— Из всех выдвинутых против вас обвинений, полковник, — произнес он, не оборачиваясь, — самое серьезное, разумеется, обвинение в мятеже. Что вы на это скажете?
— Я невиновен. Мои действия подпадают под статью 26 Устава о неподчинении преступным приказам
— То есть приказ вступить в бои с превосходящими силами противника вы расценили как преступный?
— Никак нет, адмирал, — хладнокровно парировал Конте и даже сам удивился своей спокойной реакции на это едва завуалированное обвинение в трусости. — Преступным было решение не проводить эвакуации колонистов. А я, как старший по должности офицер эскадры, был обязан воспрепятствовать преступным действиям командующего. Поэтому я приказал арестовать контр-адмирала Эспинозу, принял на себя командование и отдал распоряжение о немедленной эвакуации.
— А теперь вы не сожалеете о своем поступке? Конте отрицательно покачал головой:
— Я сожалею лишь о том, что не сделал этого сразу, а потратил драгоценное время, отговаривая Эспинозу от его безумной затеи. Если я в чем-то и виноват, так это в нерешительности, которая в итоге привела к гибели четырех сотен человек. Мне следовало…
— Не берите на себя слишком много, полковник, — перебил его адмирал Ваккаро, возвращаясь на свое место. — Это вина верховного командования, в том числе и моя, что среди офицеров Корпуса еще много таких ослов, как контр-адмирал Эспиноза. Из-за них страдает престиж Протектората и гибнут мирные люди, которых мы обязаны защищать
Конте недоверчиво уставился на него.
— Вы хотите сказать, что одобряете мои действия?
— Конечно, одобряю, — произнес адмирал. — На вашем месте я поступил бы точно так же.
— Но… Тогда я ничего не понимаю. Ведь это вы дали ход рапорту Эспинозы. И вы же утвердили состав комиссии, в которую вошли… э-э… — Конте замялся в нерешительности.
— Такие же самодовольные ничтожества, как и сам Эспиноза, — докончил за него адмирал. — Все верно, полковник, вас подставили. И сделали это мы с начальником Генерального Штаба. Я очень сожалею, что с вами так жестоко обошлись и приношу вам извинения, которые, надеюсь, вы примете и не будете держать на нас зла. Мы поступили так по суровой необходимости — сейчас вы нужны нам, и нужны именно в роли опального офицера, жертвы закулисных интриг верховного командования.
— Зачем?
— Скоро поймете, не горячитесь. Прежде всего, вы в курсе, что говорят об этом расследовании офицеры Корпуса?
— Говорят разное, — неопределенно сказал Конте.
— Да, разное. И это естественно. У каждого человека есть друзья и враги, доброжелатели и злопыхатели, сторонники и противники. Но даже многие из лагеря ваших противников признают, что это дело шито белыми нитками, и кое-кто из высоких чинов Генерального Штаба стремится погубить вашу карьеру. Дескать, некоторые старики адмиралы до дрожи в коленках боятся восходящей звезды Корпуса и готовы на все, чтобы заставить ее померкнуть, а то и вовсе исчезнуть с небосвода… Кстати, как вы восприняли позицию в вашем деле адмирала Росси?
— Я был огорчен, — коротко ответил Конте.
Это было еще мягко сказано. Он не сомневался, что главнокомандующий Девятым флотом поддержит его, и был потрясен до глубины души, когда тот отмолчался, а позже отказал ему в приеме…
Адмирал Ваккаро улыбнулся:
— Думаю, вам приятно будет узнать, что ровно две недели назад адмирал Росси в этом самом кабинете метал гром и молнии, отстаивая вашу правоту. Своей запальчивостью он чуть было все не погубил, и мне пришлось в спешном порядке, без санкции начальника Генштаба, посвятить его в наши планы. Он вынужден был признать, что просто грех не воспользоваться таким случаем. Хотя кроме вас у меня на примете было еще несколько офицеров, вы имели перед остальными два важных преимущества. Во-первых, против вас не нужно было фабриковать обвинение, стоило лишь тенденциозно подобрать состав комиссии. Во-вторых же, вы идеально подходите для этого задания.
— Что за задание? — спросил Конте. Адмирал Ваккаро облокотился на стол и сплел перед собой пальцы рук.
— Надеюсь, вы слышали об адмирале Сантини?
