влажный взор его темных глаз напоминал весенние фиалки, и весенние розы цвели на его щеках - розы, которые - увы! - отцветают и гибнут, когда проходит весна жизни! То с разгону перескочит через камень, то на ходу собьет хлыстом цветочек у дороги - таков был Филибер де Кукареку рядом со своим сумрачным спутником.
Под товарищем его был destriere Старинное название боевого коня (франц.). чистых нормандских кровей, вскормленный зелеными пастбищами Аквитании. Оттуда через Берри, Пикардию и Лимузен, останавливаясь во многих городах и селениях, выступая на турнирах и в поединках у стен многих замков Наварры, Пуату и Нотр-дам де Пари, рыцарь и его скакун достигли наконец пустынной местности, где мы их застаем.
Сам руцарь, восседавший на благородном коне, поистине достоин был могучего скакуна. Оба, и конь и всадник, были в полном доспехе феодальной войны: арбалет и баллиста, демикулеврина и кираса того времени поблескивали на груди ж шее боевого коня, а всадник, вооруженный налобником и катапультой, авангардом и арьергардом, шишаком и шарабаном, алебардой и мастихином и всем прочим, до снаряжения старинного рыцарства относящимся, возвышался над своим закованным в сталь конем, сам - настоящая стальная башня. И могучий скакун нес могучего всадника с той же легкостью, с какой юного молодца несла его андалузская лошадка.
- Ты славно поступил, Филибер, - проговорил рыцарь непробиваемых доспехов, - проехав так далеко навстречу своему кузену и товарищу по оружию.
- Товарищу по игре в волан, ты хочешь сказать, Романэ де Финь-Шампань, - ответил младший. - Я был еще пажом, когда тебя посвятили в рыцари; и ты уехал в крестовый поход раньше, чем у меня начала расти борода.
- Я стоял с Ричардом Английским у ворот Аскалона, я дрался в поединке с блаженным королем Людовиком у шатров под Дамиеттой, - отозвался тот, кому принадлежало имя Романа. - Клянусь душой, с тех пор как выросла твоя борода, мальчик (а она, право же, и ныне еще жидковата), я успел сразиться на копьях с Сулейманом в Родосе и выкурить чубук с Саладином в Акре. Однако довольно об этом. Расскажи мне о доме, о нашей родной долине, о моем семейном очаге, о госпоже моей матери и о нашем добром капеллане... расскажи мне о ней, Филибер, - промолвил рыцарь и проделал демивольт, чтобы скрыть волнение.
Вид Филибера выразил смущение. Казалось, он решил уклониться от прямого ответа.
- Замок все так же стоит на скале, - начал он, - и ласточки по-прежнему вьют гнезда на зубчатых стенах. Добрый капеллан все еще гнусавит по утрам вечерню и бормочет заутреню на закате. Госпожа твоя матушка по-прежнему раздает душеспасительные брошюрки и вяжет толстые набрюшники. Арендаторы платят не лучше, чем прежде, и крючкотворы все так же безжалостно сосут кровь, о мой сородич, - хитро заключил он.
- А Фатима, Фатима, как поживает она? - воскликнул Романа. - С тех пор как конь мой, верный Ламмас, был еще однолетком, я ничего не слыхал о ней; на письма не получал ответа. Почтальон всякий день проезжал через наш лагерь, но ни разу не привез мне весточки. Как моя Фатима, Филибер де Кукареку?
- Фатима? Жива-здорова, - отвечал Филибер. - Но ее сестра Анна из них двоих краше.
- Ее сестра Анна лежала в колыбели, когда я отправился в Египет. Чума на ее сестру Анну! Говори о Фатиме, Филибер, о моей синеглазой Фатиме!
- Что ж, она жива-здорова, - сумрачно молвил его товарищ.
- Может быть, она умерла? Или заболела? Уж не схватила ли корь? Или, быть может, переболела оспой и утратила свою красоту? Говори, говори же, мальчик! - воскликнул в тревоге рыцарь.
- Ее щеки румянее, чем у ее мамаши, хотя старая графиня красится каждый божий день. Ее ножка легка, как у воробышка, а голос сладок, как цимбалы менестреля. Но, по мне, все равно леди Анна краше! - воскликнул юный Филибер. - Славная, несравненная леди Анна! Вот только заслужу рыцарские шпоры, и проеду по всем христианским землям, и провозглашу ее Царицей Красоты. О-го-го! Леди Анна! Леди Анна! - И с этим кличем и с очевидной целью спрятать собственное волнение или же скрыть от товарища неприятное известие, беспечный damoiseau Молодой дворянин (франц.). пустился вскачь.
Но как ни скор был бег его лошадки, галоп огромного скакуна под его другом был и того скорее.
