Да и сами злодеяния не были слишком серьезными; он просто оставлял мне сообщение – обычное дело для совместной жизни с бордер-колли. Я особо не возражал. Если ему казалось, что я его посланий не замечал, он сердился.
А вот его отношение к Гомеру оставалось проблемой. Гомер не подходил, когда я сидел на диване и смотрел телевизор; не прыгал по утрам ко мне в постель, чтобы поздороваться. Но если я сам подходил, гладил его или ласкал, то весь извивался и повизгивал от радости. Как и Девон, он не выпускал меня из виду, следовал за мной из комнаты в комнату. Но иногда, страшась сердитого взгляда Девона, малыш не решался вылезти из своей кровати или сесть рядом со мной.
Дин уговаривала меня принять меры. «Совсем не здорово, что Девон не подпускает Гомера. Это ваша задача решать, кто вправе к вам подходить».
По мнению Дин, Девон занимает и будет занимать доминирующее положение как номер второй в иерархии нашей семьи (номер один – это, разумеется, я), что дает ему известные привилегии: он может, например, первым приступать к еде, хватать самые вкусные куски, забирать себе жевательные косточки и игрушки. Но если Девон превышает свои «полномочия», мне следует принимать меры.
Несколько разряжало ситуацию то, что Гомер просто обожал Джулиуса. Это чем-то напоминало отношения дедушки с внуком. Если Девон бросал на Гомера сердитый взгляд или хватал его игрушки, обиженный Гомер уходил к Джулиусу, сворачивался возле него калачиком – искал утешения. Эти двое стали самыми закадычными друзьями. Однако Джулиус был слишком добрым – или, пожалуй, слишком «над схваткой» – чтобы защищать своего маленького пушистого приятеля.
Иногда я оправлялся погулять с двумя бордер-колли, оставив Джулиуса дремать в доме или на дворе. Вернувшись часа через два – три, мы нередко заставали его в том же положении.
Я не раз задумывался: может быть, он чем-то подавлен? Он теперь двигался гораздо меньше, чем раньше. Переживает ли он еще утрату Стэнли? Прошло ведь совсем немного времени. Везти его к ветеринару я боялся. К тому же он нормально выглядел.
Мы с Девоном продолжали сражаться из-за Гомера. Щенок теперь даже не шел ко мне на зов, а это совсем никуда не годилось, да было и просто опасно при достаточно интенсивном движении. Но если я брал его на поводок, вынуждая идти рядом, хвалил и угощал, он сразу подчинялся, а Девон молниеносно налетал на нас, ревниво пытаясь Гомера оттолкнуть. Однажды он даже куснул его, за что тут же получил от меня шлепок по носу свернутой газетой. Однако и после этого продолжал демонстрировать непреклонную волю и независимый нрав. Я принадлежал ему. Пусть Гомер остается в доме, но обязан держать дистанцию.
Можно сказать кое-что и в защиту Девона. Гомер был удивительно милым и ласковым, мог обнюхать и лизнуть совершенно незнакомого человека. В свои шесть месяцев он был еще невелик, мог с комфортом устроиться у меня на руках. Девон с его странным нравом, конечно, получал от встречавшихся ему людей гораздо меньше похвал и ласки. Вероятно, он опасался, что привязанность и внимание, доставшиеся ему с таким трудом, опять могут быть утрачены. И был готов бороться за них.
Не имело смысла бить Девона или кричать на него, – это только пугало Гомера; если он чувствовал, что у нас с Девоном назревает ссора, то убегал, а увидев, что Девона обидели, бросался к нему, пытаясь лизнуть и успокоить. Гомер был решительно против всякого насилия. Теперь, если я собирался заняться с ним дрессировкой или пытался его причесать, он прятался. И как в такой ситуации мне следовало поступать? Если я сдамся, Девон перестанет обращать внимание на все мои команды; конечно, его бы это устроило. Если же я буду настаивать на послушании, то рискую нанести щенку психологическую травму.
Я испробовал новую тактику: если Девон налетал на Гомера или хотя бы с угрозой на него смотрел, то отправлялся во двор. Оттуда он не мог видеть, чем мы занимаемся в его отсутствие. Иногда это срабатывало. А Гомер был хорошим учеником.
Потом я решил брать Девона с собой, когда шел дрессировать Гомера, чтобы старший показывал младшему, как нужно выполнять команды. Держа строгий ошейник в правой руке, я протягивал левую, как при команде «жди!», а если Девон хоть чуть-чуть подавался к Гомеру, швырял ошейник на землю перед самым его носом. Сперва это до смерти пугало Гомера, но он был умен и через пару недель понял, что я сержусь не на него, а на Девона, что он получает лакомства, а тот – нет; что я сумею его защитить.
Теперь он держался свободнее, не так пугался собаки, занимающей в иерархии номер два (номером один оставался, конечно, я). Но был осторожен и не переступал через ту невидимую границу, которую Девон начертил вокруг меня. Я видел, как день за днем тает его прежний страх. Он подбегал на мой зов, виляя хвостом, веселый и счастливый, но никогда не оставался рядом надолго. В округе у него нашлись друзья. Просто маленький мистер Добросердечие был почти такой же, как Джулиус. В нашей компании установилось своего рода перемирие, не без некоторого напряжения и необходимости соблюдать осторожность, но без явной враждебности – она постепенно исчезала.
***
С приближением зимы стало особенно заметно, как Джулиус все больше и больше теряет силы. На наших прогулках он так сильно отставал, что мне приходилось выгуливать его отдельно. Он потерял интерес к обнюхиванию встречающихся на пути предметов. И с каждым днем становился все более скучным, стремился быть со мной, но не хотел уходить из дома. Даже для такой спокойной, скорее ленивой собаки это было необычно. С ним что-то случилось.
В декабре, терзаемый дурными предчувствиями, я повез его к ветеринару. И услышал от д-ра Кинг еще один страшный диагноз – рак толстого кишечника. И опять мне предстоял страшный выбор. Или недопустимое посягательство на чужую жизнь, или лечение (операция либо химиотерапия), сомнительное в смысле эффективности. А свелось все опять к тому же решению. Тот же кафельный пол, те же прощальные объятия. Джулиус лизал руки д-ру Кинг и ее помощнице, когда ему делали инъекцию.
«Глупый! – сказал я, дрожа, гладя его большую голову, лежавшую у меня на коленях. – Перестань. Ты что, не понимаешь? Ведь они убивают тебя».
Продолжая ласкать Джулиуса, стараясь сохранить самообладание, чтобы не испугать его, я тихонько сказал: если существует такое место, как рай, то он там, конечно, сделал зарубку.
Для него найдется горная вершина, с которой он станет глядеть на луг. Увидит много всяких цветов. И сможет наслаждаться их ароматом, даже не вставая с места. Будет светить солнце. Груда жевательных косточек, сдобренных арахисовым маслом, обнаружится совсем рядом, и запас их никогда не иссякнет.
Внизу на лугу время от времени станут появляться лисы, кролики, олени или еноты, но – для рая Джулиуса это особенно важно – его будет отделять от них река, значит, ему не понадобится гоняться за ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43