Поскольку вопрос был чисто риторический, Конте не стал отвечать «так точно», а лишь молча кивнул. Конечно же, он слышал, еще бы не слышать. Его самого нередко сравнивали с Фабио Сантини, который в свое время тоже был восходящей звездой Корпуса. Вице-адмирал в тридцать пять лет, адмирал — в тридцать восемь, заместитель командующего, а потом и командующий элитарным Девятым флотом, гениальный стратег и тактик, герой битвы при Кашимбу, Сантини был кумиром всех юношей и девушек, решивших посвятить себя военной службе. На последнем курсе академии Конте прослушал короткий цикл его лекций по тактике орбитального боя и до сих пор сохранил яркие воспоминания об этом в высшей степени незаурядном человеке. Фабио Сантини прочили блестящее будущее; возможно, сейчас он сидел бы на месте адмирала Ваккаро или даже самого начальника Генштаба, но… Одиннадцать лет назад Сантини женился на племяннице дона Микеле Трапани и тем самым поставил крест на своей карьере.
Для офицера Корпуса не было более верного способа совершить профессиональное самоубийство, чем породниться с одной из Семей. Это автоматически означало отставку или, в лучшем случае, перевод в какое-нибудь захолустье, на самую незначительную должность. Здесь не было ничего личного (хотя личная неприязнь военных к Семьям ни для кого не секрет); такими жесткими, порой драконовскими мерами Корпус предохранял себя от влияния Семей, опутавших своей паутиной все прочие сферы жизни сицилианского общества. По большому счету, только благодаря независимости и политической неангажированности военных Терра-Сицилия до сих пор не скатилась в пучину межклановых войн. В свою очередь и Семьи были кровно заинтересованы в нейтралитете Корпуса, который на строго паритетной основе обеспечивал их экономические и астрополитические интересы в Галактике. Разумеется, любой дон втайне мечтал о контроле над Корпусом, но в то же время обливался холодным потом при мысли, что другой дон может оказаться проворнее. В результате каждая Семья ревностно следила за тем, чтобы другие Семьи не вмешивались в деятельность Корпуса, а попытка подкупа офицера считалась тягчайшим преступлением, чуть ли не актом агрессии против остальных Семей. Брачные связи с военными также не приветствовались. Но тут соперничающие Семьи могли не беспокоиться — Корпус сам наказывал своих ослушников. И наказывал жестоко: страдали не только офицеры, нарушившие неписаный закон Корпуса, но и их ближайшие родственники.
Скандальный брак Фабио Сантини повлек за собой отставку его дяди и младшего брата, а племянник, учившийся на последнем курсе академии, с треском провалил выпускные экзамены и вместо офицерского диплома получил «волчий билет».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
— Я невиновен. Мои действия подпадают под статью 26 Устава о неподчинении преступным приказам
— То есть приказ вступить в бои с превосходящими силами противника вы расценили как преступный?
— Никак нет, адмирал, — хладнокровно парировал Конте и даже сам удивился своей спокойной реакции на это едва завуалированное обвинение в трусости. — Преступным было решение не проводить эвакуации колонистов. А я, как старший по должности офицер эскадры, был обязан воспрепятствовать преступным действиям командующего. Поэтому я приказал арестовать контр-адмирала Эспинозу, принял на себя командование и отдал распоряжение о немедленной эвакуации.
— А теперь вы не сожалеете о своем поступке? Конте отрицательно покачал головой:
— Я сожалею лишь о том, что не сделал этого сразу, а потратил драгоценное время, отговаривая Эспинозу от его безумной затеи. Если я в чем-то и виноват, так это в нерешительности, которая в итоге привела к гибели четырех сотен человек. Мне следовало…
— Не берите на себя слишком много, полковник, — перебил его адмирал Ваккаро, возвращаясь на свое место. — Это вина верховного командования, в том числе и моя, что среди офицеров Корпуса еще много таких ослов, как контр-адмирал Эспиноза. Из-за них страдает престиж Протектората и гибнут мирные люди, которых мы обязаны защищать
Конте недоверчиво уставился на него.
— Вы хотите сказать, что одобряете мои действия?
— Конечно, одобряю, — произнес адмирал. — На вашем месте я поступил бы точно так же.
— Но… Тогда я ничего не понимаю. Ведь это вы дали ход рапорту Эспинозы. И вы же утвердили состав комиссии, в которую вошли… э-э… — Конте замялся в нерешительности.
— Такие же самодовольные ничтожества, как и сам Эспиноза, — докончил за него адмирал. — Все верно, полковник, вас подставили. И сделали это мы с начальником Генерального Штаба. Я очень сожалею, что с вами так жестоко обошлись и приношу вам извинения, которые, надеюсь, вы примете и не будете держать на нас зла. Мы поступили так по суровой необходимости — сейчас вы нужны нам, и нужны именно в роли опального офицера, жертвы закулисных интриг верховного командования.