- Мальчик, - проговорил старший. - У тебя дурные вести. Я прочел это по твоим глазам. Говори же! Неужели тот, кто в тысяче сражений не боялся самую Смерть схватить за бороду, дрогнет перед лицом правды из уст друга? Говори, заклинаю тебя небесами и святым Ботнболем! Романэ де Финь-Шампань мужественно выслушает твой рассказ!
- Фатима жива и здорова, - еще раз сказал Филибер. - Она не схватила кори и по-прежнему хороша.
- Хороша? Она несравненна! Но что дальше, Филибер? Неужто она неверна? Во имя святого Ботиболя, скажи, что она верна! - простонал старший рыцарь.
- Тому уже месяц, - отвечал Филибер, - как она вышла за барона де Синебрада.
С криком, который так страшен, когда его исторгает мука из уст сильного мужчины, доблестный рыцарь Романэ де Финь-Шампань отпрянул при этих словах и рухнул со своего коня наземь безжизненной грудой стали.
II
Как и многие другие порождения феодальных войн и феодального великолепия, некогда огромный и роскошный Замок Синебрад ныне являет собою поросшую мохом руину. Сегодняшний путешественник, который бродит по берегу сребристой Луары и взбирается на кручу, где когда-то возвышалось это величественное сооружение, едва ли различит в поверженных каменных глыбах, обвитых плющом и разбросанных между скал, даже контуры некогда роскошной и неприступной цитадели баронов де Синебрад.
А в дни, к которым относится наше повествование, ее башни и шпили вздымались столь же надменно и казались человеческой гордыне столь же несокрушимыми, как и вечные скалы у их подножья. Три обращенные золотые звезды на червлени, дважды рассеченной, обремененные возлежащим львиным леопардом, - этот прославленный фамильный герб, вытканный ярчайшими красками па множестве знамен, реял над бастионами. Длинная линия укреплений спускалась по склону горы к самой Луаре, тысячи одетых в сталь воинов несли караул. Под стягом Синебрадов четыреста рыцарей и шестькрат столько же лучников сражались при Бувине, Мальплакэ и Азенкуре. За заслуги во время битвы с англичанами при Фонтенуа доблестный Карл Мартелл назначил четырнадцатого барона великим наследным туфельмейстером королевства Франции; и богатством, блеском, военным искусством и славой Рауль - двадцать восьмой барон - не уступал своим благородным предкам.
За то, что барон Рауль взимал пошлину на водных путях и дань на дорогах сухопутных; что он время от времени нет-нет да и оберет беззащитного бюргера, или ограбит соседа, или вырвет зубы у какого-нибудь еврея;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Под товарищем его был destriere Старинное название боевого коня (франц.). чистых нормандских кровей, вскормленный зелеными пастбищами Аквитании. Оттуда через Берри, Пикардию и Лимузен, останавливаясь во многих городах и селениях, выступая на турнирах и в поединках у стен многих замков Наварры, Пуату и Нотр-дам де Пари, рыцарь и его скакун достигли наконец пустынной местности, где мы их застаем.
Сам руцарь, восседавший на благородном коне, поистине достоин был могучего скакуна. Оба, и конь и всадник, были в полном доспехе феодальной войны: арбалет и баллиста, демикулеврина и кираса того времени поблескивали на груди ж шее боевого коня, а всадник, вооруженный налобником и катапультой, авангардом и арьергардом, шишаком и шарабаном, алебардой и мастихином и всем прочим, до снаряжения старинного рыцарства относящимся, возвышался над своим закованным в сталь конем, сам - настоящая стальная башня. И могучий скакун нес могучего всадника с той же легкостью, с какой юного молодца несла его андалузская лошадка.
- Ты славно поступил, Филибер, - проговорил рыцарь непробиваемых доспехов, - проехав так далеко навстречу своему кузену и товарищу по оружию.
- Товарищу по игре в волан, ты хочешь сказать, Романэ де Финь-Шампань, - ответил младший. - Я был еще пажом, когда тебя посвятили в рыцари; и ты уехал в крестовый поход раньше, чем у меня начала расти борода.
- Я стоял с Ричардом Английским у ворот Аскалона, я дрался в поединке с блаженным королем Людовиком у шатров под Дамиеттой, - отозвался тот, кому принадлежало имя Романа. - Клянусь душой, с тех пор как выросла твоя борода, мальчик (а она, право же, и ныне еще жидковата), я успел сразиться на копьях с Сулейманом в Родосе и выкурить чубук с Саладином в Акре. Однако довольно об этом. Расскажи мне о доме, о нашей родной долине, о моем семейном очаге, о госпоже моей матери и о нашем добром капеллане... расскажи мне о ней, Филибер, - промолвил рыцарь и проделал демивольт, чтобы скрыть волнение.
Вид Филибера выразил смущение. Казалось, он решил уклониться от прямого ответа.
