- Ага, опять кувырком! - торжествовал лодочник, не слушая увещеваний. Опять кувырком! До чего ж мне любо колотить лорда!
- Трус! - воскликнул Меддоса; и распахнуть окно навстречу граду кирпичей, перескочить через балкон, соскользнуть по столбу на землю было для него делом одной минуты.
В следующую минуту он уже стоял перед грозным верзилой Веслоу.
* * *
Во время дознания по делу о смерти лодочника Веслоу Мендоса дал по десяти тысяч фунтов каждому из его десяти сирот. Так произошло их первое знакомство с лордом Котиксби.
Но мы замешкались у порога дома на Холивелл-стрит. Войдем же.
III
Годфри де Бульон и Рафаэль вошли с улицы в наружное помещение лавки, расположенной в старом особняке на Холивелл-стрит. По виду это была настоящая костюмерная. Черноглазая девица помянутой национальности стояла за черным, засаленным прилавком, а на нем были грудой навалены старые перья, старые порыжелые сапоги, старые королевские мантии из театрального гардероба и раскрашенные маски, слепые, но в то же время глядящие на вас пустыми глазницами с выражением скорбной проницательной смерти.
Какой-то студент-медик примерял оранжевый с серебром камзол на грязно-голубой подкладке, тускло просвечивающей в разрезах. Он собирался вечером на маскарад. Он верил, что в таком костюме понравится красотке Топси Топни - Топси Топни, прекраснейшей из всех служанок, околоточной Венере, страстно почитаемой половиной медицинского колледжа.
- Вы в нем настоящий принц, мистер Бинт, - сказала прелестная Рахиль, одаряя его блеском черных очей.
- Костюм в самый раз, дражайшая роза Шарона, - отозвался мистер Бинт, да вот цена жмет. А-а, Рафаэль, это ты, мой славный рыцарь сургучной печати? Замолви за меня словечко перед этой дикой газелью. Она не хочет мне отдать его дешевле, чем за пятнадцать шиллингов - на один вечер! Да ведь дорого, помереть мне, если не дорого, - разве что ты согласишься принять у меня векселек сроком на два месяца.
- Мы имеем чудный костюмчик разбойника, он станет вам вдвое дешевле, ответил Рафаэль. - Есть клоун - не клоун, конфетка! - восемь шиллингов. Но за этот испанский наряд, мистер Бинт, свидетель Моисей, мы бы со всякого, кроме вас, запросили гинею. Да вот господинчик пришел как раз на него посмотреть. Вы только поглядите, мистер Браун, ну видели ли вы когда-нибудь еще такую вещь?
Говоря так, Рафаэль повернулся к лорду Котиксби с выражением совершенной серьезности на лице и поднял перед ним одеяние, за которое торговался юный медикус.
- Просто даром за такие деньги, - сказал Котиксби. - Если вы не решились, сэр, я, пожалуй, сам его возьму.
Но мысль о том, чтобы другой щеголял перед Топси Топни в этом наряде, была для мистера Бинта непереносима; он согласился уплатить пятнадцать шиллингов. И Рафаэль, как ни в чем не бывало пряча деньги в карман, сказал:
- Сюда пожалуйста, мистер Браун: уж будьте уверены, там для вас кое-что найдется.
Лорд Котиксби недоуменно последовал за ним.
- Вас удивляет наша система? - спросил Рафаэль, видя смущение своего друга. - Признайтесь, вам кажется низостью, что я торговался по мелочи с тем молокососом? Я называю это простодушием. Зачем бросаться шиллингами без нужды? Наш народ никогда этого не делал. Один шиллинг - это хлеб для четверых; неужели я побрезгаю испачкать руки и тем лишу воспомоществования четырех в нужде? Это вы - низкие люди, вы, англосаксы, а не мы, древняя раса. У вас вульгарные мерки для большого и для малого. Тысячу фунтов вы уважаете, а грош презираете. Напрасно, мой Котиксби! Где одно, там и другое. Я ворочаю миллионами и пенсами. И не почитаю себя выше того или ниже этого.
Они проходили через второе помещение, где стоял сильный запах кедра, здесь до потолка были навалены груды карандашей, какими имеют обыкновения торговать на улицах города юные иудеи.
- Сколько я этих карандашей продал! Горы! - сказал Рафаэль. - А мой младший брат сейчас стоит с апельсинами на Пикадилли. Я готовлю из него главу нашей фирмы в Амстердаме. Мы все занимаемся делами. Вот я сегодня утром должен был повидаться на Итон-Плейс с Ротшильдом по делу об ирландском займе, из которого три миллиона моих, и, так как я хотел пройтись пешком, я прихватил с собой мешок. Надо было вам видеть, какое лицо было у Лоды Латимер, дочери архиепископа Кройдонского, когда, проходя мимо святого Бенедикта, что в Найтсбридже, она, как ей почудилось, узнала во встречном старьевщике джентльмена, с которым говорила накануне вечером на приеме у графа де Сент-Олэра.
Нечто похожее на румянец затронуло бледные черты Мендосы, когда он произнес имя леди Лоды.
- Идемте, - сказал он.
Они миновали еще несколько помещений: хранилище апельсинов, склад сургуча, отделение перочинных ножей с шестью лезвиями, - и, наконец, остановились перед старой, обитой зеленым сукном дверью. Рафаэль отпер ее каким-то секретным способом, и они очутились в черном коридоре с занавесом в дальнем конце.
Мендоса хлопнул в ладони, занавес раздвинулся и потоки золотого света хлынули на иудея и его гостя.
Глава XXIV
Они вошли в гостиную самых что ни на есть средних размеров Холивелл-стрит вообще тянется, не больше, чем на сто ярдов, а эта комната занимала в длину не больше половины улицы и была обставлена в соответствии с простыми вкусами ее хозяина.
Ковер был белого бархата (настланный поверх нескольких слоев обюссонских, исфаганских и эксминстерских, так что нога ваша, ступая по этому мягкому морю, производила не больше шума, чем тень, следующая за вами) - белого бархата, расписанного цветами, арабскими и классическими фигурами кисти сэра Уильяма Росса, Дж. М.-У. Тэрнера - члена Королевской академии, миссис Ми и Поля Делароша. По кромке он был унизан мелким жемчугом и обшит валансьенскими кружевами и золотыми бляхами. Стены были обиты парчовым штофом с золотыми фигурами на серебряном фоне и расшитыми поверх узорными розами, кувшинками и горицветами из рубинов, аметистов и смарагдов. Капли росы, которыми художник окропил эти цветы, были бриллиантовыми. Штоф был увешан картинами, еще более драгоценными. Роскошный Джорджоне, золотой Тициан, Рубенс, румяный и мясистый (этот Пан среди живописцев), несколько канонизированных пастушек Мурильо, улыбающихся из темноты, подобно звездам; десятка четыре первоклассных рисунков Леонардо и с полсотни шедевров царственного гения из Урбино, пользовавшегося покровительством Юлия и Льва, покрывали стены этой комнатки. Вокруг по стенам стояли резные янтарные диваны, обтянутые горностаем, а в центре небольшой фонтан, журча, играл струей трижды дистиллированного розового масла.
- Трубки, Голиаф! - весело приказал Рафаэль негритенку в серебряном ошейнике (он говорил с ним на его родном языке - на языке далекой Донголы).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24