— Зачем?
— Скоро поймете, не горячитесь. Прежде всего, вы в курсе, что говорят об этом расследовании офицеры Корпуса?
— Говорят разное, — неопределенно сказал Конте.
— Да, разное. И это естественно. У каждого человека есть друзья и враги, доброжелатели и злопыхатели, сторонники и противники. Но даже многие из лагеря ваших противников признают, что это дело шито белыми нитками, и кое-кто из высоких чинов Генерального Штаба стремится погубить вашу карьеру. Дескать, некоторые старики адмиралы до дрожи в коленках боятся восходящей звезды Корпуса и готовы на все, чтобы заставить ее померкнуть, а то и вовсе исчезнуть с небосвода… Кстати, как вы восприняли позицию в вашем деле адмирала Росси?
— Я был огорчен, — коротко ответил Конте.
Это было еще мягко сказано. Он не сомневался, что главнокомандующий Девятым флотом поддержит его, и был потрясен до глубины души, когда тот отмолчался, а позже отказал ему в приеме…
Адмирал Ваккаро улыбнулся:
— Думаю, вам приятно будет узнать, что ровно две недели назад адмирал Росси в этом самом кабинете метал гром и молнии, отстаивая вашу правоту. Своей запальчивостью он чуть было все не погубил, и мне пришлось в спешном порядке, без санкции начальника Генштаба, посвятить его в наши планы. Он вынужден был признать, что просто грех не воспользоваться таким случаем. Хотя кроме вас у меня на примете было еще несколько офицеров, вы имели перед остальными два важных преимущества. Во-первых, против вас не нужно было фабриковать обвинение, стоило лишь тенденциозно подобрать состав комиссии. Во-вторых же, вы идеально подходите для этого задания.
— Что за задание? — спросил Конте. Адмирал Ваккаро облокотился на стол и сплел перед собой пальцы рук.
— Надеюсь, вы слышали об адмирале Сантини?
Поскольку вопрос был чисто риторический, Конте не стал отвечать «так точно», а лишь молча кивнул. Конечно же, он слышал, еще бы не слышать. Его самого нередко сравнивали с Фабио Сантини, который в свое время тоже был восходящей звездой Корпуса. Вице-адмирал в тридцать пять лет, адмирал — в тридцать восемь, заместитель командующего, а потом и командующий элитарным Девятым флотом, гениальный стратег и тактик, герой битвы при Кашимбу, Сантини был кумиром всех юношей и девушек, решивших посвятить себя военной службе. На последнем курсе академии Конте прослушал короткий цикл его лекций по тактике орбитального боя и до сих пор сохранил яркие воспоминания об этом в высшей степени незаурядном человеке. Фабио Сантини прочили блестящее будущее; возможно, сейчас он сидел бы на месте адмирала Ваккаро или даже самого начальника Генштаба, но… Одиннадцать лет назад Сантини женился на племяннице дона Микеле Трапани и тем самым поставил крест на своей карьере.
Для офицера Корпуса не было более верного способа совершить профессиональное самоубийство, чем породниться с одной из Семей. Это автоматически означало отставку или, в лучшем случае, перевод в какое-нибудь захолустье, на самую незначительную должность. Здесь не было ничего личного (хотя личная неприязнь военных к Семьям ни для кого не секрет); такими жесткими, порой драконовскими мерами Корпус предохранял себя от влияния Семей, опутавших своей паутиной все прочие сферы жизни сицилианского общества. По большому счету, только благодаря независимости и политической неангажированности военных Терра-Сицилия до сих пор не скатилась в пучину межклановых войн. В свою очередь и Семьи были кровно заинтересованы в нейтралитете Корпуса, который на строго паритетной основе обеспечивал их экономические и астрополитические интересы в Галактике. Разумеется, любой дон втайне мечтал о контроле над Корпусом, но в то же время обливался холодным потом при мысли, что другой дон может оказаться проворнее. В результате каждая Семья ревностно следила за тем, чтобы другие Семьи не вмешивались в деятельность Корпуса, а попытка подкупа офицера считалась тягчайшим преступлением, чуть ли не актом агрессии против остальных Семей. Брачные связи с военными также не приветствовались. Но тут соперничающие Семьи могли не беспокоиться — Корпус сам наказывал своих ослушников. И наказывал жестоко: страдали не только офицеры, нарушившие неписаный закон Корпуса, но и их ближайшие родственники.
Скандальный брак Фабио Сантини повлек за собой отставку его дяди и младшего брата, а племянник, учившийся на последнем курсе академии, с треском провалил выпускные экзамены и вместо офицерского диплома получил «волчий билет».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107