- Замок все так же стоит на скале, - начал он, - и ласточки по-прежнему вьют гнезда на зубчатых стенах. Добрый капеллан все еще гнусавит по утрам вечерню и бормочет заутреню на закате. Госпожа твоя матушка по-прежнему раздает душеспасительные брошюрки и вяжет толстые набрюшники. Арендаторы платят не лучше, чем прежде, и крючкотворы все так же безжалостно сосут кровь, о мой сородич, - хитро заключил он.
- А Фатима, Фатима, как поживает она? - воскликнул Романа. - С тех пор как конь мой, верный Ламмас, был еще однолетком, я ничего не слыхал о ней; на письма не получал ответа. Почтальон всякий день проезжал через наш лагерь, но ни разу не привез мне весточки. Как моя Фатима, Филибер де Кукареку?
- Фатима? Жива-здорова, - отвечал Филибер. - Но ее сестра Анна из них двоих краше.
- Ее сестра Анна лежала в колыбели, когда я отправился в Египет. Чума на ее сестру Анну! Говори о Фатиме, Филибер, о моей синеглазой Фатиме!
- Что ж, она жива-здорова, - сумрачно молвил его товарищ.
- Может быть, она умерла? Или заболела? Уж не схватила ли корь? Или, быть может, переболела оспой и утратила свою красоту? Говори, говори же, мальчик! - воскликнул в тревоге рыцарь.
- Ее щеки румянее, чем у ее мамаши, хотя старая графиня красится каждый божий день. Ее ножка легка, как у воробышка, а голос сладок, как цимбалы менестреля. Но, по мне, все равно леди Анна краше! - воскликнул юный Филибер. - Славная, несравненная леди Анна! Вот только заслужу рыцарские шпоры, и проеду по всем христианским землям, и провозглашу ее Царицей Красоты. О-го-го! Леди Анна! Леди Анна! - И с этим кличем и с очевидной целью спрятать собственное волнение или же скрыть от товарища неприятное известие, беспечный damoiseau Молодой дворянин (франц.). пустился вскачь.
Но как ни скор был бег его лошадки, галоп огромного скакуна под его другом был и того скорее.
- Мальчик, - проговорил старший. - У тебя дурные вести. Я прочел это по твоим глазам. Говори же! Неужели тот, кто в тысяче сражений не боялся самую Смерть схватить за бороду, дрогнет перед лицом правды из уст друга? Говори, заклинаю тебя небесами и святым Ботнболем! Романэ де Финь-Шампань мужественно выслушает твой рассказ!
- Фатима жива и здорова, - еще раз сказал Филибер. - Она не схватила кори и по-прежнему хороша.
- Хороша? Она несравненна! Но что дальше, Филибер? Неужто она неверна? Во имя святого Ботиболя, скажи, что она верна! - простонал старший рыцарь.
- Тому уже месяц, - отвечал Филибер, - как она вышла за барона де Синебрада.
С криком, который так страшен, когда его исторгает мука из уст сильного мужчины, доблестный рыцарь Романэ де Финь-Шампань отпрянул при этих словах и рухнул со своего коня наземь безжизненной грудой стали.
II
Как и многие другие порождения феодальных войн и феодального великолепия, некогда огромный и роскошный Замок Синебрад ныне являет собою поросшую мохом руину. Сегодняшний путешественник, который бродит по берегу сребристой Луары и взбирается на кручу, где когда-то возвышалось это величественное сооружение, едва ли различит в поверженных каменных глыбах, обвитых плющом и разбросанных между скал, даже контуры некогда роскошной и неприступной цитадели баронов де Синебрад.
А в дни, к которым относится наше повествование, ее башни и шпили вздымались столь же надменно и казались человеческой гордыне столь же несокрушимыми, как и вечные скалы у их подножья. Три обращенные золотые звезды на червлени, дважды рассеченной, обремененные возлежащим львиным леопардом, - этот прославленный фамильный герб, вытканный ярчайшими красками па множестве знамен, реял над бастионами. Длинная линия укреплений спускалась по склону горы к самой Луаре, тысячи одетых в сталь воинов несли караул. Под стягом Синебрадов четыреста рыцарей и шестькрат столько же лучников сражались при Бувине, Мальплакэ и Азенкуре. За заслуги во время битвы с англичанами при Фонтенуа доблестный Карл Мартелл назначил четырнадцатого барона великим наследным туфельмейстером королевства Франции; и богатством, блеском, военным искусством и славой Рауль - двадцать восьмой барон - не уступал своим благородным предкам.
За то, что барон Рауль взимал пошлину на водных путях и дань на дорогах сухопутных; что он время от времени нет-нет да и оберет беззащитного бюргера, или ограбит соседа, или вырвет зубы у какого-нибудь еврея;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24