Он на самом деле внимательно за всем следил.
У Гомера такой раздвоенности не было. Кэролин сказала, что у него просто выдающийся пастуший инстинкт, один из самых мощных, какие ей случалось наблюдать у такой молодой собаки.
Этот наш визит, как и прошлый, странным образом воодушевил меня и моих собак, точнее нас всех троих как единое целое.
Отношения теперь несколько изменились. Гомер уже меньше походил на робкого беспризорного ребенка; он работал, с каждым разом все лучше демонстрируя свои возможности пастушьей собаки.
Он стал более уверенным в себе. Девон это почувствовал и изменил свое поведение. Сам Девон в значительной мере утратил былой интерес к автомобилям. С появлением у вас настоящего дела, пояснила Кэролин, эрзацы, конечно, теряют свою привлекательность.
Глядя на собаку, как раз и занятую своим настоящим делом на весеннем солнечном пастбище, и понимая, что за этим стоят тысячи лет выработки инстинктов и совершенствования породы, испытываешь чувство, близкое к благоговению. Собака воспринимается совершенно иначе, да и она сама по-иному себя ощущает. Это, вероятно, и есть основа того единения, которое возникает между работающей собакой и ее хозяином. Здесь, в этом загоне, я ощутил, как много доверия к хозяину, какая тесная связь с ним нужны собаке, чтобы в самом пылу преследования остановиться по одному взмаху руки человека и продолжать действовать, повинуясь ее малейшему движению. Но лично для меня другое оказалось куда более важным.
Я сумел выполнить свое обещание, вернул Девону свой долг, и тот это оценил.
***
Как бы взглянул на все это Старина Хемп? Я читал, что Хемп мелькнул в свое время среди пастушьих собак как яркий метеор. Его уверенность в себе, само его поведение были таковы, что овцы лишь взглянув на него, спешили выполнить любое его требование.
У нас все было не так. Гомер и Девон подгоняли угрюмых овец, которые – я уверен – вполне понимали, что руководит ими Дейв, а вовсе не я и мои овчарки-любители.
Я не знал, как долго нам еще предстоит пасти овец и насколько успешно это пойдет. Отнюдь не это дело предназначено судьбой мне, вполне вероятно, – Девону с Гомером тоже.
Старина Хемп не должен бы ставить нам в вину, что мы любим гулять в парках, навещать соседских собак, ездить в горы, чтобы гоняться там за бурундуками, и плавать в кристально чистых прозрачных прудах.
***
Солнце скрывалось за холмами Пенсильвании, когда мы уезжали, рассчитывая, однако, снова вернуться. Рядом с Кэролин сидел верный Дейв, а она, подняв посох, махала нам на прощанье. Я подъехал к ограде пастбища, чтобы дать моим джентльменам еще раз взглянуть на овец, которые в ответ с тревогой смотрели на нас.
– Барби-колли, черт возьми, – сказал я, почесывая собак за ушами. – Хорошие ребята. Я горжусь вами.
Они весело смотрели на меня.
Ну вот, подумал я: две знаменитые собаки и с ними опасный человек.
Постскриптум
Однажды после полуночи в мою спальню в хижине заглянула полная луна. Я проснулся от ее яркого, как прожектор, света.
На полу в ногах моей кровати сидел Гомер, глядя в окно на раскачивающиеся от ветра ветви деревьев. Тени бродили по стенам спальни, по одеялу. Лежавший рядом со мной Девон тут же открыл глаза и поднял голову – посмотреть в чем дело.
Я никогда не упускаю случая полюбоваться полнолунием в горах. К этому зрелищу просто невозможно привыкнуть.
Я встал, натянул халат поверх фланелевой ночной рубахи, сунул ноги в башмаки и вышел из дома. От встречи с пронизывающим ветром, который охватил меня, мне показалось, что в оставленной мной хижине тепло и уютно, хотя в действительности там было прохладно.
Луна сияла, заливая холодным светом долину; на опушку леса и на луг ложились тени. Пастбища и поля внизу выглядели как лоскутное одеяло, а строения и силосные ямы казались вышитыми. Если бы полная луна светила каждую ночь, я, наверное, никогда бы не уехал отсюда.
Бордер-колли, ощущая нарушение нашего привычного распорядка, не поспешили, вопреки обыкновению, вперед, чтобы поискать бурундуков. Что-то подсказывало им, что это не обычная прогулка; может быть, мое странное одеяние, а может быть, время суток. Они медленно шли рядом со мной, пытаясь понять, что нам предстоит.
Прямо над нами висел огромный серебряный диск луны, чуть прикрытый тонкими облаками.
А на лугу бушевал ветер. Я позавидовал собакам, – непогода их вовсе не трогала. Зима уступающая, наконец-то, место весне, в этом году была очень суровой.
Снег сошел, но деревья еще стояли голые. Я хлопнул в ладоши и начал спускаться на луг. В такой час одеваться для настоящей прогулки не стоило, но мне хотелось еще немного посмотреть на всю эту красоту, чтобы потом вернуться в постель и уснуть. Это был сигнал, которого ждали Девон и Гомер; теперь они знали, что делать. Собаки помчались прыжками по сухой траве к стоявшим внизу соснам, но гоняться друг за другом не стали, а просто бегали вместе широкими кругами.
Они в этот момент не работали, не охотились и не играли – носились на просторе свободные, как веющий здесь ветер.
Без какой-либо определенной цели я подошел к тому месту, которое когда-то было личным наблюдательным пунктом Джулиуса. Месту, где он обычно возлежал, любуясь развернувшейся внизу панорамой. Накануне днем я развеял на горе, и в этом месте тоже, пепел Джулиуса и Стэнли. Но часть пепла Стэнли пока сохранил для Бэттенкилл, где Стэнли так любил плавать.
Очевидно, пора перестать их оплакивать. Я устал от этого. Мне столько раз приходилось отвечать на вопрос, куда девались лабрадоры, что с ними случилось; рассказывать об их болезнях и принимать соболезнования. Мне хотелось тихо и достойно завершить это. Я не верю в загробную жизнь. Я надеюсь – жене и дочери я уже дал на этот счет указания – уйти из жизни так, как ушли Джулиус и Стэнли: без всяких мучительных операций и ненужного лечения – просто быстрая смерть и кремация.
Но на случай, если я не прав в своем неверии, все-таки смешал часть пепла Джулиуса и Стэнли – пусть лабрадоры и в той, другой жизни будут вместе.
Потом я немного посидел на земле в молчании. Бордер-колли, как всегда, почувствовали мое настроение. Девон, остро реагирующий на мою печаль подбежал и стал лизать мне лицо. Гомер, в другое время не слишком интересующийся всякими переживаниями, положил голову мне на колени. О Джулиусе и Стэнли больше уже нечего было сказать; все сказано и передумано.
Мой год собаки заканчивался.
Пришло время вернуться к нормальной жизни, к моей работе, к людям, ко всему тому, чем я так или иначе пренебрегал среди всей этой суматохи, дрессировки, печальных событий. «Вы можете гордиться собой, – сказала мне Дин, когда я по телефону докладывал ей об успехах Девона и Гомера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43