— Хватит о делах, а? Мы к Филу приехали или как?
— Кос, не грузи… — буркнул Пчела, рассматривая газету.
Хмуро взглянув в его сторону, Космос осторожно присел на краешек кровати, склонился к Филу и прислушался. Глядя на него, друзья взяли бокалы и тоже подошли к постели. Все трое молчали.
Перед ними лежал их друг — неподвижный, мертвенно-бледный, с исхудавшими, ввалившимися щеками. Половину его лица скрывала маска аппарата искусственного дыхания, по экрану осциллографа бежали ровные цепочки импульсов системы жизнеобеспечения. Все как обычно, как всегда…
— Что он там видит? — вдруг тихо и задумчиво произнес Космос. — Он же сейчас по ту сторону жизни… Там, наверно, темно, страшно, вы только прикиньте…
Вздохнув, Саша поднял бокал с шампанским.
— Давайте, братья, за Валерку. Чтобы он выкарабкался.
Ребята тоже подняли свои бокалы.
— И за твою победу, Сань, — добавил Пчела.
— Нет, — возразил Космос. Он встал и, чуть замявшись, предложил: — Давайте за то, чтоб мы все вместе держались.
— Правильно, — почти синхронно кивнули Пчела с Беловым.
Они сдвинули бокалы. Но выпить друзья не успели — у изголовья постели Фила раздался тонкий и пронзительный писк. Его издавала медицинская аппаратура, а ровные цепочки импульсов на мониторе сменились беспорядочными всплесками.
— Так, это что такое? — насторожился Саша.
— Не понял… — озадаченно пробормотал Космос. — Что за ерунда?
Взгляды всех троих были прикованы к свистопляске приборов, и никто поэтому не обратил внимания, как едва заметно дрогнули веки Фила.
Хлопнула дверь — в палату вошла обеспокоенная медсестра.
— Ребята, ну что за кабак вы тут устроили?! — с ходу возмутилась она.
— Эй, мадам, это что за дела? — кинулся к ней Пчела.
— Тихо-тихо, сейчас разберемся… — девушка взглянула на приборы и, обернувшись, резко скомандовала: — А ну-ка давайте все отсюда!..
— Нет, ты объясни — это человек сломался или аппаратура твоя? — набычился Космос.
— Все вопросы потом! — отрезала медсестра, энергично оттесняя ребят к дверям.
Они и глазом не успели моргнуть, как прямо с бокалами в руках оказались в больничном коридоре.
— Нет, на аппаратуру не похоже… Что за звук такой?.. — недоумевал Космос.
— Да черт его знает… — пожал плечами Саша.
Не прошло и пяти минут, как медсестра вышла из палаты. В одной руке она несла их початую бутылку шампанского, другой — набирала номер на трубке мобильника.
— Простите, что это было? — шагнул ей наперерез Белов.
— Ваш друг в порядке, — поспешила успокоить его девушка, сунув ему в руки бутылку. — Такое иногда случается, техника странно себя ведет. Он все-таки живой, что-то там чувствует, по-своему соображает. А вы пьянку устроили! — она еще раз с укоризной покачала головой и заторопилась дальше.
Отойдя от них на несколько шагов, она поднесла трубку к уху.
— Борис Моисеевич, я по поводу Филатова… — негромко заговорила она, удаляясь все дальше по коридору.
Друзья, обеспокоенно переглядываясь, молча смотрели ей вслед.
XXI
— Ваня! — позвала Ольга. — Завтракать!.. Пятилетний Ваня Белов, прижимая обеими руками наушники, вошел в кухню. Мальчик в такт музыке энергично мотал кучерявой головой и топал ногами. Прямо в наушниках он попытался влезть на стул, но его перехватила мать. Ольга сняла с сына плеер и наушники.
— Чего ты, мам? — удивился Ваня. — Это ж Чайковский, Пятая симфония, часть вторая…
— Садись завтракать, Чайковский! — усмехнулась она.
Ваня сел на стул и сразу потянулся к вазочке с конфетами. Ольга отодвинула ее подальше.
— Сначала кефир, — строго сказала она. Ваня скорчил недовольную рожицу и, дурачась, зарычал.
— Не рычи! — пряча улыбку, одернула его Ольга.
Мальчик отхлебнул кефира, облизнул испачканные губы и спросил:
— Мам, завтра суббота?
— Завтра четверг.
— А после четверга — суббота?
— Здрасьте! — усмехнулась Оля. — После четверга — пятница…
В кухню с раскрытой газетой в руках вошла бабушка.
— «Кандидат в депутаты Александр Белов…» — с неприкрытым сарказмом прочитала она и протянула газету внучке. — Оленька, ты это видела?!
— Видела, — мягко улыбнулась Оля.
— И что ты думаешь?
