцы кажутся мне чуть менее бестолковыми, чем все остальные в вашей стране. А значит, они станут подражать Синанджу — а мы бы прежде всего вспомнили притчу о яме, конечно же.
— Ну ладно, — Римо обреченно вздохнул, — значит, будем искать эту яму.
* * *
На другом конце города Сильвестр Монтрофорт подъезжал в своем кресле к двери своего кабинета в здании компании «Палдор Сервисез». Нажав кнопку на правом подлокотнике, он въехал в распахнувшуюся перед ним раздвижную дверь. В кабинете мистер Монтрофорт увидел посетителя. Тот стоял у огромного, от потолка до пола, окна, глядя сквозь тонированное стекло на простиравшиеся внизу кварталы Вашингтона. Посетитель был высоким мужчиной с густыми черными волосами — такими черными, что они, казалось, отливают синевой. Ростом примерно шести с половиной футов; пиджак, широкий в плечах и сильно зауженный в талии, сидел на нем, как влитой, — очевидно, портной, изготовивший его, понимал, что в данном случае ему нужно лишь упаковать во что-нибудь соответствующее добротную работу матушки-природы.
Этого человека мистер Монтрофорт не любил. И сейчас, когда тот обернулся на звук открывшейся двери и одарил его улыбкой, открывшей два ряда таких же, как у Монтрофорта, превосходных белых зубов, он не любил его еще больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46