Ольга замялась. Узнав, что Саша решил участвовать в выборах, она обрадовалась, вот только радость эту она предпочитала не афишировать. Ольга боялась сглазить, ведь она была убеждена, что этот шаг Белова — не просто очередная авантюра ее неугомонного мужа. В этом неожиданном поступке она увидела не только его желание изменить свою жизнь, уйти из криминала. Саша хотел вернуть семью — в этом Ольга была уверена на все сто процентов. В общем, выборы были шансом исправить в их жизни все и сразу.
Впрочем, бабушка наверняка не разделяла ее уверенность, поэтому Оля только неопределенно пожала плечами и, опустив глаза, сказала:
— Ну… он давно к этому шел. Я уверена, он выиграет.
— Угу, если не посадят… — ехидно хмыкнула бабушка. Она подозрительно посмотрела на беспечно улыбающуюся внучку и строго спросила: — Ты на развод подала?
— Ба, давай об этом потом, а? — Ольга нахмурилась и чуть покачала головой, выразительно покосившись на сына.
Теперь, после выдвижения Саши на выборы, о разводе ей не хотелось даже думать, а не то что обсуждать эту неприятную тему с агрессивно настроенной бабушкой.
— Мам, а после пятницы — суббота? — снова принялся за расспросы Ваня.
— После пятницы — суббота, — согласилась Ольга.
— А папа приедет в субботу? — Белов-младший, наконец, добрался до самого важного для него вопроса, ответ на который, впрочем, ему был прекрасно известен.
— В субботу, — Ольга рассмеялась и взлохматила непокорные вихры сына. — Ешь давай! А потом заниматься.
Ваня с тоской оглянулся на лежащую на диванчике скрипку и порывисто вздохнул. До субботы все-таки было еще очень и очень долго.
XXII
Из московского офиса своих чеченских друзей Каверин вернулся с подарком. Двое дюжих джигитов затащили в его квартиру огромную — два на три метра — картину, упакованную в оберточную бумагу. Кандидату в думское кресло явно не терпелось взглянуть на подарок, он быстро выпроводил гостей и разрезал на картине веревки.
Картина его ошеломила. На фоне залитых солнцем горных вершин бил копытом горячий вороной жеребец. На нем в роскошной белоснежной черкеске и такой же белой бурке гордо восседал он, Владимир Каверин, — невозмутимый и величественный. За его спиной высились некие странноватые конструкции, в которых Каверин не сразу узнал нефтяные вышки. Все это великолепие довершала шикарная золоченая рама.
Не отрывая восторженно горящих глаз от картины, Володя отступил от нее на несколько шагов. Сказать, что картина ему понравилась — значит ничего не сказать. Он был восхищен, возбужден, растроган.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Кос, не грузи… — буркнул Пчела, рассматривая газету.
Хмуро взглянув в его сторону, Космос осторожно присел на краешек кровати, склонился к Филу и прислушался. Глядя на него, друзья взяли бокалы и тоже подошли к постели. Все трое молчали.
Перед ними лежал их друг — неподвижный, мертвенно-бледный, с исхудавшими, ввалившимися щеками. Половину его лица скрывала маска аппарата искусственного дыхания, по экрану осциллографа бежали ровные цепочки импульсов системы жизнеобеспечения. Все как обычно, как всегда…
— Что он там видит? — вдруг тихо и задумчиво произнес Космос. — Он же сейчас по ту сторону жизни… Там, наверно, темно, страшно, вы только прикиньте…
Вздохнув, Саша поднял бокал с шампанским.
— Давайте, братья, за Валерку. Чтобы он выкарабкался.
Ребята тоже подняли свои бокалы.
— И за твою победу, Сань, — добавил Пчела.
— Нет, — возразил Космос. Он встал и, чуть замявшись, предложил: — Давайте за то, чтоб мы все вместе держались.
— Правильно, — почти синхронно кивнули Пчела с Беловым.
Они сдвинули бокалы. Но выпить друзья не успели — у изголовья постели Фила раздался тонкий и пронзительный писк. Его издавала медицинская аппаратура, а ровные цепочки импульсов на мониторе сменились беспорядочными всплесками.
— Так, это что такое? — насторожился Саша.
— Не понял… — озадаченно пробормотал Космос. — Что за ерунда?
Взгляды всех троих были прикованы к свистопляске приборов, и никто поэтому не обратил внимания, как едва заметно дрогнули веки Фила.
Хлопнула дверь — в палату вошла обеспокоенная медсестра.
— Ребята, ну что за кабак вы тут устроили?! — с ходу возмутилась она.
— Эй, мадам, это что за дела? — кинулся к ней Пчела.
— Тихо-тихо, сейчас разберемся… — девушка взглянула на приборы и, обернувшись, резко скомандовала: — А ну-ка давайте все отсюда!..
— Нет, ты объясни — это человек сломался или аппаратура твоя? — набычился Космос.
— Все вопросы потом! — отрезала медсестра, энергично оттесняя ребят к дверям.
Они и глазом не успели моргнуть, как прямо с бокалами в руках оказались в больничном коридоре.
— Нет, на аппаратуру не похоже… Что за звук такой?.. — недоумевал Космос.
— Да черт его знает… — пожал плечами Саша.
Не прошло и пяти минут, как медсестра вышла из палаты. В одной руке она несла их початую бутылку шампанского, другой — набирала номер на трубке мобильника.
— Простите, что это было? — шагнул ей наперерез Белов.
— Ваш друг в порядке, — поспешила успокоить его девушка, сунув ему в руки бутылку. — Такое иногда случается, техника странно себя ведет. Он все-таки живой, что-то там чувствует, по-своему соображает. А вы пьянку устроили! — она еще раз с укоризной покачала головой и заторопилась дальше.
Отойдя от них на несколько шагов, она поднесла трубку к уху.
— Борис Моисеевич, я по поводу Филатова… — негромко заговорила она, удаляясь все дальше по коридору.
Друзья, обеспокоенно переглядываясь, молча смотрели ей вслед.
XXI
— Ваня! — позвала Ольга. — Завтракать!.. Пятилетний Ваня Белов, прижимая обеими руками наушники, вошел в кухню. Мальчик в такт музыке энергично мотал кучерявой головой и топал ногами. Прямо в наушниках он попытался влезть на стул, но его перехватила мать. Ольга сняла с сына плеер и наушники.
— Чего ты, мам? — удивился Ваня. — Это ж Чайковский, Пятая симфония, часть вторая…
— Садись завтракать, Чайковский! — усмехнулась она.
Ваня сел на стул и сразу потянулся к вазочке с конфетами. Ольга отодвинула ее подальше.
— Сначала кефир, — строго сказала она. Ваня скорчил недовольную рожицу и, дурачась, зарычал.
— Не рычи! — пряча улыбку, одернула его Ольга.
Мальчик отхлебнул кефира, облизнул испачканные губы и спросил:
— Мам, завтра суббота?
— Завтра четверг.
— А после четверга — суббота?
— Здрасьте! — усмехнулась Оля. — После четверга — пятница…
В кухню с раскрытой газетой в руках вошла бабушка.
— «Кандидат в депутаты Александр Белов…» — с неприкрытым сарказмом прочитала она и протянула газету внучке. — Оленька, ты это видела?!
— Видела, — мягко улыбнулась Оля.
— И что ты думаешь?
Ольга замялась. Узнав, что Саша решил участвовать в выборах, она обрадовалась, вот только радость эту она предпочитала не афишировать. Ольга боялась сглазить, ведь она была убеждена, что этот шаг Белова — не просто очередная авантюра ее неугомонного мужа. В этом неожиданном поступке она увидела не только его желание изменить свою жизнь, уйти из криминала. Саша хотел вернуть семью — в этом Ольга была уверена на все сто процентов. В общем, выборы были шансом исправить в их жизни все и сразу.
Впрочем, бабушка наверняка не разделяла ее уверенность, поэтому Оля только неопределенно пожала плечами и, опустив глаза, сказала:
— Ну… он давно к этому шел. Я уверена, он выиграет.
— Угу, если не посадят… — ехидно хмыкнула бабушка. Она подозрительно посмотрела на беспечно улыбающуюся внучку и строго спросила: — Ты на развод подала?
— Ба, давай об этом потом, а? — Ольга нахмурилась и чуть покачала головой, выразительно покосившись на сына.
Теперь, после выдвижения Саши на выборы, о разводе ей не хотелось даже думать, а не то что обсуждать эту неприятную тему с агрессивно настроенной бабушкой.
— Мам, а после пятницы — суббота? — снова принялся за расспросы Ваня.
— После пятницы — суббота, — согласилась Ольга.
— А папа приедет в субботу? — Белов-младший, наконец, добрался до самого важного для него вопроса, ответ на который, впрочем, ему был прекрасно известен.
— В субботу, — Ольга рассмеялась и взлохматила непокорные вихры сына. — Ешь давай! А потом заниматься.
Ваня с тоской оглянулся на лежащую на диванчике скрипку и порывисто вздохнул. До субботы все-таки было еще очень и очень долго.
XXII
Из московского офиса своих чеченских друзей Каверин вернулся с подарком. Двое дюжих джигитов затащили в его квартиру огромную — два на три метра — картину, упакованную в оберточную бумагу. Кандидату в думское кресло явно не терпелось взглянуть на подарок, он быстро выпроводил гостей и разрезал на картине веревки.
Картина его ошеломила. На фоне залитых солнцем горных вершин бил копытом горячий вороной жеребец. На нем в роскошной белоснежной черкеске и такой же белой бурке гордо восседал он, Владимир Каверин, — невозмутимый и величественный. За его спиной высились некие странноватые конструкции, в которых Каверин не сразу узнал нефтяные вышки. Все это великолепие довершала шикарная золоченая рама.
Не отрывая восторженно горящих глаз от картины, Володя отступил от нее на несколько шагов. Сказать, что картина ему понравилась — значит ничего не сказать. Он был восхищен, возбужден, растроган.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46